14.
Да, спёрли.
Пересёк шоссе, Печенга – Заполярный, и вот она – родная воинская часть.
Кодовое название по оперативной связи – «Обвальщик». В штабе дивизии такие позывные придумывают. Это надо особые мозги иметь: «Барат», «Шпиратный», «Интал», «Бобок» и т.д. Мне всегда было не смешно, а как-то…
Зашёл на КПП. Дежурный по части – комбат Коля Кулаев. Задержался в капитанах и на батарее. Красавец волоокий. Похож на Нино Манфреди. И на его киношных героев. Были у Коли непонятки с какими-то солдатско-общественными деньгами. А так вообще нормальный спокойный мужик. Без гонора.
Болтал дежурный с замом командира по хозяйственной части (второго штата) майором Каминским. А вот майор – с гонором. Высокомерный. Всю дорогу стрелял у нас лейтенантов закурить. Жена ему денег не давала вроде. Часто наведывалась в часть. С инспекторскими проверками.
В углу КПП на топчане полулежал старлей Зайков. С прикрытыми глазками. Вроде как дремал. При моём появлении несколько оживился. Зайков – не наш. То есть наоборот. Он очень наш. Даже слишком. Он – особист гарнизонный. Появлялся изредка в части. По своим особым делам. Мужик общительный. Компанейский. А иначе как?
« Уже знают», - понял я.
Каминский совершенно никогда ко мне не обращался. Только за сигаретой. А тут сразу же без предисловия:
- Ну, чего вы там с Павлюком недосчитались?
Молчать нельзя, говорить правду тоже нельзя, шутить сильно тоже вредно. Нужно городить ахинею. Глупую и наглую. Приступил:
- С Разбойником вчера стволы запасные считали и меряли (чего меряли? себе удивился.). С Соловьём. И заодно ящики с гильзами считал и проверял (опять удивился). В некоторых ящиках, кажись, недостача.
Коля поджал губы, выкатил свои зенки и по-странному купился на мою околесицу:
- Кто считал? Соловей-разбойник? Да он и считать-то не умеет.
У Соловья было 3-4 класса начальной школы, Зайков внимательно следил за нашей утренней разминкой. Фиксировал.
Хотя я уже достаточно отстрелялся, но ещё продолжил немного:
- У него зрительная память, дай Бог всякому. Помнит: где, сколько, чьи ящики. Да ещё в каких-то старые сапоги вместо гильз усмотрел, вроде бы. Причём кирзовые. А не хромовые хотя бы. Может и врёт. Это ж Соловей. Кажись был трезвый… .
Всё. Пошёл я на плац. Степень остроумия была показана, не Бог весть какая. Дак и не «кабачок 13 стульев» у нас тут. Край земли почти. Лучшей шуткой здесь считается: налить корешу спирта и запить подсунуть его же. Испытал. Знаю. Очень смешно.
Пробежал, с выпученными под очками глазами, Павлючина. Из пирка в штаб. И я туда же подтянулся. На крыльце штаба офицеров было непривычно мало. Построения не намечалось.
В воздухе витала тревога. Все, от греха, придумывали себе занятия и растворялись. По возможности. Мишенька стоял с помпой капитаном Коробком Васькой.
Я подумал, что всем придётся оперу писать. Зайкова на КПП вспомнил. И ещё подумал, что не только у нас очко теперь играет. И у него тоже ведь не железное. Неизвестно ещё кому больше достанется.
Хотел это Мишутке изложить, уже рот раскрыл. Из-за угла штаба выплыла медно-красная рожа Соловья. Всем козырнул и прямиком ко мне. Прямо в ухо. Засипел жарко:
- Это Дмитриев. Точно тебе говорю, товарищ лейтенант. Я знаю. К ним туда во Львов повёз. К Бандере.
Коробок, увидя, разбойника растворился. Мишка перестал улыбаться, ушёл в штаб. Попытался я разбойника вразумить. Ещё подумал, что он сейчас делает то же, что я вытворял на КПП пять минут назад. Хотя совсем этого, не сознавая.
