Дом отдыха

 
                ***
               Телефонный разговор получился натянутым и оставил у собеседников чувство неудовлетворенности. Кажется, сын обиделся и удивился неискренности отца. Но Горову просто не хотелось никому, даже сыну объяснять, почему он летит на Урал, да еще в середине зимы. Хотел слукавить, было, что присматривает площадку для расширения бизнеса, но передумал. Но и признаваться в том, в чем он сам себе не хотел признаваться столько лет, тоже не хотелось. Хотя все эти годы он помнил. Конечно, помнил…
            И теперь, когда впереди было два часа вынужденного покоя в самолетном кресле, он закрыл глаза и позволил себе окончательно расслабиться. Память тотчас услужливо предложила пережить события почти двадцатилетней давности. 

           - Нет, я не желаю ему уступать. Я должна переломить ситуацию. Иначе я не смогу с ним жить дальше.
          Голос жены, говорившей по телефону со своей матерью, был чужим, холодным, хрупко-надтреснутым и  вызывал у Горова ассоциации с огромной ледяной сосулькой нависшей над головой, готовой вот-вот сорваться и раскроить ему череп.
Отчасти он даже хотел, чтобы это случилось, и он бы навсегда избавился от  болезненно стучащего в висках  женского голоса.
         Горов задержался в прихожей, щелкнул включателем, шумно уронил обувной рожок, надеясь привлечь внимание жены и уйти на службу в более или мене ровном настроении. Но увлеченная демонстрацией  своей несокрушимой  гордости, жена не реагировала на звуки, доносившиеся из прихожей.
         Горов, окончательно решив не мешать жене, осторожно прикрыл дверь, и быстро сбежал по лестнице вниз к «козлику» ждавшему его у подъезда.
          Поднявшись в контору и сбросив куртку в своем кабинете, глянул в маленькое зеркало на полочке шкафа, пригладил ладошкой волосы и нетерпеливо скользнул за стол, заваленный бумагами. Почти одержимо, сортировал документы, внимательно читал, вникал, подписывал, вызывал подчиненных, отвечал на телефонные звонки.
 
         Обычно работа отвлекала от семейных проблем. И сейчас он с нетерпением ждал, когда же наступит этот благостный момент: сердце начнет, наконец, спокойно и равномерно отсчитывать удары, дыхание успокоится, голова освободится от тяжелых мыслей и  сможет думать только о работе. Но по-прежнему нудно стучал в висках ледяной голос жены. Где-то в солнечном сплетении противно тянула тоска, выворачивая наружу внутренности так больно, что хотелось выть и извиваться. Время таяло, неотвратимо приближая час возвращения домой. И Горов понял, что на этот раз он не справится, если срочно чего-нибудь не предпримет.

           В приемной директора нескончаемо топтался деловой люд: свои заводские,  командированные, курьеры. Горов терпеливо пережидал, когда толпа схлынет и можно будет остаться с  шефом наедине, все ему объяснить, рассказать, что нет сил, что надо бы сменить обстановку и т. д. и попроситься в командировку, в какой-нибудь отдаленный Репачешинск..

           К счастью, утомительных объяснений не потребовалось: шеф, видимо почуяв неладное, неожиданно предложил Горову взять отпуск, и посоветовал обратиться в завком по поводу горящих путевок. В завкоме не оказалось в наличии ни одной приличной путевки в санаторий, как впрочем, и неприличной тоже. К тихому изумлению завкомовской братии, Горов охотно принял предложение отдохнуть на Урале, в малоизвестном  Доме отдыха.
             Хорошо, что не оказалось ни одного  места на ближайший авиарейс. Зато теперь он валяется на верхней полке, тихо радуясь забытому ощущению свободы, возможности ни с кем не общаться, ничего не делать, никуда не торопиться. Заключение в крошечном пространстве купе, честно оправдано необходимостью преодоления большого  расстояния.   

