Вот мы и приехали!

               
     Сегодняшним вечером Сергей Александрович ждал гостей, а сейчас был занят. Он сидел в свете настольной лампы за обеденным столом и записывал расходы за три прожитых дня. Хотя расходы были невелики, так мелочь, однако цифры, аккуратно выписанные на серой, шершавой бумаге толстой амбарной книги, вселяли в душе удовлетворение и покой. Один рубль 10 копеек за постиранное бельё, 32 копейки - за кефир, а вот автобусные билеты - 10 копеек.   Вроде бы не существенное что-то, пустяк, но за этими билетами весьма важная поездка в нотариальную контору, где Сергей Александрович просидел целый час. Он сделал завещание!
     Сергей Александрович попросил молодого, прыщавого нотариуса с очками на лошадиной физиономии и комсомольским значком на лацкане пиджака, разъяснить, что он должен делать.
      Сергею Александровичу было себя жалко, и поэтому говорил он тихим, скорбным голосом.
       Нотариус на всю контору громко прокричал Сергею Александровичу правила заведения наследственного дела.
  -А когда вы умрёте, - жизнерадостно закончил он, - претенденты на наследство, через полгода после Вашей смерти, получат имущество и деньги. Это государство гарантирует, так что беспокоиться нечего.
   Сергей Александрович, при слове "…умрете...", испуганно вздрогнул и, зачем-то спросил нотариуса его фамилию.
- Попов, - с улыбкой ответил комсомолец.
      Домой Сергей Александрович ехал хмурый и таинственный. В кармане пиджака лежал козырь, который должен сыграть. Может быть последний его козырь. Однако на руках тоже кое-что было. Не так уж и стар – 65 лет, так сказать, ещё можно разговаривать. В плечах, правда, не косая сажень, но сзади брюки не висят позорным мешочком. Ну, там квартира, приличная пенсия, на книжке кое-что, между прочим, и полдома за городом, это вам не мелочь, это вам не трамвайный пятачок. С другой стороны, если посмотреть, жених из Сергея Александровича получался неважнецкий - пожилой человек, пенсионер, со своими болезнями, странностями и привычками, так что завещание – сильный козырь.
      Сергей Александрович подвёл черту в графе расходы и вывел сумму. Всё аккуратно записано и радовало глаз, хотя это были расходы.
     Ну-с, теперь можно заняться и наукой. У одного спившегося критика Сергей Александрович по дешёвке купил "Историю государства Российского с древнейших времен" – Соловьёва, в шестнадцати томах. Теперь история России дождалась своего часа – Сергей Александрович занялся её изучением.
    Наиболее понравившиеся места он аккуратно заносил в специально отведённый для этих целей гроссбух. Наиболее удивившие изгибы истории, он записывал и обязательно, красным карандашом на полях, делал пометку - NВ!
      Ему нравилось делать пометки на полях. Поставит, например, восклицательный знак, и долго смотрит на него, размышляя. Конечно, история заставляет задумываться, но не до такой же степени. Эта особенность наводила его на мысль, что в нём погиб учёный. И не просто учёный, а, как минимум, кандидат наук…
     Это же отмечало и его окружение, состоявшее, в основном, из бывших сотрудников. Даже на пенсии, они, странным образом, продолжали группироваться вокруг своего бывшего шефа.
    Некоторые стали вхожи к нему в дом, и это стало для них было самым крупным жизненным успехом.
    И приблизив к себе этих некоторых, Сергей Александрович всё равно оставался для них недосягаемым и сияющим. И отражение этого сияния можно было увидеть в глазах Могальского, бывшего заведующего обувной базой, и не только у него… Сергей Александрович благосклонно относился к Могальскому из-за его деловых качеств. И хотя носил он парик и был маленького роста, жена была младше его на тридцать лет.
    В своё время, Нина Могальская, предпочла директора выходной обувной базы многим своим бесперспективным молодым воздыхателям. На этот шаг благословил её Сергей Александрович в один из тёплых южных вечеров, в номере гостиницы «Приморская», города Сочи...