- Ты, чего, Соловей? Дмитрий уехал четыре-пять дней назад. После этого Павлюк не раз склад вскрывал. И ничего ведь.
У Разбойника своё кредо. Если, что втемяшется – не собьёшь:
- Договорились значит. Что? С земелей-то да не снюхаются? А тебя, товарищ лейтенант, специально затащил. Для отмазки.
Во, бля, а? Ведь три класса церковно-приходской, а может и прав в чём, а?
Соловей в любой момент непредсказуем:
- Пойду на склад. Пока коршуны высокие не слетелись. Кое-что надо там сховать. Потом тебе скажу.
Ну, что ты будешь делать? Ведь потом сам Разбойник может об этом и наболтать. Как о Дмитриеве. С него станет. В такой ситуации лучше всего быть всю дорогу натурально «поддавши». Тогда с тебя, «как с гуся вода». Только жаль я ни тогда, ни потом долго «под газом» быть не могу. Как ни пробовал. Нет такого здоровья и куражу.
Пошёл я было в парк орудийный. И дальше к себе, в ангар ремонтный. Да, из штаба на крылечко вышли майоры.
Надо Вам сказать, что все строения у нас в части были одноэтажные. Деревянные. Сразу после войны пленными, вроде бы, построенными. Штаб, он по сути, был штаб. А так домик маленький. И крылечко маленькое. А майоры, оба два, были крупные. Один, начальник штаба нашего, Феркесин. Второй, заместитель командира, Соколенко. И, если что, он же командир по второму штату. Феркесин – длинный, не хилый, с вечно презрительной мордой. Считал себя боксёром в отставке. Об этом старался в разговорах всегда напомнить. Ходила легенда о попытке тренировочного боя с перворазрядником-новобранцем. Полотенце некому было выкидывать и Феркес быстренько встречу сам скомкать успел.
Соколенко – крупный добродушный мужик. Родом из Днепропетровска. Или с Запорожья. В наши уже времена, когда впервые увидел на экране телевизора Черномырдина – сразу вспомнил майора Соколенко. Та же осанка, физиономия, речь. И не лишён был чувства юмора. Самозабвенно любил мотоциклы. Часами мог простаивать около «Явы» Файзуллы. Или Соловья. Разбойник тоже имел чешского коня. Правда ездил очень своеобразно. На одной скорости. Второй или третьей. Вытянув вперёд ноги. Зимой в валенках с калошами, скользя по ледяной дороге.
Сокол мотоцикла не имел. Мечтал страшно. Жена противилась. Иногда удавалось задержать её около любой из «Яв». Уговаривал:
- Ну, эта. Маша, а Маш, гляди. Эта, красавицы, а? Мы с коляской купим. Ну, тебя катать будем.
Старался задержать свою Машу у чешского скакуна подольше. Доставал очередную коротенькую сигаретку. Курил с мундштуком. Тогда такие были специальные. «Новость». В половину длины обычной сигареты. Или сосал пустой мундштук.
Отвечать, кроме всего прочего, Сокол должен был за физкульт-массовую работу. Раз в год удавалось заставить личный состав нацепить на себя белые тряпки с номерами. Для кросса. До финиша доходили не все. Остальное время Сокол беззлобно советовал солдатикам:
- Пузырь на плацу не гонять! Лопатку бери, лопатку. Булдыганы утопливай .
Это летом. Зимой хватало забот со снегом. На лыжи встать – как-то не хватало воображения. В дни моей службы по крайней мере. Не припоминаю.
А комбат Пилипенко, болельщик страстный, как-то вкатился к Соколу в кабинетик:
- Товарищ майор! У Вас радио работает? Там ЦСКА с Динамо рубятся.
Зам по спорту индеферентно от бумажек оторвался:
- Кого это? Во что рубятся-то?