           Автобус, не заглушая двигателя,  вытрусил пассажиров возле поселкового магазинчика.
           Горов пересек  глубокую снежной колею, по которой, не ведомо как, только что двигался автобус. И отворил дверцу деревянной калитки, ведущей на территорию его временного пристанища.
           Теперь, по прошествии неполных двадцати лет, он тщетно пытался вытащить из памяти подробности этого дня: как зарегистрировался в Доме отдыха, ходил ли в столовую, что ел, и ел ли вообще. Он помнил только, что долго спал, просыпался, подходил к окну, за которым, освещенные окнами трехэтажного корпуса, сверкали целомудренно-белые  снежные сугробы. Снова ложился на казенную, заправленную простецким бельем койку и опять засыпал, почти смертельным сном, без сновидений и ощущения бытия. Сколько времени прошло, когда он, наконец, огляделся, с удовольствием отметив, что здесь совсем не плохо? Красивые места. Сосновый бор. Река. Ровный, удобный для пляжного отдыха, берег. Летом, наверное, вообще очень здорово.
 
           Однажды перед ужином, ему захотелось, наконец, видеть людей, и он отважился выйти в холл своего этажа.
Уютно устроился в кресле, поглядывая на играющих в шахматы дедуль.
             - Ма-аш, ну прошу тебя, пойдем. Так хочется на лыжах покататься. Хоть разок.
             - Иди одна, если так приспичило. Ты же знаешь, что меня тошнит.
             - Но не лыжи, наверное, виноваты?
             - Точно не лыжи, иначе  кого бы я должна родить, по-твоему? Ха-ха.
             Горов, сидя спиной к темному коридорному проему, не мог видеть участниц диалога, но прислушивался  потому, что это были первые, за долгое время, звуки человеческой речи, смысл  которых, его мозг не отказывался понимать.
            - Позови кого-нибудь, если одна в темноте боишься. Или уж иди, время- то всего шесть часов, - снова заговорила невидимая  Маша.
            - Кого я позову? Здесь одни бабушки, да семейные пары. Либо  интересы не совпадают, либо – третий лишний.

             Горов, неожиданно для самого себя, вдруг оставил уютное кресло и ступил в полумрак  коридора.  Глаза едва различили невысокую фигурку девушки, которая держалась за ручку двери, соседнего с ним номера. Полоска света, проникавшая из комнаты, резко сузилась, и через секунду исчезла бы, но Горов успел достаточно громко и твердо произнести:
           -  Пойдемте, покатаемся. Составлю компанию.
           -  Одевайтесь. Я подожду вас внизу, у проката, - не удивившись и, даже не удосужившись выдержать паузу, ответила незнакомая девушка.

           Горов, ругая себя за неоправданно спонтанное решение идти на лыжах, и боясь передумать, торопливо натянул свитер, нахлобучил шапку и вытолкал себя из комнаты.
           В тесном холле первого этажа,  его уже ждала незнакомка в синей стеганой курточке и плотно натянутой до бровей вязаной шапочке,  нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в ожидании, когда он подберет лыжи.
          - Горов. Олег.
           - Очень приятно. Лена, -  представилась девушка, не выразив  голосом заявленной приятности, - Пойдемте быстрее, надо успеть покататься до ужина.
             Сосновый бор деликатно шелестел верхушками сосен, стесняясь излишним шумом нарушить покой отдыхающих. В двух шагах от ярко освещенной лыжни стояла стеной таинственная темнота. Лыжи легко скользили по отполированной до фарфорового блеска лыжне.
             Горов вдохнул полной грудью прохладный легкий сладостный воздух, и почувствовал, что к нему окончательно вернулось, подзабытое уже, ощущение радости жизни.
             Он широко шагал по лыжне, стараясь не упускать из глаз, тоненькую фигурку в синей курточке. Лена, по-хозяйски уверенно, шла впереди, иногда останавливалась, чтобы дождаться своего «охранника»,  и как только он приближался на видимое расстояние, вновь стремительно неслась по лыжне.

             Следующим вечером Горов, валялся на койке и перелистывал старые, оставленные предыдущим постояльцем журналы, совершенно забыв о вчерашней прогулке. Стук в дверь застал врасплох и немало удивил.
            - Олег, пойдемте кататься, - неуверенно позвала вчерашняя спутница.
            Все повторилось с точностью, как прошлым вечером.
            Теперь каждый вечер  он привычно ждал стука в дверь. Одевался, шел за лыжами.   Потом  скользил по лыжне за бегущей впереди Леной.  Возможно, в конце смены, они  так бы и расстались, не сказав, друг другу ни слова, кроме скупого приветствия, если бы в один из вечеров не случилась маленькая неприятность.
 Привычно выйдя на лыжню, они обнаружили, что лыжи отказываются скользить: снег намертво налипал на полозья.

