О ЗАСТЕНЧИВЫХ ГЕРОСТРАТАХ
I
ПЕРЕВЁРНУТЫЙ МИР И ЕГО ОБИТАТЕЛИ
Мне говорят, что я своими утверждениями хочу перевернуть перевёрнутый мир, но разве было бы плохо перевернуть перевёрнутый мир?
Джордано Бруно.
Мир столько раз переворачивали, что сказать какое положение мира нормально, а какое нет - невозможно. И мысль, что его неоднократно переворачивали, тоже небесспорна. Но попытки перевернуть были, есть и, по-видимому, не прекратятся никогда. И если его всё-таки не перевернули, то, видимо, в полном соответствие с занятной гипотезой Бориса Крутиера, - Мир остался на месте, поскольку: «желающих перевернуть оказалось больше, чем точек опоры». Но когда желающих попробовать мир на прочность становится угрожающе много, они неизбежно попадают в поле зрения художников и философов. И, художники, в самые древние времена, чтобы зритель не ошибался в том, какой мир ему показывают, на полотне рисовал шар с крестом.* Шар в этих случаях – знак, денотат, подсказка, как в иероглифе, о чём, в принципе, идёт речь. Крест внизу, изображается мир в перевёрнутом состоянии. Крестом вверх - символ владения миром, но и в руке карточного короля шар - означает власть над игроком. И он же одновременно атрибут судьбы, фортуны. Термином vanitas, намекает на тщету всего земного. Все знают по опыту личному не заёмному, а не знают - догадываются, что напрасны надежды, хотя бы на миг изменить, обмануть, перехитрить свою судьбу.
Перевёрнутый мир, мир, живущий по правилам противоположным нашим известен очень давно. Но нельзя сказать, чтобы он был досконально изучен, но и утверждать, что это вовсе Земля незнаемая мы тоже не можем. Он исследован и описан в фольклоре. Философы не чурались заглядывать в его пределы. Сатирики прямо посвящали свои труды его обитателям: например, «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, что, как не голос граждан, подвластных законам мира противоположного. А незабвенные обитатели острова Лагадо попавшие на кончик пера Свифту?
Физики лишь недавно стали серьёзно полагать возможность одновременного существования многих Вселенных, когда нам, людям обыкновенным, невежественные в проблемах строительства Вселенной, известно давно, что параллельные миры существуют. В одном существуем мы, в другом – те, что его переворачивают, и те, что уже живут в перевёрнутом мире. Они расположены недалеко, рядом с нами, иногда мы в разведочных целях, бываем там. Поэтому, знаем их обитателей, нам знакомы их повадки, их способ жить, их постоянная деятельность, направленная на то, чтобы не дать жить другим.
Каков же он - перевёрнутый мир глазами художника? Питера Брейгеля Старшего, например. На первый взгляд он не страшный. Он какой-то дурацкий, он несуразный. Существа в перевёрнутом мире, неотличимые от людей, совершают всё с точностью до наоборот по отношению к миру нашему, обыкновенному. Писатель, Франсуа Рабле, посылает своих персонажей на острова Квинты. Вот чем занимались островитяне: «на трёх парах лисиц пахали песчаный берег моря… мыли черепицу да сводили с неё краску, стригли ослов и получали отменную шерсть, доили козла, ловили сетями ветер, творили нечто великое, а великое обращали в ничто, иные по одёжке протягивали ножки». Пантагрюэль и Панург, далековато заплыли в мировой океан, когда достаточно было рассмотреть упомянутую картину Брейгеля, «Нидерландские поговорки». Занятия островитян и жителей континента ничем не отличаются друг от друга.
* В Эрмитаже выставлены две очень красивые картины: «Пейзаж с легендой о св. Христофоре» Яна Мадейна, с изображением сущего младенчика, пухлого и голенького, восседающего на сфере выточенной, по-видимому, из синего топаза, огромного, не существующего в природе. Шар охвачен узорчатым серебряным поясом увенчанным крестом. Это знак, но знак того, что Вселенная создана и подвластна этому существу. Другая - работа неизвестного художника «Христос благословляющий». Бог одной рукой благословляет, другой - держит сферу заполненной мерцающим веществом волшебной природы. Крест сверху. Приглядевшись к сфере, мы видим недалёкое будущее Его: Голгофа, распятие, смерть.
Иеронимус Босх свой гений отдал, изображению насельников перевернутого мира. У него они выглядят страшными. Они в виде «в виде кретинов и «свиных рыл» - безмозглых уродов, носителей тупого и злобного дьявольского начала» населяют все его удивительные полотна. См. «Нидерландский портрет» О.М. Гершензон - Чегодаевой.
Но, несмотря на то, что Перевёрнутый мир исследован в основном философами, художниками, писателями, он не метафора, точнее, не только метафора. А если подумать и вспомнить историю давнюю и недавнюю, историю страны и мира, то понимаешь перевёрнутый мир вовсе не метафора даже. Это реальность, и она нам «дана в ощущениях», но ощущениях особого рода.
Гегель, от внимания которого, кажется, не ускользало ничего, определил «Мир наизнанку», как момент когда «наше сознание из «внутреннего» как предмета перешло в другую сторону – в рассудок и в нём находит смену. … Одноименное отталкивается от себя. Иначе говоря, неодноименное притягивается». Но так происходит в Природе неодушевлённой, там да, одноименные заряды отталкиваются, но в социальном поле перевёрнутого мира вытолкнутые, выброшенные из нормального, они, именно несущие одноименный заряд, притягиваются. Стекаясь ртутными шариками, они распухают и занимают всё больше места в мире нормальном. Множество его есть толпа. Страшная, на своём пути избивающая всё, сшибающая всех, толпа. В мире наизнанку, определяет философ, «что в первом черно, то во втором – бело, … где в почёте то, что в первом презирается, а к тому, что в первом в почёте относится с презрением. Наказание, которое по закону первого мира, позорит и уничтожает человека, превращается в соответствующем ему перевёрнутом мире в помилование, сохраняющее человеку жизнь и доставляющее ему почёт». Перевёрнутый мир это единственное место на Земле, где бездарность ощущает себя одарённостью, Трус кажется себе другим, храбрейшим из храбрых, где неопрятные уроды, от взгляда которых женщины вздрагивают и инстинктивно перебегают на другую сторону улицы, считаются исключительно участниками галантных приключений. Там имитаторы становятся истинными творцами, а комментаторы, толкующие чужие творения выглядят Платоном и Шопенгауэром одновременно. Среди своих уютно чувствуют себя (воспользуемся наблюдениями Виланда) честолюбцы, завистники, скупцы, ростовщики, клеветники, хвастуны, лицемеры, фискалы, двуличные, неблагодарные, сводники, льстецы, блюдолизы, рабы, садисты, безмозглые, педанты, трусы, мстители, лжепророки, взяточники, палачи, придворные шуты. Они временно создают количественный перевес и пытаются перевернуть мир. Нравственное, физическое, интеллектуальное убожество в перевёрнутом мире перестаёт быть таковым, приобретая в тех краях прямо противоположные качества. Если здесь ты – дурак, то там - ты умён. И, чем больше дурень здесь, тем больший умник там. Здесь ты бездарен и ничего кроме компилятивных статеек не создаёшь, в перевёрнутом мире - ты гениальнее Ньютона и Менделеева. В том мире, по свидетельству «Племянника Рамо»: «умён лишь тот, кто также глуп как мы». Для пишущих бездарностей, щедро обделённых природой, тот мир есть истинное раздолье. Перефразируя Г.Г. Шпета ещё раз определим Перевёрнутый мир, как место, где слепой смело, рассуждает о цветах, глупец об уме, лжец о правде, кастрат о брачных радостях.
