У растревоженного событиями Ходыкина сегодня – день удачный!
Заглянул к вахтеру, а там никого! Зато на столе – у раскрытого журнала посещений авторучка лежит себе:
– Его дожидается.
Шариковая, с синей пастой.
Хвать её Ходыкин потной от волнения пригоршней. Хрясь – прямо с мясом чистый лист из диспетчерского журнала.
И ходу наверх по общежитской лестнице.
Добравшись до нужного этажа, влетев по месту временной регистрации, закрылся на все запоры Ходыкин: крючок, шпингалет, а для надежности еще и стулом двери подпер.
Прочная получилась система.
Одно плохо: сидеть стало не на чем. Но это не отвлекло Ходыкина от им задуманного плана.
Лег он прямо на давно не метеный пол. Раздвинул ладонями в разные стороны мусор, накопившийся с прошлого года.
И на образовавшемся чистом пятачке, изрядно драного, линолеума примостил бумажку, принесенную от раззявы-вахтера.
Вначале не совсем ходко писалось.
Долго сопел то над одним словом, то над другим. Потом обдумывал как их соединить без мата. Но все же, как бы там ни было, текст в одночасье родился.
«Реабилитация» – крупно выведено наверху печатными буквами и для солидности жирно подчеркнуто раз десять или около того.
Не считал.
Конечно, мог бы и больше пройтись авторучкой, но уже места тогда под текст могло не остаться для главного:
– Прошу реабилитировать меня по всем статьям, – душевным криком выстрадал Ходыкин. – А то загремел давеча ни за что, ни про что.
Грызет он авторучку, во всех деталях вспоминая, как дали ему пятнадцать суток административного задержания за то, что соседу Цукерману (по-соседски же) нос в потасовке расквасил.
– С тех пор я сам не свой! – продолжил исповедь Ходыкин.
Но особенно расстроился он именно сегодня, когда узнал, что Цукерман этот распроклятый за границу подался со всем семейством.
Как заявил на проводинах:
– На постоянное место жительства!
– На Родину предков.
– Подальше от быдла драчливого!
В таком порядке и тосты поднимал, угощая всех подряд, в том числе и своего наказанного законом обидчика.
Пишет всю правду Ходыкин, и чувствует, как расплываются слова на бумаге от скупой мужской слезы.
Плачет от обиды за безвинно принятые страдания изоляцией от общества.
– Ведь, выходит, я тогда не нашего россиянина, не соседа закадычного, не гражданина с большой буквы ударил, – как по накатанному стало получаться заявление у Ходыкина. – Бил я на самом деле нашего классового врага, хотя и сам тоже проживаю не один год в капитализме.
Он воздел мокрые глаза в потолок:
– За это, по-хорошему, мне бы еще и на опохмелку дать, угостить рассольчиком, а не в цугундер бросать на шконке париться!
Снова вернулся к тексту:
– Потому требую полной моей реабилитации, – пишит и вслух проговаривает каждое слово, да еще и добавляет матерно то, что бумаге доверить побоялся А уж насчет награды, то как вам совесть велит.
Здорово получилось. Особенно на счет совести. Осталось завершить дело на той же высокой ноте:
– В чем собственноручно и подписуюсь!
Окончательно оторвался Ходыкин от листка.
Да так и замер, прислушиваясь, как за тонкой панельной стеной въездал новый сосед взамен выбившего «на постоянное место жительства». И его гортанный голос доносился во всей непонятности.
Одно было ясно как день:
– Не нравится ему, что в коридоре пустых, неходовых для приемщика, бутылок сосед Ходыкин набросал столько, что и дверь с трудом открывается.
– Еще раз накидает стеклобоя, убью к едреней Фене! – доносится на все лады, отражаясь эхом на чердаке под звон разбиваемых бутылок.
Только что, вроде бы, завершил Ходыкин послание, но услышав нелицеприятные высказывания в свой адрес и представив возможные последствия скорой встречи с «наследником» Цукермана, снова взялся за авторучку:
– С рассмотрением сего не тяните!
И заклеивая конверт, пробормотал под нос, чтобы за стенкой не услышали:
– А то чем черт шутит! Полно вокруг нашего брата, которого это самое, реабилитировали слишком поздно.
В том смысле, что когда и могилки было не найти!
Ходыкин поднялся на коленки, с тоской оценил ненадежность крючка, шпингалета и стула, пока еще оберегавших его двери от возможного натиска.
И произнес:
– Мне же эта оправдательная бумажка живому позарез нужна.
Ходыкин провел конвертом по горлу:
– Во как!
И действительно. Суд завтра над ним очередной. Снова за хулиганство. А на уголовном процессе, всем известно:
– Любой документ в цене!