Пилипенко опешил. Он не очень давно в часть прибыл. Не въезжал, как это можно объяснять-то.
- Так это играют… . На Кубок.
Сокол зато знал, чего и как надо спрашивать.
- Ты, это, капитан. Чего они гоняют-то? Пузырь или шайбу?
Пилипенко задом тихо вышел. Даже не по уставу. Не поняв, всерьёз или шутейно. Да и никто порой не мог понять, чему ухмылялся майор Соколенко, посасывая мундштучок.
За майорами шёл Павлюк-бедолага. Он уже заметно осунулся. Не в радость, ох не в радость достался ему пост главного по артвооружению. Да, и вообще, собачья это должность. Во все времена. Чуть не так снаряды летают – порох сырой! Кто виноват? Ясное дело. А если и таких не хватает, то кого первого к стенке?
Направлялись они на пресловутый третий пост. И меня с собой поманили. Соколу было в сопку не комфортно подыматься. Начштаба ему с превосходством этак:
- Куришь много, спортсмен ты наш.
Сокол задумчиво, с одышкой:
- Молодым литерам-то нашим, бегать, это, сюда в охотку. Да… . А Соловей и на тачке своей может.
Феркесин продолжал наступать на чувствительное место:
- И ты, майор наш заслуженный, можешь себе заводную игрушку приобресть. Трёхколёсную. На рыбалку ездить будем.
- У тебя, начштаб, ноги, эта, слишком уж. Излишние. Торчать будут… . Хотя и хорошо может. Тормозить будешь ими. Как Соловей, - парировал беззлобно Соколенко.
Пришли на склад. Он уж давно был вскрыт.
Дьяк с утра побывал. Полюбовался на успехи личного состава по охране. Артиллерийского вооружения. А может это и не наши вовсе успехи? Только вот чьи же? А расхлёбывать, всё одно, нам.
Зашли в пресловутое отделение с автоматами, пистолетами. Остался я снаружи. Про меня вроде как и забыли. Ан, нет. Феркесин вышел:
- Пойдём-ка, глянем, лейтенант. С твоей помощью может… .
Вошёл я в этот зловещий складик. Смотрю, мама родная! Павлючина несчастный стоит на коленях около пистолетного шкафчика проклятого. Скособоченно, с головой скорбно склонённой. Что это с ним майоры сделать успели? Так может их всё ручонок дело-то? Э нет! Я-то просто не дамся… .
- Вставай, вооруженец. Тебе тоже не с руки. Пускай вон наш ремонтник попробует, - командует начштаба, и Вовка, слава Богу, встаёт. Следов побоев не видать.
- Ты, эта… . Китель сними. Легче будет. И засунь туда. Руку-то засунь, - заботливо
руководит «экспериментом» Феркес.
Павлюк длиннее меня. Если дверца шкафчика изнутри не закрывается, то можно попытаться снизу. Оттянуть её. И руку внутрь просунуть. Пошарить там.
Молодой я был. Худой и гибкий. Присел на корточки. И проделал это. Вправо, влево провёл рукой и нащупал семь пустых гнёзд. Поднапрягся – крайнюю правую ручку оставшегося ПМ-а потрогал. Обалдело, как-то тупо, подумал: «И зачем я это, мудак, делаю? Следы могу оставить».
Касался я, правда, шпалера едва-едва. А начштаба-то на хера это делать сейчас взбрендило? Усугублять-то?
Ну, да ладно.
Очень уж мы далеко от Большой Земли . До нас трудно добираться. Но «те кому надо» приедут – выяснят.
- Вот так вот у вас их и спёрли, - веско заключил начштаба Феркесин. Саркастически глядя, на Павлючинку поникшего. И на меня тоже ощерился.
Вырвалось неосознанно из нутра моего:
- А чего это у нас?
- Да не у тебя лейтенант, не у тебя, кажись. У нашего «Обвальщика», - очень грустно заключил зам по второму штату.