В первой сцене «Макбета» ведьмы воют: «Прекрасное – это гнусное. Гнусное – это прекрасное» или в другом переводе: «Зло есть добро. Добро есть зло.//Летим, вскочив на помело». Перевёрнутый мир, это не совсем безделица, пустячок, место, где сумасшедшие и бездарности сбиваются в стаи, но и более страшное пространство, куда стекаются не только подонки, но и народец вполне благообразный, прекрасно соображающий, что и для чего он творит. XX век дал образцы таких организаций от Генеральных штабов спланировавших и осуществивших Мировые войны до машин истребления сугубо: Банды исламистов, МГБ, охраняющие первых лиц государства от сограждан, SS, НСДАП, АНАНКА, мир «воров» и прочие реально существующие или существовавшие организации те, что вовсю поупражнялись в деле порабощения, унижения, оскорбления и истребления людей нашего мира.
Перевёрнутый мир диктует свои правила натурализации - принятия, так сказать, тамошнего гражданства и торжеств при вручении паспорта. Художники, лишь в видах наглядности, изобразили шар и вползающего в него уродца, как знак принятия законов перевёрнутого мира. На самом деле всё гораздо проще: следует вытравить в самом себе тёплое, естественное, человеческое: совесть, жалость к другим и к себе, кстати, чувство собственного достоинства. Предать себя, предать кого-то, жить так, словно вокруг нет людей. Рецепт известен. И особо распространяться о его составе, я думаю, смысла не имеет.
Существа того мира, упомянуты в биографиях людей, погубленных ими: «Он сочетал в себе редкостную бездарность с неумеренным честолюбием … озлобленный и завистливый…». Этот тарантул прославился, вошёл в историю, собрав и оформив соответствующий материал, для инквизиции. Джордано, лишь для занятий философией, считал необходимостью «вначале сомневаться во всём». Для людей он делал исключение. Для людей!
II
СЛАВА И ДЕЛО
Мир не знал бы Герострата, не знай Герострат людей.
Андрей Канашкин.
Жадность, жестокость, глупость двигала и движет народами и их вождями: массами и их армиями. Мало ли было их покрытых славой сжигавших города с жителями, храмы с богами. Они это делали «для чего-то»: города ограбить, врагов истребить, живых обратить в рабство и продать. Когда в пароксизме ярости грызут друг друга дотла победители и побеждённые они неотличимы друг от друга. Всех истребляли, всё уничтожали, спалили, изгадили. И что же? Кто их помнит, кто их знает. Миром, удручённо писал Довлатов, правят «зло, мизантропия и низость». С постоянством маятника палачи и жертвы меняются местами.
Герострату судьба иная. И журналисты, поминая его имя, ставят его в нужный контекст. А они ведь, судя по их болтовне и писаниям, люди до наглости невежественные. А тут, пожалуйста, безошибочно: «Герострат это тот, кто» и, далее, шпарят, как бы заглядывая в справочник по античности, или в ту же Википедию…. Этот, как там его …, Герострат, тогда-то и там-то сжёг храм в городе … ах да, в Эфесе городе. Храм, не абы какой, - жилище богини-покровительницы города. И богиня, лишившаяся своего обиталища, была вправе в божественном гневе отлучить жителей от своих милостей. Испуганные горожане, между тем, наверное, менее всего, горевали по книге Гераклита, за сто слишком лет положенной для сохранности и истреблённой пламенем, о котором, заметим, Гераклит вдохновенно говорил, полагая именно пламя началом и основой всего. Труд его жаль бесконечно. Судя по обрывкам, Б-г весть как уцелевшим, книга эта была не только окаменевший памятник греческой пытливости, но и одно из начал европейской науки и отличной от прочих манеры философствования.
Остальное? Ну, что там? Касса (общак) виднейших граждан этого города пиратов, разбойников и купцов. Векселя, закладные письма и прочая деловая хрень. Пропала она, сгорела синим пламенем. Всего-то? Богиня лишилась своего храма? В конце концов, что, богине переночевать негде, что ли? или купцам, ростовщикам, спортсменам, бандюганам впервые терять и наживать вновь? За что такое почтение к имени, треплемому уже не одно тысячелетие.
Возможно, современников поразила чистота жеста. Абсолютная его бессмысленность. М.Л. Гаспаров предположил, что Эфесская пожарная команда прозевала пожар, а вину перевалила на первого попавшегося, а им оказался Герострат. Что ж, и филологи подчас шутят. М.И. Цветаева не называя Герострата, прямо назвала сумасшедшим, тем «кто сжигал храм (которого не строил), чтобы прославиться».
Но судя по тому, как продумал, спланировал и свершил Герострат преступление он, несомненно, был более, чем в своём уме, твёрд, решителен, расчётлив, подл, жесток, бессовестен. Даже толики перечисленных черт хватило иным подонкам и мерзавцам, чтобы вписать своё имя в пантеон имён бессмертных или лиц приравненных к ним. Так что, он вполне мог бы прославиться, так сказать, нормальным, обычным образом. На фоне имён изумительных кровопивцев имя его могло быть не забыто. Повторюсь, лишь бессмысленность его деяния его и прославила.
