XV
Утром, едва Макр зачем-то ушёл в Курию, его молодая жена отправилась по своим делам. Моросил дождь, народа на улицах было не так много. Уже в паре стадиев от дома один педисекв доложил ей, что за носилками следует слуга её мужа, видимо, следит. Домина выглянула наружу и приказала зайти в переулок, а там свернуть в тупичок и поймать соглядатая. Рабы исполнили. Фабия велела своим крепким носильщикам каждому ударить посмевшего за ней следить.
– По паре раз пока, не увлекитесь… Ближе потом подтащите его.
Патрицианка за закрытыми занавесями немного подождала. Рядом послышался звук падающего тела. Она громко говорит, будто ни к кому не обращаясь.
– Чего только не может случиться. Ай-яй-яй! А бывает, на улицах такие беспорядки происходят. Мало ли что? И разбойники могут ведь напасть, будешь рад, что живой ушёл. Что творится!.. Эй, поехали, куда приказывала.
А приказывала очаровательная и добрая госпожа доставить её к Публию Сигу. Молодой человек, к тому же влюблённый, немало обрадовался визиту. Очень быстро в небольшом уютном триклинии его слуги накрыли стол… Короче говоря, после нескольких тостов за гостью, эфеба и так далее, юный всадник Сиг и молодая супруга Гая Макра перестали закусывать и занялись не менее приятным занятием. Перед тем, как уйти, Муция предупредила, чтобы около полудня Сиг постоянно был дома, а если что не так, он или она посылают записки.
После Маппалия заехала к Эприям Марцеллам. Тита не оказалось дома, девочки занимались уроками. Гостья сказала сестре, что, хотя они теперь обе замужем, это не мешает им навещать друг дружку.
Затем застала дома Веру, которую попросила тоже заходить, не забывать. Шрамик болтала, служанки суетились, подправляя её одежду и макияж, а Муция написала записку Гаю Гопломаху, чтобы встречал её возле храма Кибелы после службы сам или попросил кого-нибудь, если, как обычно, устроит дома комиссатио. Секстия отправилась для начала к Поллиону, затем собиралась ещё к кому-то, а если успеет, сказала, то заглянет и к жениху, к Юнку. Фабия сполоснулась в её бане и поехала в святилище Великой Матери Богов.
По завершении служения тридцать слуг Гопломаха проводили жрицу на вечеринку к своему юному хозяину. Там, на глазах у него и Сига, она успела познакомиться и позаигрывать с парой молодых людей. Затем, естественно, на некоторое время уединилась с одним из эфебов. В общем, по своим представлениям, нормально провела день.
Иного мнения был её муж. Он вернулся домой в девятом часу, атриенсис доложил, что госпожа уехала и просила не беспокоиться. Макр увидел своего раба, заметил, что тот избит, по короткому разговору, вернее, по поведению слуги, понял, что произошло. Решил сразу, как жена вернётся, прямо побеседовать с ней самой, без помощи Торквата. Около полуночи супруг встретил Фабию в атриуме. Она хотела пройти мимо.
– Подожди, нам надо поговорить.
– Дорогой, хоть я возвратилась из храма и хочу спать вообще-то, однако давай поговорим, раз ты желаешь. Только пройдём в спальню, здесь прохладно.
В их кубикуле действительно было тепло, Муция сама небрежно сбросила столу и башмачки и демонстративно вольготно раскинулась на ложе.
– О Киприда! Как хорошо!.. Слушаю, дорогой.