              Пройдя метров двести по лыжне, спутница Олега, с явным сожалением, оставила попытку раскатать лыжи и предложила двигаться обратно пешком.
              Теперь они впервые шли рядом, неся лыжи на плечах.
             Девушка  молчала, по-видимому, не считая нужным развлекать своего партнера по лыжам. Молчание становилось неловким, и Горов принял на себя светскую миссию воспитанного собеседника.

            - Лена, а почему я не встречаю вас днем?
Горов задал вопрос так же неожиданно для себя, как недавно предложил ей вместе кататься. Эта мысль только что пришла ему в голову. И впрямь, почему  она появляется  только вечером, когда стемнеет, почему ее никогда не видно днем? Какая-то мистика.

             От мистики не осталось и следа, когда Лена поведала ему о том, что заочно учится в институте. Взяла путевку в Дом отдыха на время сессии. Не впервые так поступает. Живет неподалеку, в поселке, в частном домике, оставшемся от родителей, которые год назад переехали с младшими братьями в городскую квартиру. Работает в поселковом клубе руководителем хора. В своем доме каждое утро надо топить печь и готовить. А здесь на всем готовом. Утром завтракает рано, и уезжает в город.  К ужину возвращается.  В столовую ходят  с подругой, позже всех. У подруги проблемы со здоровьем.

            - Ну, вот мы и пришли. Сдаем лыжи, и будем ждать ужина.
            Горову не хотелось возвращаться в номер. Он посмотрел на часы.
            - Я предлагаю сдать лыжи и продолжить прогулку.
            - Что ж, я не против еще погулять, - согласно кивнула Лена.

 Горов впервые взглянул на нее с интересом. До сих пор они виделись либо в едва освещенном коридоре, либо на лыжне. Только сейчас он отметил, что Лена значительно ниже его ростом, и что он ни разу не видел ее без плотно натянутой на голове вязаной шапочки.
           - Какие у нее волосы длинные или стриженые? Брюнетка или блондинка? –  вяло подумал Горов, - А впрочем, какая разница?

            Видимо он задержал взгляд на лице девушки чуть дольше или вгляделся чуть пристальнее, чем раньше, потому что увидел, как она на долю секунды смешалась и отвела взгляд. Уже через долю секунды она  вновь смотрела на него твердо и уверенно, но ему хватило этого времени, чтобы понять: он для нее не просто «охранник».
Внезапное открытие вовсе не доставило удовольствия, а напротив насторожило, как будто это, длившееся долю секунды невольное признание, явилось посягательством на его покой.

             Гулять отправились в противоположную лыжне сторону. За калиткой, размеренный, беспечный ритм жизни сразу закончился: сновал народ, то и дело подъезжали автобусы, от продуктового магазинчика тянулась нескончаемая очередь.

             Горову было хорошо и покойно от сознания, что можно в любой момент вернуться в уютный дом в сосновом бору, остаться одному в  крошечном номере и никого не видеть.
            - Теперь ваша очередь рассказывать, что привело вас из столицы в наш Дом отдыха. Надеюсь, вы не учитесь заочно в одном из местных вузов?
            - Ну, во-первых, я уже забыл, когда был студентом, а во-вторых, откуда вы знаете, что я из Москвы?
            - Так об этом все отдыхающие знают. И удивляются, что вы здесь делаете?
            - Я как раз делаю то же самое, что и все. От-ды-ха-ю. И, между прочим, мне здесь очень нравится.
            - Ответ исчерпывающий, - Лена улыбнулась, - В награду, я с удовольствием помогу вам исполнить ваше самое жгучее  желание.
            - Желание? Мое?
            -  Запросто. У меня непревзойденные способности к телепатии. И я уверена, в данный момент вы жаждете вываляться в этом пушистом, беленьком, мягоньком сугробе.

            Горов расхохотался радостно и звонко, как хохотал в детстве, заводясь от собственного смеха еще больше, и вспомнил, как его нестерпимо тянуло упасть в снежный сугроб, еще в первую лыжную прогулку.