У Герострата не могло не быть последователей. Но дело-то в том, что любой бы негодяй не сжёг, кого бы ни убил, что бы ни сотворил, имени своего он иметь не будет. О нём будут говорить в тональности: «ещё один придурок и сволочь, «повторил подвиг Герострата. Славы ему захотелось? На и получи: повесят, сожгут, расстреляют, посадят до скончания дней». Помнить? Нет, не будут помнить. И без рвущихся к славе и власти подонков детям Земли своих докук хватает. За самыми выдающимися из них надо присматривать: ещё Гейне заметил: «Этих людей надо бить палками при жизни: ведь после смерти их нельзя наказать, нельзя опозорить их имена, заклеймить, обесчестить, - ибо от них не остаётся даже имени». Потому их и тянет в Геростраты, чтобы остаться.
Не каждому вожделенная слава нужна, большинству, кажется, вовсе не хочется быть объектом праздного внимания и ненужного любопытства. Но славолюбцы, несомненно, есть, были и будут. Их можно подразделить на два, так сказать, сорта, две категории. Одни, имеют все основания, прославится: талант, бесстрашие, везение, в конце концов, какие-то особые человеческие качества, которые позволяют имени человека его поступку войти в историю. Жёны декабристов, к примеру. Но есть существа, тщеславие коих гораздо выше налично существующих возможностей данной личности. О таких сказано: «На копейку амуниции, на рубль амбиции». Они-то и тщатся перевернуть весь мир. Чтобы там быть тем, кем видят себя в самых тайных мечтах. Но поневоле они застенчивы. Смелость им не к чему. Смел был Герострат I, родоначальник и патрон всех будущих геростратов. Они свои цели, сколько тысячелетий пытаются добиться келейно. Убирая на своём пути тех, кто мешает им прославиться или, как им мстится, мешают.
Во избежание путаницы, скажу, что не считаю революцию (переворот) чем-то совершенно нежелательным в нашем мире. Если бы не революции, так или иначе сметающие сгнившие режимы, то мы вполне бы славили Рамзес-Тутанхомона MMMCCXXXII и, что не исключено, воздвигали бы очередную пирамиду. Надо понимать, что революции уничтожают старые несправедливости вместе с породившим их обществом. Но новый блистающий мир, явившийся в результате кровавого переворота, чреват новыми несправедливостями. Человек, увы, существо несовершенное и никакая самая совершенная схема общества его недостатки не принимает во внимание. И любой самый теоретически распрекрасный новый мир уже поджидает в непрогнозируемом будущем следующая революция. Таков Вечный двигатель общественного развития. Многим, замечу, он не нравится. Но другого нет и приходится жить всем и всегда либо в эпоху дореволюционную, либо в, собственно, революционную, либо после оной. Конечно, во времена той же революции Геростраты как раз очень заметны. Они, не то чтобы впереди. Они опасливы, но где-то вторые-третьи ряды, за ними. Их, В.И. Ленин определил в особую категорию: «Примазавшихся». И они уж возьмут реванш за свои неудачи.
Некоторые страны полностью подпадают под их власть, власть недоучек, садистов, человеконенавистников, мстящим окружающим за свою бездарность и личностную мизерабельность: Северная Корея, к примеру, по сию пору стенает под властью династии Кимов. Россия же и Китай уж очень большие страны, чтобы остаться надолго под властью «революционной династии» и надолго погрузиться во мрак перевёрнутого мира. Германии помогли всем миром избавиться от упырей навязавших ей свои законы.
Конечно, времена переворотов, поворотов и прочих изменений жизни охота проходить факультативно, заочно. Но время нас не спрашивает. Тащит нас в потоке, и мы в нём как-то барахтаемся. И Геростраты существующие с нами параллельно, обживают мир, меняя его лишь частично. В сфере их непосредственной деятельности, находя места и людей, где их неспособности превращается в свою противоположность. Это и есть Перевёрнутый мир, мир «шиворот - навыворот». А что делать им, бедолагам? Повторить поступок Герострата и войти в историю? Но по сказанным причинам Герострат Второй невозможен. И существам с задатками Герострата приходится выкручиваться и придумывать что-то новое. А новое это, к сожалению, не забытое старое: сделать обыкновение перевёрнутого мира, законом нашего. Чтобы блистать не только среди недоумков оборотного мира. Наш мир, мир людей обыкновенных превратить в подобие своего мира. И уж, потом, на законных основаниях дерзать и домогаться славы и иных приятностей, что по разумению этих несчастных к славе прилагается. Для этого находятся многие возможности. Вот, например сочинение «Бесконечный тупик», написано человеком полностью и целиком уверенным в том, что ему недодано ума, таланта, удачи. Крысёнышем загнанным в угол, хотя, конечно, автор оного опуса – Г, не крысёнышь и в угол его никто не загонял. Но вот эта препозиция позволила ему орать о своей ненависти на весь белый свет, всему белому свету. Кому достало терпения хотя бы пролистать сей труд, пожали плечами. Но в своей-то норке, мирке журнала «Наш Соплеменник» он, конечно, встал на высоту. Высоту философа. Декарта, наверное. В общем: «Человеку хочется быть великим, а он видит, как он мал; ему хочется быть счастливым, а видит, как он несчастлив; ему хочется быть совершенством, а сам он полон недостатков; ему хочется быть любимым и уважаемым всеми, а он своими недостатками вызывает к себе презрение и отвращение. Эта двойственность порождает в нём страсти преступные и несправедливые по отношению к Другим: в нём нарождается жгучая ненависть к горькой для него правде». О чём думал бездны времени тому назад Блез Паскаль, его-то помнят и не забудут никогда.
Что из того, что геростраты начинают и проигрывают. Они проигрывают-то, лишь, в конечном счёте. Перекроить Мир под себя, превратив его в перевёрнутый не получается ни у кого. У мира, видимо есть такая особенность, он рано или поздно возвращается к нормальному своему бытию. Но это не происходит само собой. От того даже войны случаются. Подчас, мировые. А уж, сколько людей пропало, погибло и без войн. Лишь бы дать дорогу, уступить свою судьбу Герострату. Это крошке Цахес фея наколдовала талант безнаказанно (до поры, до времени) присваивать таланты и удачи окружающих. Наши Геростраты проще. Им не феи колдуют. Они сами, собственными ручонками убирают конкурентов. Это могут быть убийства, доносы, клевета (устно/письменно), разоблачительные статейки, обличительные монографии. Всё то, что устраняет действительно одарённых, талантливых людей и на их место приходят такие вот – альтернативно одарённые. И губят всё, за что берутся. Они домогаются славы, но те пути, ведущие к ней, страшны для окружающих, в первую очередь. Известно как определили судьбу XX столетия «артисты», - артисты особого рода.