    Так что Сергея Александровича можно было считать крёстным отцом этого мезальянса. Впрочем, мезальянса ли? Ни Нина, ни сам Могальский так не считали. Нина получила все что она хотела – богатство, развязанные руки и, в то же время, статус замужней дамы, а это, как известно, немаловажно. Могальский получил молодую жену и всем знакомым, по секрету, рассказывал, что он просто ожил – у него всё восстановилось.      
       Иронические улыбки и перешёптывания Сергей Александрович останавливал. "Не судите, да не судимы будете!" – говорил он. Заметим, но Могальский эту фразу не любил. Он понимал её буквально.
       После того, как Сергей Александрович овдовел, Могальские стали активно участвствовать в устройстве его жизни. Они познакомили его с главврачом скорой помощи, одинокой женщиной предпенсионного возраста. Сергей Александрович не так давно побывал в гостях у Елизаветы Сергеевны Скороходовой и произвёл на неё весьма благоприятное впечатление умом и разносторонними интересами.
  «Конечно, только врач, - думал Сергей Александрович, - да ещё скорой помощи! Лучше не придумаешь. Могальский гений!».
        Сергей Александрович взял третий том «Истории России» и погрузился в чтение. Но мысли о настоящем отвлекали его и не давали сосредоточиться.
       Утром позвонил Збруев и пообещал нагрянуть с Могальским и знакомой врачихой из Ялты. Ялта – это прекрасно! Ласковое море, чеховские места, Массандра, атмосфера праздника и лени…
      Сергей Александрович посмотрел на пиджак, где лежала его козырная карта. Вздохнул и пробурчал:
- И зачем Збруев тащит с собой Могальского, тот ещё Нину приведёт, неловко как-то. Могальский обязательно будет умничать - цитировать Декарта, что-то вроде - «Порядок освобождает мысль». Или, якобы вспоминая, наморщит лоб и изречёт что-нибудь, выученное наизусть из Ларошфуко…
      Сергей Александрович оторвался от книги и усмехнулся. Он вспомнил, как в его шестидесятилетний юбилей, брат жены, слесарь – ремонтировщик Николай, увидев Могальских, опешил. Весь вечер он украдкой поглядывал на странную пару, с удивлением слушал умные речи Могальского, почерпнутые в книжке «В мире мудрых мыслей», пил водку и молчал. Перед уходом отвёл Сергея Александровича в сторону: 
 -    Слышь, Серёга, они ведь друг друга не любят, сказал он, - глядя на Сергея Александровича, отчего тому стало не по себе.
      Как было незамутнённому Николаю объяснить, что семья Могальских держалась на более серьёзном фундаменте.
        Сообщим некоторые детали, о которых не знал Сергей Александрович. Кроме официального вклада в тридцать тысяч рублей в сберегательной трудовой кассе, дальновидный Могальский похоронил раза в три больше под дождевой бочкой, что стоит у северного угла его дачи, находившейся совсем недалеко, в пяти минутах хода от платформы «Правда» Ярославской железной дороги.
       Сергей Александрович сдвинул брови, попытался сосредоточиться на чтении. И так, Устав Ярослава… Вот, например, интересное место об "умычке" девиц…
         Кодекс Прохирона требовал за это действо серьёзного наказания. "Ярославов устав" брал за это пеню, смотря по состоянию похищенной, и то, только в том случае, если «девка засядет», то есть не выйдет замуж за похитителя.      
        Сергей Александрович потянулся к гроссбуху, раскрыл его и начал переписывать заинтересовавшее место, стараясь писать отчётливо и ясно. Он придавал большое значение красивому почерку. Ясный, красивый почерк – в нём был своеобразный покой, регулярность и размеренность, присущая… во всяком случае, человек, обладающий таким почерком, вызывал симпатию. Ведь недаром, по почерку о человеке можно узнать многое…
          Если бы графолог изучал почерк Сергея Александровича, то непременно сделал бы заключение, что герой наш обаятельный и добрый. И был бы, конечно, прав! Действительно, разве кому-нибудь он отказал в совете, да и взаймы мог дать. Правда, до этого редко доходило.