             Глаза под краешком вязаной шапочки лукаво сверкнули, руки в пестрых рукавичках метнулись в его сторону. Нет, он бы мог устоять от такого толчка, он бы мог даже не пошевелиться, но он хотел осуществить  свое желание, и потому совершенно счастливо плюхнулся в шелковисто – мягкий, хрустящий сугроб. Падая, он успел крепко ухватить пеструю рукавичку и дернуть на себя. Лена на секунду зависла над ним, пытаясь удержать равновесие, и все еще сохраняя серьезное выражение лица. Но не справилась и дурашливо - обреченно свалившись на мужчину, тоже расхохоталась. Пытаясь подняться, она еще больше увязала в снегу, обрызгивая  Горова  снежным фонтаном вперемежку со звонкими бусинками смеха.

            - Ах, вот это ваша благодарность? – пыхтела девчонка, вырываясь из мужских объятий, - Так вот вам.
            И, сорвав с него шапку, забросила в кусты. Горов, приняв подачу, тоже стащил с нее вязаную шапочку, и внезапно  смолк, как смолкают люди, увидев, к примеру, вечерний закат. Ну, знал ты, знал, каким бывает вечерний закат, мог подробно и красочно описать, а  увидел воочию, и поразился. И Горов знал, что бывают у женщин длинные русые волосы, и вполне мог описать, если б это понадобилось, как они выглядят. Дежавю. Так коротко обозначили французы ощущение, которое по-русски означает «это мгновение когда-то уже было». Наяву или в мечтах.
 
           Горов медленно опустил лицо в разметавшиеся на снегу, вмиг ставшие дорогими женские волосы и  тихо застонал.
          - Ну, что вы, что вы? Не надо, Сейчас найдем вашу бесценную шапку, - еще продолжала дурачиться Лена, но он уже со всей, копившейся годами, никому до сих пор не принадлежавшей нежностью, целовал ее лицо.
              Весь следующий день Горов не находил себе места, ожидая знакомого стука в дверь. Ему казалось, что этот миг не наступит, что Лена сегодня осталась в городе у родных. Он обливался холодным потом от страха, что больше не увидит ее никогда.

              Лена постучала, как всегда в пять часов, но Горов к этому времени был вымотан ожиданием и почти зол.
             - Ты так долго. Я ждал. Почему так долго? Когда у тебя закончатся эти дурацкие экзамены?
            - Экзамены не дурацкие. Я учусь на хорового дирижера, и мне нравится. Хотя главный предмет, наверное, дурацкий. Во всяком случае, к музыке не имеет никакого отношения. Как ты думаешь, какой предмет у нас главный? Правильно. Научный коммунизм.
           - Лена, ну о чем ты? – Горов нежно взял ее за локти и  слегка встряхнул, желая, чтобы она посмотрела ему в глаза. -  Ты однажды отгадала мое самое жгучее желание? Тем самым вселила надежду, что сможешь и дальше угадывать.  Настоящее мое желание гораздо более сильное и жгучее.

         - А…, знаю. Ты, ожидаючи меня, сильно проголодался, - лукаво хохотнула девушка.
         - Не разочаровывай меня в твоих телепатических способностях, девочка. Ну, поднапрягись и подумай хорошо. Я жду.
         - Я не волшебник. Я только учусь. Да больно уж задачка простейшая. Ну, ты же откровенно пожираешь меня глазами. И я боюсь, что ты приступишь к  трапезе, не дожидаясь, пока мы доберемся до моей избушки.

            Как необыкновенно прекрасна и романтична была прелюдия их любви. Вот они месят сугробы по пути к Лениной избушке. Вот Лена идет к соседке за лопатой. Вот Олег разгребает слипшийся от времени сугроб возле калитки. Лена долго шарит рукой под крылечком в поисках ключа. Наконец найдя, благополучно роняет его в снег, и они ползают по заваленным снегом ступенькам,  мутузя друг друга, целуясь и теряя счет времени.