III
О ПОЭЗИИ
Когда нет царя в голове, то Царь небесный его не заместит.
Самое время поговорить о поэзии. Точнее, о том, что считать ею. Известно, что в любые времена поэтов не в пример больше её самой. Поэзии. Приходится уяснять самому себе, что вот это «поэзия», а вот это не «поэзия». Но почему мы полагаем, что сочинения поэта «А» гениальны, а то, что выходит из-под пера поэта «Б» есть графомания. Какие такие у нас находятся для того основания?
Один из смыслов СТО в том, что не существует во Вселенной привилегированных систем отсчёта, которые можно использовать как универсальные, по которым можно отсчитывать время и скорость для остальных. Так и человек в принципе, та же инерционная система. Это означает (для вкуса) лишь то, что мой ничем не лучше, но, правда и не хуже вкуса любого другого человека, хотя тот, может быть, за всю свою жизнь книжки не то что даже не прочёл, но и в руках не держал. Каждый волен выбирать для себя шедевры, откуда угодно, хоть из плей-листа «Радио Юнитон» и никому, никогда в том отчёта не давать.
Я, в общем-то, пересказываю Канта, он без малого уже три сотни лет назад пришёл к выводам, что а) «Суждения вкуса принципиально неопределимо» и б) «Суждение (вкуса) не имеет никакого права на необходимое согласие других». Или как заметил ещё Лукиан «Нет у людей ни одной безупречной мысли! Что восхищает тебя, то пустяки для других». Не надо объяснять необъяснимое. Например, как складывается своя эстетическая иерархия: никто никому никогда не пример. А если попытается объяснить, то объяснив не докажет, что Василий Фёдоров, предположим не поэт, а Семён Гандлевский, наоборот, поэт.
Свобода эта отнюдь не означает, что я готов признать какую угодно дрянь шедевром, на том основании, что вкусы, как таковые, равны. Надо различать истину объективную - всеобщую и истину, так сказать, частную. Истина всеобщая, в компетенции науки. Именно о ней говорил А.А. Зализняк: «Истина существует, и целью науки является её поиск. В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казённых титулов) в нормальном случае больше прав, чем дилетант. Им противостоят положения гораздо более модные. Истины не существует, существуют множества мнений. По любому вопросу ничьё мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного».
Наша «истина», истина поэтическая у неё иная природа, и познаётся она интуитивно, в большей степени. Наука если поможет то косвенно. Это ведь об истинах такого рода в отчаянии говорил Вийон: «А сколько истин потерял им счёт!». И действительно в искусстве их обретается столько, сколько, метеоритов в метеорном кольце, а может ещё больше.
Когда человек входит мир, он уже застаёт отполированную временем иерархию: там гении, великие, величайшие поэты. Их сочинения и есть настоящая поэзия. Взрослея, что-то принимаешь, что-то отвергаешь. Для этого объективно существуют субъективные основания.
И пути этого познания не очевидны. Поскольку, определить, что есть поэт и, что, соответственно, есть поэзия, дело невозможное. Уж на что Гегель мастер давать определения всему, что попадалось ему на глаза, к поэзии отнёсся насторожённо: «Дать определение поэтического, как такового или описать, что вообще поэтично – от этого с ужасом отворачиваются все кому, когда-либо доводилось писать о поэзии».
Существование высокой, образцовой поэзии прошлого нисколько не поможет нам в розысках поэзии настоящего. Как раз то, что похоже на вчерашнюю поэзию, сегодня ею не является. Если представить поэзию единым потоком, то это поток с непредсказуемо изгибаемым руслом. И предсказать, куда оно повернёт или уже повернуло, не представляется возможным. Многое объяснит поэтическая судьба Владимира Высоцкого и Венедикта Ерофеева. Современники, пытаясь объяснить суть феномена их прижизненной популярности, разводили руками. Это не поэзия, говорили они Высоцкому. Это не поэма, говорили они «Венечке». Современники не ощущают, как в очередной раз круто повернуло русло поэзии. Они сравнивают с тем, что уже было.
А поэзия это то, что непредсказуемо в принципе.
Но ориентироваться в этом густом саду поэтических неопределённостей как-то возможно. Вот Гегель, вот книжная мудрость …: «Поэтическое произведение искусства не преследует никакой иной цели, кроме порождения прекрасного и наслаждения им» и, во-вторых, «Художественная деятельность – это не средство достижения результата вне её самой, а цель, которая непосредственно замыкается в самой себе». Т.е., проще сказать - «поэтически»: «Цель творчества самоотдача, а не шумиха, не успех// Позорно ничего не знача быть, Быть притчей на устах у всех». Поль Валери, вообще считал главным делом поэта передать поэтическое состояние читателю, а нахождение самого поэта в таком состоянии, объявляется его частным делом. «Назначение поэта … не в том, чтобы испытывать поэтическое состояние: это – его частное дело. Его назначение – вызывать то же самое состояние у других. Поэт узнаётся – во всяком случае, свой узнаёт своего – по тому очевидному факту, что читатель им «вдохновляется». Правда, Поль Валери не сообщил, что считать и как определить «поэтическое состояние»? Может быть такое, когда хочется самому петь и свистать всех наверх и повторять бесконечно любимые строки о том, что «мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман».
Когда-то на денежных бумажках печатали «обеспечено достоянием государства» и они были обязаны быть приняты на всех пространствах отечества по его нарицательной стоимости. Поэзия же обеспечивается всем достоянием языка. Если не всего, тогда рисуют боны, предположим, Урюпинского сельсовета, обеспеченные, именно, всем достоянием урюпинцев. И не удивительно, что стихи такого сорта ходят именно среди граждан этого преславного места. Случаются, конечно, фальшивомонетчики, но, если любое государство бьётся с ними свирепее, чем с ворогом внешним, то стихотворцы, занятые чеканкой фальшивых стишков, остаются с ними наедине. Поскольку, сбыт они имеют заведомо ограниченный, а принудить всех читать дрянь, государство с некоторых пор не вменяет себе в обязанность.
Поэзия это и есть то, что каждый поэт разыскивает и раскапывает в рамках родного ему языка нечто ведомое ему одному. Новое слово и смыслы, кои оно несёт, как раз и есть то, что должна на своих крыльях нести поэзия. Но это поэзия! Но встречается и более или менее ловкая её имитация. Само вещество поэзии не терпит никакой подмены. Ещё алхимики знали и это подтвердили исследования Венедикта Васильевича Ерофеева (см. главу «Электроугли - 43 километр» в его поэме «Москва – Петушки»), что в мире элементов нет эквивалентов.