    Недостатки? Ну что же, Сергей Александрович не ангел – бывал и резковат. Но всегда только для пользы общего дела. Понять, конечно, можно.
    Сергей Александрович смотрел на пожелтевшие страницы истории, и вдруг ему подумалось - вот пройдёт время, его не станет и ничего в мире не изменится, всё будет идти своим чередом. И нигде где этот факт никак не будет отмечен. Кто о нем будет помнить, кто придёт на его могилу?
      Комок подкатил к горлу и вспомнился сегодняшний идиот нотариус. "Старый старик, - выплыли слова из какой-то книги, - я ведь никому, никому не нужен… Сыновья не в счёт – они мечтают только о наследстве".
      Горькие мысли о смерти иногда посещали Сергея Александровича, но они уходили, растворяясь в житейской суете. Смерть – это отложенный приговор, что-то призрачное и далёкое. Никто не может знать, когда он будет приведён в исполнение. Сергей Александрович не был расположен к меланхолии. Всегда подтянут, энергичен, доброжелателен, работоспособен. На пенсию ушёл рано не по своей воле. Он попал, как говорят, под "паровоз". Его шефа "ушли". Место Сергея Александровича считалось тёплым, и новый начальник потянул своего. Сергею Александровичу же вручили ценный подарок и высказали сожаление, что он покидает, осиротевший без него, коллектив. Всегда так делается…
     Через год умерла жена Сергея Александровича. Поставил он ей памятник – большие деньги заплатил. И хотя покойницу при жизни не очень жаловал, посещал могилку регулярно. Будто бы благодарен ей был, что оставила его наконец, освободила от своих вечных разговоров о сыновьях, об их устройстве в жизни, от постоянных скандалов по поводу каких-то необходимых, как казалось ей, денежных трат.
      Тёща доставила ему удовольствие тем, что умерла много раньше. Отравляла она ему жизнь всеми своими слабыми старушечьими силами, всякий раз рассказывая Сергею Александровичу об истинных причинах того или иного его поступка. В бешенство приводило, что чаще всего она оказывалась права. После смерти тёщи критика снизу прекратилась, однако осталось глухое сопротивление младшего сына. Старший сын к этому времени ушёл из семьи, женившись на чувашке. Наверное, в этом ничего плохого и не было, но, простите, с какой стати у него должна быть невестка чувашка. Ну и отсюда соответствующие родственники.
    Сергей Александрович к этому времени уже занимал достаточно солидный пост в Министерстве, и, естественно, ему это было не безразлично. "Ведь мог же, подлец, составить прекрасную партию, был вариант". – Думал он…
       Младший сын не отличался прилежанием и аккуратностью, но это было бы ещё полбеды. В свои восемнадцать лет он стал заявляться домой довольно поздно, нарушая раз и навсегда установленный Сергеем Александровичем режим: программа "Время", а затем глубокий сон до утра.
      - Где ты шляешься? - гневно спрашивал Сергей Александрович.
      - Па, ну ты даёшь, - отвечал сын, - разве ты не знаешь, что я по подворотням кирпичами торгую. Приходи, продам...
       Ну как вам это нравится! Очень кстати было тогда, что его забрали в армию. Дома стало тише, но Сергей Александрович с удивлением почувствовал, что скучает по сыну. Впрочем, чему тут удивляться: конечно же, раздражал он его…, но ведь сын всё-таки. Как отец Сергей Александрович ждал от своих сыновей, больших успехов в учёбе, труде и личной жизни, но ребята как сговорились.   Старший – вечно пропадал в горах, учился неважно и был знаменит в институте тем, что однажды заснул однажды на экзамене.
      Парень он был малоразговорчивый, даже в пьяном виде. Это отметил Сергей Александрович, когда ему как-то пришлось забирать своего сына из институтского спортзала, где тот сладко спал на мате, очевидно решив, что это диван.
