Она давно уже не покидала его надолго. Когда её не было, он старался использовать эти мгновения с полной отдачей – работал, играл с внуками или блаженно отдыхал, листая страницы любимых книг. Но она возвращалась, и тогда лицо его каменело, губы сжимались в тонкую полоску, а в глазах появлялось выражение беспомощности и страдания.
Боль. Всепоглощающая и безжалостная. Она пронзала каждую клеточку его тела, каждый нерв дрожал от напряжения, все мысли концентрировались на ощущении собственной неполноценности, слабости и незащищённости. Он пытался бороться с ней, принимал всевозможные лекарства, прописанные врачами или рекомендованные знакомыми. Он старался не замечать её, но это было выше человеческих сил, и страдания переполняли его.
Боль появилась у него вместе с болезнью несколько лет назад. Но болезнь ушла, побеждённая стараниями врачей, а боль осталась. Медики разводили руками, невнятно говоря о каком-то очаге раздражения в его мозге, и о главном лекарстве – времени. И он стал привыкать жить с ней.
Трудная эта привычка. Понимать, что избавления не предвидится, но делать вид, что у тебя всё прекрасно. Привыкая, он научился мысленно разговаривать с ней, как с назойливым, но обязательным собеседником. Ночью, когда она будила его особо острыми приступами, он укоризненно увещевал её:
– Ну, что ж ты так разошлась! Здесь я, здесь. Куда я от тебя денусь… Не спиться тебе? Ну-ну, успокойся. Подремала бы… Глядишь, и я бы вздремнул. Давай попробуем притихнуть. Ну, хоть чуточку. Давай… .
Странно, но ему казалось, что она понимала его, слегка успокаивалась, давая передышку его измученному телу, позволяла ненадолго забыться тяжким сном.
Часто она наваливалась на него днём. Он откладывал работу, устраивался в кресло, пытаясь найти наиболее удобную позу, и говорил:
– Ну-ка, уймись. Нельзя же быть такой назойливой. Посмотри, столько дел надо переделать, а ты, как маленькая, всё лезешь и лезешь. И не стыдно? Вот возьму, и перестану тебя замечать. Понравится тебе? Так что, успокаивайся, отдохни, дай поработать немного.
И вновь она уползала куда-то в глубину сознания, оставляя его в тревожном ожидании новой встречи.
Со временем он почти научился управлять ею. Конечно не полностью. Дама она была своенравная, приходила, как правило, когда ей вздумается, но всё-таки поддавалась уговорам, давала возможность остаться наедине с собой.
Так тянулись недели и месяцы. Однажды он сменил тактику.
– Не хочешь оставить меня в покое? – обратился он к своей вечной гостье.
– Неужто на мне свет клином сошёлся. Как же ты мне надоела! Всё. С этого дня тебя для меня не существует. Поняла? Я тебя игнорирую, вот так.
Он перестал принимать обезболивающие лекарства, с головой ушёл в работу, встречался с друзьями. И все радовались его полному выздоровлению. Лишь иногда губы его плотно сжимались, на какое-то время он погружался в себя, но тут же вновь начинал двигаться, ещё более активно работать и даже весело смеяться.
И однажды он почувствовал, что боль сдаётся, что она ослабла, стала гораздо реже появляться. Он улыбнулся, но не радостной, безмятежной улыбкой, а со злорадством победителя в изнуряющем, трудном поединке.
Наверное, врачи были правы, говоря о времени, как о лучшем лекарстве. А может они упустили ещё более важный аргумент – человеческую волю, его характер? Ведь если они сильны, то нет предела силе людской.