Любое творение художника, есть уравнение с двумя неизвестными, первое неизвестное X, - есть собственно степень, уровень талантливости поэта. Второе неизвестное, примем его за Y, - есть уровень восприятия, понимания, чувствования текста. Т.е., талант читателя. Из математики известно, что уравнение, содержащее два неизвестных, решения не имеет. Поэтому, никто, никому, никогда не указ в вопросах эстетических привязанностей. Я, предположим, в стихоидах Василия Фёдорова-второго вижу косноязычие и скудость разума. И сочинения его фальшивы, лживы и насквозь сочинены, и для меня омерзительны. У других, они вызывает иные эмоции. Слышал уже давно разговор двух высокоучёных дам: кандидата наук и аспиранта, соответственно. Одна благодарит другую: «Вы открыли мне поэта», имея в виду вышеупомянутого Фёдорова-второго.
«Второго» - поскольку, в русской литературе было два Василия Фёдорова, и пока читают «Мёртвые души», все знают, что в городе N есть магазин, куда всякий покупатель, взглянув на вывеску «ИНОСТРАНЕЦ ВАСIЛИЙ ;ЁДОРОВЪ», шёл прикупить себе соответствующий товарец: картуз или шляпу. Вот тот Васілий ;ёдоров и был – первым. А сочинитель, соответственно, вторым.
Конечно «Ум писателя ограничен умом читателя», но случается и так, - писатель глуп. Что ж, умный читатель книжки его в руки не возьмёт. А дурак? Безусловно. У наго свои кумиры. Стилисты. Мудрецы. Существует, следовательно, неотъемлемое и неделимое право сочинять плохие стишки, отвратную прозу, ставить гнусные спектакли и тошнотворные фильмы, транслировать кретинские программы TV. Поскольку налично существуют и радуют Вселенную своим присутствием плохие читатели, неудачливые зрители, мыслители без капли интеллекта и хотя бы небольшого образования в рамках неполной средней школы. Этот род зрителей и читателей из своих недр исторгает в свою очередь новые генерации графоманов и их писания, обильно предлагаемые всеми формами полиграфии изгадив уж заодно пространства интернета до невозможной степени. Я, например, волен их не читать. Но, вдруг появится тяга к сочинениям такого рода, наслаждайтесь! Но ко мне с советами и рекомендациями что мне читать и смотреть не лезьте. Я, как-нибудь, сам…. В памфлете Эразма Роттердамского Глупость, произнося пространные монологи, поясняет: «На всякий товар свой покупатель найдётся, … чем бездарней человек, тем больше у него почитателей, самая низкопробная дрянь всегда приводит толпу в восхищение, ибо значительное число людей … заражено глупостью».
Или в том же духе Антоша Чехонте наставляет начинающих: «Нет такого урода, не нашёл бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя».
Вкус (так мы называем и оправдываем собственные предпочтения), как и его отсутствие, ощутимо влияет на потоки движения культуры. Но и его формирование, есть дело этих самых потоков. Впрочем, как заметил Бродский: «не было спроса на «Божественную комедию», пока её не было».
Heine, обратил внимание почтеннейшей публики, что поэты-демократы отстаивают личное право писать как угодно дурно, взамен оставляя за собой возможность, набрасываться стаей на всякого, кто пишет хорошо. Вообще среди щедро обделённых природой «поэтов-демократов» оказалось весьма много юдофобов. Они в глубине души, тая правду от себя и подобных себе, всё-таки понимают, чем их стихоиды отличны от стихов. И потому читая Пастернака, Мандельштама, Слуцкого, не говоря уж о Бродском, знают своё место и… пишут в стихах и прозе такое, что лишь Der St;urmer мог бы без ущерба для его репутации вместить их жалобы и доносы напополам с ненавистью ко всему, что выше и благороднее их сочинений. Сегодня далеко идти не надо. Нацизм присутствует в российской культуре распивочно и навынос. За что можно благодарить господ, не упомянутых мною в этой работе. И без гордости отмечаю, что в России есть издания, не уступающие зловонием продуктам арийской мысли (редактора, которого, напомню, повесили). Впрочем, они вполне могут вести родословную ещё и от той черносотенной мрази, которую имитируют многие соотечественники.
За поэтов-демократов заступились. Ответчиком выступил математик, известный в миру, борцом с «малым (угадайте с каким) народом» и языком не лишённым корявости, разъяснил, что Heinrich Heine не немецкий, не великий и не поэт.
Но наш математик постеснялся спросить у самих немцев: «Heine поэт или не поэт? Немецкий он или ещё какой? И, в конце концов, он гений или что?». Они бы ему отрапортовали, что, да, дескать, был у нас у немцев период такой – «Тысячелетний рейх». Вместо заявленного тысячелетия «это» существовало двенадцать лет и за исторически- короткое время успело многое: с малым народцем разобраться, Европу испепелить. Heinrich же был объявлен не существовавшим. Стишки, правда, его как печатали в учебниках, хрестоматиях или там ещё где, так и печатали, но под грифом «народная поэзия».
В общем, немцы даже в том страшном, летальном для миллионов евреев припадке юдофобии не смогли отказаться от стихов Генриха Гейне. Великого. Немецкого. Поэта.
Философ. Великий. Немецкий (комар носа не подточит!). Поясняя особенности своего стиля, образцом считал Гейне: «как он владел немецким языком! Когда-нибудь скажут, что Гейне и я были лучшими артистами немецкого языка – в неизмеримом отдалении от всего, что с ним сделали просто немцы».
Но Ш. постановил, что же? Пусть посему и будет! Не немецкий, значить, не великий, и не поэт вовсе. Для него и ему подобных. Пусть своих читают, ну к этому мы ещё вернёмся.
IV
«ПАРЕНЬ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ»
Б-г, лиши клеветников их поганых языков.