      Сергей Александрович кое-как замял скандал и устроил старшенького на вечернее отделение, где тому и пришлось защищать диплом. Впрочем, специалист из него получился неплохой. Если бы не страсть к горячительным напиткам, то он пошёл бы в гору. Однако, несмотря на свои недостатки, парень он был порядочный. Так и не смог простить отцу, что тот через два месяца после смерти матери тот привёз из Днепропетровска свою двоюродную сестру. 
      Двоюродная сестра – это отдельная история, точнее отдельный роман, который с некоторыми спадами горячил кровь Сергея Александровича в течение пятнадцати лет. Такой большой срок любовной связи объяснялся тем, что они виделись они три, четыре раза в год; остальное время было занято перепиской. Конечно, Сергей Александрович всегда имел одну, а то и двух любовниц, но двоюродная сестра – это святое…
      Когда же Татьяна Ивановна, так звали двоюродную сестру, то через месяц оказалось, что, все семечки, которые она привезла из Днепропетровска, закончились, сделалась она раздражительной и ворчливой. И еще Сергей Александрович сделал для себя небольшое открытие: Татьяна Ивановна любила долго спать после обеда, который обычно готовил Сергей Александрович, и при этом квартира наполнялась богатырским храпом. Этого он вынести не смог.
     Срочно был разыскан младший сын Михаил, который не мог понять, что за тётка приехала к отцу. Но пробел этот постарались устранить родственники матери. Удивленный Михаил перестал навещать отца.
     Дядька Николай в адрес Сергея Александровича говорил всевозможные грубости, обильно сдобренные матерными выражениями.
     - Не ходи, Мишка, к им! Пусть в Христа за пазуху, в их душу, любовь крутят. Если денег надо, приди лучше ко мне. Я их в гробу видал в тапках на босу ногу, - и так далее, и в том же духе…

     - Где ты шлялся целый месяц? - раздражённо спросил Сергей Александрович, увидев младшего сына, - Мне надо выпроводить, то есть проводить твою тётю, у неё много чемоданов…
     - Отец, фирма «Заря» гарантирует отличное обслуживание.
     - Перестань острить, - строго сказал Сергей Александрович, - как ты сдал сессию?
    В другой бы раз Сергей Александрович устроил сыну разнос, но сейчас он был просто счастлив, что видит его незлобивую, телячью физиономию. Однако этот порыв был быстро потушен.
    Во многом виной за не сложившиеся отношения Сергея Александровича с детьми, была жилплощадь. Квартира была небольшая, а сынки, того и гляди, предъявят свои права. Старший сын жил у жены, однако он там не был прописан и не желал выписываться из квартиры родителей. У младшего же не было ничего.
      Квартирный вопрос висел в воздухе, но сейчас Сергею Александрович было не до этого. Он встал из-за стола и, засунув руки в карманы махрового халата, прошёлся по комнате, подошёл к зеркалу и, заключив язык за щёку, как для бритья, осмотрел свою физиономию. Затем, оскалив рот, обнаружил большое количество вставных зубов, прищурил глаза и придал лицу проницательное выражение. Проделав все это, он открыл платяной шкаф и, осмотрев свои костюмы, стал прикидывать, какой из них надеть. Свой выбор Сергей Александрович остановил на новом сером, в тонкую полоску, с жилеткой.
      Удивительная вещь жилетка.  И носят её многие. Люди, носящие жилетку, составляют особую касту. Конечно, к ним пробуют многие примазаться. Однако, настоящего жилетконосца всегда легко отличить. Человек, носивший жилетку по призванию, всегда, даст понять, как бы невзначай, что он в жилетке, и совсем не прост…
    Брат жены Николай, работяга, глядя на Сергея Александрович, тоже завёл себе костюм тройку. Пришёл в нем в гости на какой-то праздник и просидел весь вечер в жилетке и без галстука. Просто смех один!