          - Похоже, мы пробарахтаемся здесь до утра, - хохочет Лена но, наконец, открывает дверь в волшебную избушку. В избушке так славно. Темно и холодно. И хочется немедленно зарыться вдвоем  с Ленкой в кроватные недра, насыпав сверху все имеющиеся в наличие одеяла или любые тряпки, готовые сойти за них. Но прелюдия продолжается. Надо топить печь.  Горов, заботливо облачен в необъятные, подшитые кожей валенки, пахнущую смолой телогрейку, и отправлен в сарай  за дровами.
   
                Буква «П» на афише тускловато-красная, как пролитый на скатерть борщ. Буква «Р» ядовито зеленая. Синяя «О» так же  отвратительна, как и все остальные. Пляшут, кривляются, насмехаясь над Горовым, намалеванные на клубном щите слова «Прощальный вечер». Начало в 7 часов. Счастливого,  всегда поджидает прощальный вечер.
 
               - Лена, ты  утром не приходи меня провожать. Ведь мы не расстаемся. Я не надолго. Улажу все дела. Моя жена прекрасная, умная женщина, но мы... не чувствуем… себя родными. Она коренная москвичка, Я лимитчик.  Меня ничего не держит в Москве. Я жил ради сына. Но я буду работать, и помогать ему. Буду ездить, встречаться. Лена, не молчи. Ты что, мне не веришь? Я не останусь там. Я там умру без тебя. Разве может такое незначительное испытание разрушить наши чувства?  Все будет хорошо. Как приеду, позвоню.

             Не позвонил.
       
                ***
               В аэропорту Горов взял такси до центра города, а там решил пересесть на автобус до поселка. К немалому удивлению, автобус по-прежнему был семеркой и ходил тем же маршрутом. И точно так же,  как и много лет назад, он вытрусил пассажиров возле маленького поселкового магазинчика.

          Горов пересек снежную колею, по которой невесть как, только что двигался автобус, и направился к калитке.
         - Да нет тут никакого Дома отдыха, - равнодушно пояснила метущая крыльцо «его» корпуса, тетка в застиранном вязаном берете, когда он, разочарованный и почти раздавленный неожиданным открытием, обратился к ней. -  Как перестройка началась, так это…  видимо, некому отдыхать стало. Цех кондитерский в одном из зданий, да еще что-то.
             - А клуб? Клуб работает?
             - Клуб на месте. Только там ничего нету, акромя автоматов. Денежку опустишь и ждешь: може целая горстка тебе насыпется, може – шишь…

             Горов отчаянно месил снег, продвигаясь в направлении избушки. Призвав на помощь всю память и интуицию, нашел нужную улицу. Избушки не было. На ее месте, красуясь цветными витражами, стоял трехэтажный, похожий на белый пароход, особняк.
             Но дом, где Лена брала лопату, чтобы расчистить снег, стоял на месте, и теперь казался очень убогим на фоне богатого соседа.
            - Неужели? Нет, не все потеряно, - подумал Горов, отчаянно цепляясь за последнюю надежду.

            Соседка жива и здорова и будто бы даже припомнила, что он здесь бывал с Леной.
            - Ленка-то? Да здесь она. Куда ей деваться? В музыкальной школе работает.
 И принялась подробно объяснять, где находится музыкальная школа.
            Но Горов уже, мчался в указанном направлении.

           - Скажите, а Елена Николаевна…, - обратился он к вахтерше, едва переводя дыхание и намеренно растягивая паузу, чтобы  избежать недоразумения с фамилией Лены.
           - В двадцать девятом Елена Николаевна. Хор старшеклассников. Поднимитесь по лестнице, и направо. Скоро конец урока.

           Нескольких минут хватило, чтобы привести дыхание в норму. Сердце начало ровно отсчитывать удары. Горов стоял напротив двери с табличкой «Хоровой класс», и прислушивался. Пели без аккомпанемента. Временами кто-то аккуратно прикасался к клавишам не очень хорошо настроенного пианино, медленно проигрывал несколько аккордов, и снова звучали детские голоса.
          Горов отошел от двери. Несколько секунд постоял, продолжая слышать за спиной звуки детского пения. Затем решительно направился к лестнице. Спустился на первый этаж. И вышел из школы.
          Шел снег. Горов снял шапку и на ходу подставил лицо падающему снегу. Снег таял на лице, превращаясь в крошечные слезинки. Было хорошо, как тогда, в Доме отдыха.