Франсуа Вийон
Юрий Борев собиратель (анти) сталинского фольклора назвал причины, по которым то, что мы называем перевёрнутым миром, не оскудевает населением: «Несостоявшиеся художники и поэты – ужасные люди: … на их писк не оглянулись даже сосед. Жажда славы гложет изнутри и разрушает. … смертельная ненависть ко всему, что выше их посредственности … Из неудавшихся художников рождаются диктаторы». Муссолини несостоявшийся поэт и актёр. Сталин и Мао настолько же поэты, насколько Шикельгрубер «художник». Когда неучи захватывают власть они, во-первых, начинают учить и, во-вторых, убивать учёных. «Арестом завсегдатаев кафе// покончив позже с мировой культурой,//он этим как бы отомстил (не им,// но Времени) за бедность, унижения,//за скверный кофе, скуку и сраженья// в двадцать одно, проигранное им».
Место диктаторов не всегда вакантно. И сограждане нехорошо относятся к кандидатам в начальники. Могут, однако, в перипетии борьбы и прикончить особо настойчивых потенциальных вождей. И куда деваться бедолагам с комплексом Герострата? С одной стороны мир этот им невыносим. Их писк, как выразился, Борев даже сосед не слышит. Существуют варианты: захватив власть показать всем кузькину мать. Заодно, объяснить: «Кто тут гений». Геббельс тому яркий пример. Отвергшие его графоманскую писанину жизнь свою кончили в KZ.
Есть не менее захватывающая возможность, предложенный математиками Носенко-Фоменко. Наш мир объявить несуществующим, сочинив ему несуществующую историю. В этой мешанине квазифактов и их удивительных интерпретаций удивляет хамство и беззастенчивость к поколениям учёных, походя обвинённых во всеобщей лжи.
От общих положений пора давно перейти к эмпирии. Геростратствующих много. Поэтому уделим внимание некоторым, скажем так, типичным представителям этой фауну и флоры. Хотя их фамилии начинаются на все буквы алфавита, расскажем о немногих, поскольку, в своей деятельности они утомительно схожи.
«И по облику, и по роже мы// Завсегда с тобой были схожими»
Как перевернуть мир и где найти точку опоры для этого подвига каждый одарённый альтернативно ищет сам. Конечно, есть некоторые общие рецепты. Самый основной из них, убрать конкурента. Методов немного и всем они известны. Вот некоторые из многих, например, применяемые господином, назовём его W лёгкого не совсем как «пух от уст Эола» лёгкого, лёгкость эта лёгкость лжи и безоглядного хамства. Упомянёт «знаменитую пианистку Юдину» и называет её Маргаритой Евгеньевной, хотя звали её Марией Вениаминовной. Маргаритой же она стала, видимо, в воображении этого г-на, дабы сообщить о предполагаемой чуть ли не дуэли между «Мастерами» Лосевым и Бахтиным. Они (Лосев и Бахтин) друг друга знали, и друг друга недолюбливали, что неудивительно, зная, насколько различны они в своём творчестве и жизни.
Бабель у него «лично проводил коллективизацию», а Сахаров был «ближайшим сподвижником Берии». Бёрне, по его неискоренимой привычке ко лжи, переименовывается из Людвига в Карла. А может он его, что не лучше, попутал с Карлом Гуцковым. Эвальда Ильенкова превратил в дремучего схоласта-реалиста, приписав ему уверенность в «реальности существования категорий». Стихов он сам вроде бы не сочинял, но взамен им не сочинённых находил пиитов не из самых одарённых. И с муками, усилиями втаскивая на корабль современности эпигонов, заведомо (на мой взгляд) к поэзии отношения не имеющим. Чего он только не придумывал: издавал книжки о том, как сочинять и понимать стихи. Сочинял статейки, достаточно паскудного толка о неугодных ему писателях… в определённых кругах они производили впечатление. Назовёт себя учеником Бахтина, но добавит, что именно М.М. Бахтин «открыл ему глаза» на существование юдофобии. А то он, бедненький, о существование оной не подозревал. Ни во время войны с космополитами, ни во время истерии, связанной, с «врачами-убийцами». Не в пору обучения в МГУ, когда иных профессоров «за это» лишали возможности работать. Лишь разговорившись с М.М. Бахтиным у него, как у Вия открылись глаза.
Конечно, сочинения М.М. Бахтина и круг его Невельских единомышленников не вызывает ни малейшего подозрения к прикосновению мыслителя к этому недугу. Также, благодаря Бахтину W «отделался от распространённого, вздорного и вредного мифа «о прогрессе». Удружил же он своему «учителю». Тому ли он его «учил?
Враньё, ложь, клевета, в некотором смысле тоже методология. И она есть общее свойство мыслителей этого круга. Например, в биографию Шопенгауэра Г. (философ, доктор соответствующей науки), вписывает такой пассаж: «К. Занд убил еврейского студента Августа Коцебу». … В любом справочнике вам скажут, что Коцебу, никаким боком к евреям не принадлежащему, на момент кончины, было более 58 лет, что делает проблематичным и его принадлежность к студенчеству. Студентом был сам Занд. Пушкин, в его честь написал стихотворение известное, по-моему, всем, со времён средней школы - «Кинжал». Одна строфа из этого замечательного стихотворения. В списках (тогдашний самиздат) разошедшейся по всей России, современной Пушкину:
«О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе:
Но добродетели святой
Остался глас в казнённом прахе».
Коцебу на момент убийства был драматургом, громкой европейской славы, подданный России, сравнением с ним было лестно А.Н. Островскому. Пострадал он за то, что «был врагом свободы и приспешником самодержавия» плюс, конечно, девиации «революционного» немецкого национализма.
П.Л. Лавров под пером тоге же Г. ставший «теоретиком Славянофильства» сказал бы ему большое спасибо. Пётр Лаврович, теоретик, но - «революционного народничества», о чём говорят его работы, и подтверждает «Философский энциклопедический словарь». Пером биографа и философа водит даже не хамство и ненависть к историческим фигурам, а превентивно подлое отношение к читателю: тёмных и, по мнению этих господ, невежественных. Они (W и Г, и им подобные) настаивают, требуют, чтобы им верили. Верили на слово. Ведь кроме словесного фейерверка они в качестве доказательств могут представить лишь свои чистые глаза. Самые чистые глаза во всей Вселенной.