      Сергей Александрович представил, как он гуляет в часы тихого южного заката по Ялтинской набережной. На нём, конечно же, серый в тонкую полоску костюм, в руках трость. Он с прищуром вглядывается в морскую даль и размышляет о несовершенстве мира людей и безупречности природы с грустной улыбкой человека, для которого нет секретов в этой жизни.
     Спутница Сергея Александровича благоговейно смотрит на его мудрое, благородное лицо и тихо спрашивает: «Ты уже принял сустак?».  А Сергей Александрович, отвечает туманно и грустно машет рукой: «Не в этом дело. Посмотри какая красота!  Вот это мой сустак!».
      Сергей Александрович покосился на пиджак, в боковом кармане которого покоилась его тайна.
     - Подумаешь, бумажка, все в наших силах!
       Наш герой почувствовал себя человеком, держащим нити судьбы в своих руках. Да что там нити – как хочу, так и ворочу! Он даже сделал этакое легкомысленное танцевальное «Па», отчего и от выходки своей, и от осознания всесильности, пришёл в замечательное настроение и счастливо засмеялся.
      Утренний звонок взбодрил Сергея Александровича.
     Збруева доверительно сообщил, что ялтинская врачиха, кроме того, что «дама что надо», лечит очень, очень больших людей, консультировала доже Самого. Отец её, до войны, был заместителем наркома. До сорок первого, по известным причинам, не дожил, зато в пятьдесят шестом реабилитирован посмертно, в чистую. Жене и дочери разрешили вернуться из ссылки и жить в любом городе, который выберут. Они поселились в Ялте.
    Сергей Александрович сбросил махровый халат и надел в серый, в тонкую полоску, костюм с жилеткой. Закрыв платяной шкаф, он вздохнул.
    «Мда-с, такие вот дела», - пробормотал он и отправился на кухню. Из холодильника достал заливное мясо, купленное в соседней кулинарии, селёдочное масло, паштет, бутылку «Киндзмараули». Всё это он отнёс в комнату и поставил на стол. Озабоченно оглядев стол хозяйским взглядом, он решил, что недурно паштет украсить зеленью. Ну, а решив, натурально украсил, расставил тарелки, разложил столовые приборы. Всё-таки было пустовато. Тогда он достал из холодильника кусок останкинской колбасы, порезал и отправил к паштету и заливному мясу. Стол хотя и разбогател, но всё-таки был бедноват.
    Сергей Александрович снова открыл платяной шкаф и, порывшись, извлёк на свет баночку красной икры. Открыл её и поставил на стол. Оглядел открывшийся натюрморт…

     Незадолго до начала войны Сергей Александрович был направлен на работу в наркомат лёгкой промышленности на должность референта. В то время, будущее мерещилось Сергею Александровичу, светлым и безоблачным. Главное, что он честен и предан делу партии и народа.
     Однако, нерасторжима связь времён. Будущее смыкается с прошлым в настоящем, а настоящее – переменчиво и подсовывает свои сюрпризы, сильно влияющие на будущее.
   У времени есть одна интересная особенность. Для разных сторон жизни оно имеет разную продолжительность. Для Сергея Александровича год работы в Наркомате показался мгновением, а вот шестичасовой разговор, который состоялся между ним и следователем НКВД, - вечностью.
     Неприятности свалились на голову Сергея Александровича внезапно. И виноват в них был заместитель Наркома - его начальник. Этот замнаркома был выдвиженцем из рабочих, в прошлом - стахановец. Он со смехом говорил о себе, что начальник из него, как из "задницы оратор".
      В то время, как известно, работали по ночам, а отсыпались в кабинетах на кожаных диванах. Днём же наш скромный референт гулял с начальством по Чистопрудному бульвару, дыша тогда ещё чистым московским воздухом. Или ходил с ним в кино… Обедали у замнаркома дома.
    В прихожей хозяин дома снимал сапоги и развешивал на них портянки. Он с удовольствием разминал слегка взопревшие пальцы и вытягивал ноги поперёк коридора. Потом босиком шёл в кухню, громко произнося традиционную фразу: «Ну, что ты мать, на обед нам приготовила?».
