«Не знаю, как ты там… - пишет Брайан, точнее, начинает, - ты первая не пишешь, так что тебе не зачем обижаться. Я, конечно, мог не правильно и грубо сострить в прошлый раз, в письме… но бумага – она, как правило, всё стерпит. Я кричал на тебя без восклицательных знаков, если ты заметила. Полина, спокойствия ради, напиши, что ты хотя бы здорова, а то я думаю, что ты сломала левую руку. Моя дорогая, считающая в двадцать лет себя столь оригинальной просто потому что пишешь левой рукой…глупенькая. Знаешь, я уже третий день собираюсь сходить к реке, найти наш камень, на котором мы выцарапали толи «вместе навеки», толи «люблю тебя вечно», извини, не помню, что писал с тобой, а что с Мартой. В общем, собираюсь трижды, но поворачиваю на развилке, где стоит клён, помнишь? Не знаю, Полина, но как раз у этого чёртова клёна меня начинает одолевать лень. Я разворачиваюсь, захожу в лавку к Смиту, выпиваю за три минуты кружку ядрёного пива и иду домой.
Полина, как там Матильда… я до сих пор с тоской смотрю на кресло, спинку которого она своими когтями изодрала до деревянных костей. Я тогда швырнул в неё тапком, а сейчас с улыбкой изучаю тот узор, который она наделала.
А нам обещают войну. Вторую в моей жизни. Только я теперь хромаю и ношу искусственный сосуд в сердце, вряд ли у меня будет возможность стать национальным героем. Зато я на днях навещал Марту, кто-то ей носит цветы по субботам, живые маргаритки, уже около года носит. Она их очень любила, я до сих пор храню в книжке английских сонетов засохшую маргаритку. Хочу вычислить. Марты нет десять лет, а я ревную, старый дурак! Вчера сидел и думал, что порох в пороховницах ещё имеется, да не важный… мокрый. Да и куда мне…
В своём последнем письме ты написала, что я как был любвеобильным негодяем-французом таким и остался. Полина, я согласен и склоняю голову пред вами, мадам, принявшая на себя участь моей первой жены. Хотя, я всегда молчу о том, как ты была счастлива, когда я встретил Марту, а ты уехала в свою Германию, фрау Гильдебрандт!
Ах, не написал, прости… Наш сын, толстячок Стефан. Это ж надо, к парню в три года приклеилась кличка, а теперь он чемпион по фигурному катанию, в общем, он женился в третий раз… Узнаёшь, в кого а, проказник? Она шотландка, похожа на эльфа. У них в Шотландии, верно, принято целовать стариков в лоб, потому что она часто так делает. Не поверишь, в такие моменты, ощущаю себя младенцем! А ещё она его этот самый…хореограф. Полина, а помнишь, куда ты задевала своё кольцо с изумрудом, сказала потом мне, чтобы я невестке отдал, которая забеременеет. Так вот, всё так…а где кольцо-то? Весь дом уже перерыли – не нашли. Обещают внучку, назовём, не обижайся, Мартой… правда, ни Стефан, ни его шотландка об этом пока не знают.
Полина, с тобой, правда, ничего не случилось? Я очень волнуюсь и сын тоже. Он к тебе собирается с женой, у него там как раз соревнования. И ещё…
Родная моя… наш доктор Вайнс сказал мне срочно ехать в Париж, говорит, снимок лёгкого плохой, даже рак поставил. Но ты не волнуйся, я даже не кашляю, это всё курение просто… а врачам лишь бы диагноз поставить, тем более Вайнсу. Он когда-то сказал, что у нас будет девочка. С тех пор ему не верю!
Ну вот… - заканчивает Брайан, - с нетерпением жду твоего ответа. Целую. Брайан».
«Господин Манье… - пишет педантичный лысый немец, ровно сидя за столом, как учили ещё в школе… - моя жена, - здесь он остановился и подумал: оставлять так или просто обозначить её именем, оставил.. - моя жена, Полина Гильдебрант вчера умерла в больнице Св. Елены, у неё слабое сердце…было, вы же знаете. – Немец подумал, что писать ему больше не о чем. Брайан Манье спрашивал в письме про кошку Матильду, так это не уместно после смерти человека, писать о том, что кошку похоронили месяц назад ещё в коробке из-под обуви, а про кольцо он и слыхом не слыхивал. Он решил просто… - Примите мои соболезнования» - облизнул конверт, заклеил и сходил на почту, причём, на сердце стало легко.
Стефан открыл конверт, кажется он даже пах тем летом у Рейна, когда они ездили с мамой и папой в отпуск. Прочёл, смял его… и улыбнулся.
- Ты чего? – спросила супруга, трогая его за плечо.
- В один день, Эстер, представляешь, мои родители умерли в один день.