Г-на W, г-на Г, а также господ теоретиков и практиков этого круга можно бесконечно ловить за руку, они лгут, когда надо для развития, предположим какой-нибудь завиральной идеи и лгут когда не надо. Для связки слов и красоты слога. Эта скверная привычка ко лжи, есть видовой признак существ перевёрнутого мира. Ладно бы они знали, когда лгут, но привычка ко лжи приводит к тому, что они сами начинают верить в неё. Ложь, клевета, доносы, есть основной механизм борьбы с нашим миром, обыкновенным. Прямой геростратизм нынче опасен и лавров не приносит, в ходу косвенный. Зачем сжигать и самому рисковать, когда вовремя поданный донос открывает дорогу к власти и богатству, когда зависть и ненависть единственный двигатель их личного прогресса, когда ненависть обрушивается на людей, с их точки зрения, занимающих их место в нашем мире. Притом, что никто из них не скажет, что, дескать, я пишу то-то и то-то, для своих личных, шкурных целей. Нет, конечно. Они ниже спасения отчизны в своё оправдание не выставят ничего. Хотя сочувствующий им В.В. Розанов и тот взвыл от их паскудства: «да я не отрицаю, - писал он, - что эти патриоты или «потреоты» все сплошь сволочи, взяточники и прочее».
Из своего царства-государства, в перевёрнутом мире они милуют и карают смело и широко всех, кого им заказывают. Была выведена порода «литпалач». Они забыты, но деяния их нет – нет, да и проявятся где-нибудь. Этих господ, отличает удивительный нюх на талант. Как только Окуджава стал известен, так появилась обстоятельная статья, доказывающая, что стихи идеологически порочны, музыка дрянь, голос невозможен. Через десятилетия для W он (Окуджава) вообще «обрусевший… известный шансонье». Сколько есть щупалец у лжи, столько вы их найдёте в писаниях этих господ. А потом, вы заметили, что истинному патриоту всегда не хватает чего-то лично.
Кроме вполне понятного желания занять не своё место, представителей этого мира объединяет по замечанию Леца «общее антисемитское происхождение». Эта тема представлена широко на страницах их писаний комментировать оные, у меня желания нет, поскольку, очень давно цена им определена. Но нельзя не отметить выгоду, особо, для писателей и мыслителей направления.
В своих бесконечных писаниях W еврейский вопрос не обошёл. Не вышло как-то, обойти и обойтись без него. Ничего придумать там невозможно, но W путём нехитрых арифметических ошибок пришёл к выводу, что евреев было убито не шесть, а четыре миллиона. Следовательно, «Холокост миф, но миф в том смысле, что «реальные масштабы этой трагедии значительно преувеличены… На мой взгляд, даже цифра в 4 миллиона погибших завышена, главное неприятие в этом мифе вызывают не цифры погибших, а претензии еврейства на роль главной и чуть ли не единственной жертвы геноцида». Ну и с дальнейшей обидой на «мировое еврейство», мол, что привязались, что вы не знаете, что в % отношении других было убито не меньше. И с таким напором, словно в этом основная проблема.
Недавно нашлась анкета отца, которую он для какой-то надобности заполнял в 1948 году. На вопрос, как звали родителей его и жены и где они сейчас, он в соответствующие графы вписал краткое: «Убиты немцами». Так вот, если бы было так, как подсчитал W, то не исключено, что мои дедушки и бабушки остались живы. Но, увы! Они истреблены и не только немцы: в охоте на них поучаствовали литовцы, поляки, украинцы и прочие представители народов друг друга ненавидящих, но когда надо соединившиеся в стаю убийц и мародёров. Не знаю, могу ли я проклятия убийцам соотнести с «претензиями мирового еврейства», но знаю одно, уменьшая число жертв, W освободил палачей и их потомков от ответственности: юридической и духовной. Нет жертвы – нет убийцы.
Но этих ясноглазых адвокатов палачей ничем не смутить, опять соврут, вильнут и перекинутся на другую тему.
В одной из частей моей статейки я рассказал, почему в вопросах вкуса вообще и в оценки поэзии, в частности, не может быть ментора. Как не без иронии спел «русифицированный шансонье» (с точки зрения W), Окуджава: «Так Природа захотела. Почему? Не наше дело. Отчего? Не нам судить!». У W существует книжка, на страницах которой он объясняет, что такое настоящие стихи, и как отличить их от поддельных.
В мире, компонентов нет эквивалентов, учил Венечка Ерофеев, так и в мире поэзии нет, и не может быть окончательного образца. Суть поэзии в её бесконечной изменчивости. Никто сегодня не знает, в лучшем случае догадывается, какое русло наполняется сейчас её потоком. А уж, что будет поэзией завтра, не предугадать никому. И потом, каждому дано, несмотря на сопротивление других, этого стихотворца считать Поэтом, а этого стихотворцем не считать. Хотя бы в моих глазах это стало бы свидетельством вопиющей глупости. Всё в полном соответствии с известной поговоркой: «Кому попадья, кому поп, а кому попова дочка». Существует байка, как конверт с надписью «Величайшему поэту Франции» переслали Гюго, он де Виньи, тот ещё кому-то, а в результате-то оказалось, что послание было адресовано некоему бумагомараке.
Поэзия! Вот есть где развернуться нашим незаметным, заматеревшим в застенчивости геростратам. И, если не уничтожить физически как Мандельштама, то морально. Как нынче принято выражаться – «опустить». Тут уж они погуляли. W в авторитете. Книги его, как он утверждает, переведены на двенадцать языков. Видимо, суахили, банту, олбанский и на некоторые языки народов Индонезии. В них он выстроил из близких ему стихотворцев какую-то дикую иерархию. Там гений на гении сидит и гением погоняет. Но дело в том, его «иерархия» не совпадает никак с предпочтениями почтенной, читающей публики. Собственно, сказать на это нечего. Нравится этому господину чтение и превозношение стихоидов, вышедших из под пера пиита X, он их соотносит с творчеством г-на пииты Y, очень хорошо. Главное, не навязывай свои вкусы. Не объясняй мне, что поэт Мандельштам не поэт. И читать его стихи не надо. А вот поэт Тряпкин – поэт, читать мне его стишки, просто жизненно необходимо. Конечно, у поэтов к классификатору возникают вопросы, один из них существует в стихоиде, там прямо вопрошается: «Ну, где же слава, Кожинов Вадим?», автор стишка обратился не по адресу, ему надо было полюбопытствовать у известнейшего поэта Александра Рюхина. Его, если помните, после тяжелейшей ночи, когда он помог доставить в психушку другого не менее известного поэта, вдруг осенила до удивительности простая мысль: «Никогда слава не придёт к тому, кто сочиняет дурные стихи».
Но нашего вопрошателя слава настигла. В «Нашем соплеменнике» он опубликовал произведение «Сошествие во Ад». Это действительно произведение … многолетней Белой горячки на «Протоколы сионских мудрецов». Публицист и критик, постоянный автор вышеупомянутого издания, сказал буквально следующее: «На фоне «Сошествия во Ад» «Божественная комедия» есть жалкая местечковая поделка». Трепещи Мир, мировая литература сгинь. Мы идём, и мы покажем всем и Кузькиною мать, и куда Макар телят гоняет, и где раки зимуют, тоже покажем.