     Перед обедом он наливал себе и референту в чайные чашки водку и, сердито глядя перед собой, залпом выпивал. Референт, выдерживая политес, отказывался; говорил, что он вообще не любит это дело и ему много… И пил, как бы по принуждению, закусывая, как и хозяин, солёным огурцом.
     Иногда бывший стахановец отпускал референта, отправляясь в Замоскворечье по одному, ему известному, адресу, который, как и визиты, старался держать в тайне.
    Однажды замнаркома сказал юному Сергею Александровичу: «Всё, Серёга, пиши заявление. Меня скоро здесь не будет. Вызывал товарищ Коганович и расспрашивал про Зинку, мою полюбовницу. Амба теперь! Зинку-то замели. Она, вроде, японской шпионкой оказалась. На до же, шпионка из опереточного кордебалета; кому сказать – никто не поверит…".
     Сергей Александрович холодными руками написал на имя наркома заявление с просьбой перевести его с аппаратной работы на самый трудный участок в промышленности или строительстве.
     Заявление было мгновенно подписано, и через неделю он уже сидел в одном из районных комитетов партии, где ему предложили работу технорука обувной фабрики.
     Спустя месяц его вызвали на Лубянку, где  имела место задушевная беседа со следователем.
      Сергей Александрович с юношеским порывом рассказывал следователю о жизни своего бывшего начальника. Не забыл он при этом упомянуть о портянках и чайных чашках с водкой, об аморальном поведении его в Замоскворечье. С комсомольским огоньком он закончил свою обличительную речь словами: «Таким людям не место в партии, товарищ следователь!»
       Следователь рассеяно слушал бывшего референта, а потом задал ему простой вопрос:
- Что ж Вы, дорогой Сергей Александрович, раньше-то к нам не пришли? Не потому ли, что водку вместе с ним кушали?
– Я хотел! – пылко воскликнул Сергей Александрович.
– Ну да, ну да, без привычки трудно. - Посочувствовал следователь.
       Затем было долгое выяснение деталей. Были вопросы… Разные, очень разные, касавшиеся взаимоотношений бывшего шефа с руководством Наркомата; отдельных высказываний по общим вопросам внутренней и общей политике и по текущему моменту.
     Не обойдён был так же вопрос и об отношениях бывшего начальника к искусству:
- Очень любит оперетку, по-моему, это мелкобуржуазное и низкое искусство, -  с готовностью ответил Сергей Александрович.
- Ну отчего же, - поправил его следователь, - здоровая советская оперетта нужна нашему народу.
   «Чёрт его знает, что этому народу надо!» – подумал Сергей Александрович. И, словно испугавшись, что следователь прочтёт его мысли, покрылся свежими красными пятнами.
        Вдруг следователь дружелюбно улыбнулся и участливо спросил:
- А какие у Вас, уважаемый э..э..Сергей Александрович, планы на будущее?
         Сергей Александрович рассеяно огляделся. Ему вдруг стало тесно в собственном теле, и он вздохнул для увеличения объёма организма. Сергей Александрович с невероятным удивлением почувствовал, как производит непроизвольное мочеиспускание.
    Обратив мысленно взор свой в будущее, он его не разглядел и…потерял сознание. Обнаружил себя, сидящим на стуле, в гулком, длинном, устланном ковровой дорожкой, коридоре без людей. А в конце коридора на невысоком постаменте увидел фигуру человека в кителе, с девочкой на руках.
         Сергей Александрович позавидовал безопасности девочки. Он почувствовал себя маленьким и беззащитным. Ему тоже захотелось на ручки, только не к гипсовому человеку в кителе, а к маме. Сознавать, что у него всё впереди – и счастливое детство, и наполненная трудом жизнь.         
         И всё же пребывание в коридоре не показалось трудным и непосильным. Не в камеру же его отправили. Хоть и трясло бывшего референта, думать он ещё не бросил.
         Дверь отворилась, и Сергея Александровича пригласили для продолжения оживлённого разговора о его будущих планах.
          Следователь брезгливо скривил губы увидев, что клиент отрубился. В его жизни, освящённой великой сознательной целью искоренения и прополки, для лучшего самовыражения пролетариата и трудового крестьянства, таких было много. Попадались невыразимо упрямые и тупые, не желавшие говорить на темы интересующие органы. Но их были единицы… Большинство же, чуть надави, гнулось и ломалось. Для некоторых, просидеть три часа в коридоре, было достаточно, и они спешили выложить, что знали и чего не знали. Этот же был первый, который обделался.
         Следователь, глядя на посеревшее лицо Сергея Александровича думал: «А ведь его бабы любят. Усишки, вишь, подбрил фигурно, для выражения своей мужской "калорийности"". Видели бы они, какую он тут запруду сварганил, козёл!»
     - Ну, как Вы себя чувствуете? – Сочувственно спросил следователь.
      Казалось, что Сергей Александрович пришёл в себя. Но он обессилил, его скрутило и смяло. Словно, улетучилась оболочка, защищающая хрустальную, чистую душу, и она теперь покоилась на хирургическом, синего сукна, столе, прижатая для верности бронзовой чернильницей, изображавшей Дом Советов.
    -Вам уже лучше?» – участливо спросил "хирург", - Вы готовы к дальнейшей беседе?
      Сергей Александрович вопроса как будто не расслышал. Его внимание сосредоточилось на непонятно почему, возбудившемся мужском естестве.
      Это приключение ошеломило бывшего референта больше, чем конфуз, который произошел с ним до этого. Именно это и врезалось в память, из всей этой истории. И выплывало часто непонятно по каким поводам. Как будто Господь Б-г посмеялся над ним, оставив ему на память именно эту деталь.
          Вспоминая утренний звонок Збруева, Сергей Александрович понял, что в разговоре не обратил внимания на некоторые детали он.
Зазвонил телефон:      
   – Добрый день, это Збруев говорит, скоро будем у Вас.
   – Скажите, - Сергей Александрович замялся, как фамилия этой дамы из Ялты, с которой вы меня хотите познакомить?
         – Смирнова, но это по мужу она Смирнова.
         –  Вы знаете её девичью фамилию?
         – По-моему, Богданова… Да, точно, Богданова: её отец был заместителем наркома, помните я Вам говорил…
         – Как её зовут?
         – Нина Петровна.
      Сергей Александрович повесил трубку. Походил бесцельно по комнате. Уселся в кресло. Имя отчество и фамилия совпадали.   
        Нина Петровна…, Нина, дочь замнаркома - тогда она была маленькая девочка… Она собирала фантики, и Сергей Александрович всегда дарил ей конфеты "А ну-ка, отними-ка!", приобретённые в наркомовском буфете.         
       Тело его вдруг, как будто ощутило дыхание далёкого прошлого и тоскливо сжалось в предчувствии ножа хирурга… Но подлый нож обманул и резанул бестелесную душу. 
         «Чепуха всё это!» - постарался успокоить себя Сергей Александрович, но вдруг почувствовал, как наливается сладостной кровью его член…, как и тогда, в кабинете "хирурга"...            
          Раздался звонок у входной двери. 
      – Быльём всё поросло… Да и за давностью, прости Господи… Поди докажи, – бормотал Сергей Александрович, направляясь в прихожую. Звонок повторился требовательней и дольше.
        Он открыл дверь и увидел электрика из Жилищной конторы. Что-то перехватило в груди Сергея Александровича, и он стал валиться на пол. Последнее, что он услышал, был стук двери лифта и женский голос: «Вот мы и приехали!»
         После похорон и поминок, на девятый и сороковой день, сыновья Сергея Александровича зашли в нотариальную контору. Там им сообщили, что «…всё имущество их отца, где бы оно не находилось, завещано некой Елизавете Сергеевне Скороходовой, главному врачу скорой помощи…».