Бравый W жизнь положил, чтобы посредственных сочинителей убедить в сугубой незаурядности. Убедить-то их он убедил. Но вот остальной мир остался при своём мнении, стихотворцев этих не то чтобы, не замечая вовсе, просто не обращает внимания, есть такие или нет. К примеру, автор приведённых строк «о славе», что только не делал, в смысле не сочинял, чтобы привлечь внимание к своей особе. То из черепа отца выпьет. То балладу сочинит о том, как десять братиков трахнули тётку, а она их мамой оказалась. И что? Да, ничего! Скандалы тоже не всяким удаётся учинить. Масштаб скандала зависит от того с кого он начинается и кто его затевает. Если это скажем президент, то это заметно. Или, предположим, Маяковский или Есенин, уровень их таланта таков, что их выходки и по сию пору вспоминают не без некоторой почтительности. А автор этих стишков удостоился, помнится недоуменного пожатия плеч и вопроса, для чего себя позорить сочинения стишки такого рода.
W подпирает доказательные элементы своих построений «рядами». Вот ему потребовалось доказать, что славянофилы: ранние, поздние, эпигоны их, как мыслители, превосходят «западников». «Наиболее известные представители «западнического» направления в русской мысли, за исключением, пожалуй, Белинского и Герцена … все их последователи: Огарёв, Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Михайловский, Милюков и т.п. – мыслители «второсортные». Если взять названный мною ряд и сравнить его с другим, в котором будут Ив. Киреевский, Хомяков, Тютчев, Достоевский, Данилевский, Аполлон Григорьев, Розанов, Флоренский … что эти мыслители по своему духовному уровню гораздо выше современных им «западников». Что скажешь? Такие вещи не должны быть и не могут быть голословны. Скажите, хотя бы, каких взглядов придерживались «первосортные» и чем они отличаются от взглядов «второсортных», из ряда которых удалены Герцен и Белинский, Лев Толстой. Немало сил положивших именно на борьбу с взглядами славянофилов. Здесь проблема не в «сортности». А в том, что реально заявляли те или иные мыслители. В чём, по существу, а не голословно, они расходились, и чём близки. Здесь не надо ничего выдумывать, многое уже сделано. Тот же Чернышевский уверенно определяет: «славянофильство, навеяно к нам с Запада: нет ни одной существенной мысли в нём (решительно ни одной), которая не была бы заимствована из некоторых второстепенных французских и немецких писателей, недовольных тем, что их различные отсталые понятия или наивные ожидания не подтверждаются наукою».
Работы Н. Г. Чернышевского доступны и, в конце концов, читая их каждый сам определит, если к тому будет охота… их «сортность». Но есть ещё совесть, о которой существам из перевёрнутого мира напоминать бессмысленно. Они озабочены другим: оболгать, унизить, истребить память неугодных им писателей, мыслителей.
В конце концов, это не о Хомякове и не о Данилевском и даже не W сказано:
«Его ещё покамест не распяли,
Но час придёт, он будет на кресте.
Его посла Бог гнева и печали
Царям земли напомнить о Христе».
Но, может быть W и Некрасов поэт «второстепенный».
Для W настоящее было в поле его внимания. Например, ему активно не нравился Иосиф Бродский. Ну, что ж? Нет, так нет. Напиши, не люблю стихи, самого и, вообще… не-на-ви-жу! Бывает, что сделаешь. И вот статья… его извилистая, туманная, полная намёков, недосказанности недоговорённостей. Что ж, трусоват был Ваня бедный.
Статья! Нет, не статья, диссертация. Всё чему научились геростраты. Всё здесь. Ложь, клевета, инсинуация, намёки. Всё что оскорбляет и унижает поэта и человека, всё в дело. Доказывается, что а) Нобелевская премия учреждена на плохие деньги б) Бродский не поэт и не заслуживает Нобелевской премии в) Нобелевская премия присуждается не тем. И, главное, - Нобелевский комитет с W не советуется.
Доказательная база: мнения двух прозаиков - эмигрантов. Один известен. Другой, кажется, неизвестен. Объединяет их немногое. Они Бродского не любили. И Бог им судья, мало какие для этого были основания. Но наш W верит им на слово, и очень серьёзно доказывает - поэт в нежном возрасте решил получить Нобелевскую премию. Ради этого он попал в ссылку, тюремные камеры обживал, психушки, а самое главное, план воплотил в жизнь. И получил-таки. В ответ он услышал дружный вой.
Дело для литератора привычное. А.П. Чехов после вручения ему Пушкинской премии вынужден был оправдываться: «Если премию мне дали в самом деле не по заслугам, то и зависть, которую она возбуждают, свободна от правды. Завидовать и досадовать имеют нравственное право те, кто лучше меня или идут рядом со мною, но отнюдь не те господа … у них ни патриотизма, ни любви к литературе, а одно самолюбишко».
Вместо того, чтобы предположить, что есть люди оценивающие стихи проклинаемого ими поэта исходя из их качества, скажем так, и считают их выше стихов, творцов лагеря иного, они начинают размышлять причинах успеха, лежащих вне литературы. Тот же Александр Рюхин объяснил себе, почему Пушкин, а не он Рюхин известен: «какой бы шаг он не сделал в жизни, чтобы не случилось с ним, всё шло ему на пользу, всё обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю! Повезло, повезло! … стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие».
V
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Без эпиграфа
I
Герострат? Одни не ведают, что творят и их большинство. Другие, соответственно, ведают. Их тоже немало. Что тот, что другой подвид вызывает одинаковое отвращение. Что делать человеку, когда он ощутит поселенца противоположного мира. Во-первых, отодвинуться, а во-вторых, истребить в себе черты геростратовы, если таковые почувствуются.
II
Что сказать? Если появится необходимость спросить с меня, как я могу ответить за весь Мир? Да что там за Мир, я за ближних-то не ответственен! Но вот за себя? Да! За себя я готов. Но за собой надо смотреть, за собой надо следить и, если, вдруг заметишь, что Мир стал крениться, то твоя обязанность: личная, единственная самому остаться человеком, и стоять там, где стоишь и как стоишь. Пусть твой внутренний компас покажет тебе твоё направление.
Вот, собственно, и всё. С уважением каждому дочитавшему, Автор.