– Присцилла! – начал её муж, присев на кровать, но в ходе разговора часто вставал и ходил по комнате туда-сюда, жена, напротив, к тому же будучи порядком навеселе, всё время лежала, лишь иногда хлопая рукой по покрывалу или пытаясь лёжа топнуть ножкой. – Присцилла! Будем откровенны. Как и многие браки, наш заключён не по любви. Я тебя не люблю, но уважаю. Искренне уважаю не за знатность и богатство, а за образованность, ум, заслуженную жреческую должность и другие человеческие достоинства. И, конечно, далёк от мысли требовать любви от тебя, Присцилла. Но, мне кажется, образ жизни замужней женщины должен отличаться большей скромностью. Ладно, до свадьбы ты жила одна, как тебе угодно. Но со вчерашнего дня ты замужем за мной и должна соблюдать приличия!.. Я ничего практически не спрашивал у своего слуги. Я мог бы сказать, что направил его для безопасности, чтобы в случае чего бежал за помощью, но буду, со своей стороны, всё-таки откровенен. Да, послал проследить. Да, не совсем хорошо я поступил. А ты как поступаешь? Даже если бы ты пришла не выпивши, – Муция ухмыляется со словами «А я что, не трезвая?», – и пришла до моего прихода, но, рано или ещё раньше, всё равно ты выдала бы себя. К тому же сегодня богослужение должно было закончиться в первую стражу. Но твой поступок уже выдаёт тебя с головой. Разве честная жена стала бы избавляться от такого сопровождения?
– А кому приятно, когда следят? – возражает Фабия вслух, но при этом размышляет: «Да, сглупила я, не подумала. Надо было подкупить, что ли, его или запугать поумнее как-то». – Ты что, Гай, молодым не был? Публия Назона читал ведь наверняка. Помнишь, из «Любовных элегий»?
Сторожа, строгий супруг, к молодой ты приставил подруге.
Полно, себя соблюдать женщине надо самой.
Коль не от страха жена безупречна, то впрямь безупречна –
А под запретом она хоть не грешит, а грешна.
– Да, Присцилла, очень к месту и ко времени! Просто в точку ты попала, дорогая, этими строками. Именно! Соблюдай себя сама, соблюдай приличия. Ну зачем тебе эти непристойности? Неужели нельзя сидеть дома, заниматься собой, домом, своей внешностью, читать? Вот ты свою книгу пишешь даже…
– Постой, дорогой. Мы откровенны, верно? Один вопрос. Как часто тебе нужна близость?
– М-м-м… Не знаю…
– Хорошо. Сейчас хочешь?
– Нет.
– Завтра?
– Нет.
– Послезавтра?
– Н-н-наверное, нет. К чему ты?..
– Вот видишь, Гай, у тебя желание уже не то, что в юности. К тому же в постели ты… Впрочем, ладно. В общем, даже если бы ты мог и хотел каждую ночь и полностью удовлетворял меня, всё равно никто не поверит, что мне тебя хватает. Ты говоришь «соблюдай приличия». Однако понятия о приличиях разные. В обществе, в которое ты стремишься попасть, в элиту… ты понимаешь… В общем, если у меня не будет хотя бы одного-двух любовников, и я буду сидеть, как тебе хотелось бы, всё время дома – никто, повторю, не поверит, что я довольна на ложе тобой одним, и будут считать, представь себе, что я делю постель со слугами! Так теперь принято, такие взгляды… Да что я тебе рассказываю? Сам будто не знаешь, Гай. Родился ведь не вчера и живёшь не триста лет назад, во времена строгих нравов. И вообще, ты зачем сказал, что в Курию пошёл? Что ты там забыл, ты что, сенатор? Видишь, я же не задаю тебе подобных вопросов. Хоть в Курию отправляйся, хоть в Остию уезжай. Хоть в лупанар иди, болезнь не принеси только. Заведи любовниц: одну, двух, трёх, только не бедных безродных простолюдинок. Чтобы не позориться, понимаешь? Может, тебе денег на них дать?
– Перестань, Присцилла. Всё я прекрасно понимаю. Но тем не менее настаиваю…
– А я настаиваю, чтобы ты прекратил настаивать на том, чтобы я, как тебе кажется нужным, стала вести себя «пристойнее». Извини, что перебила. Но сойдёмся вот на чём. Позиции друг друга мы прояснили и поняли. Однако ты не можешь не понять и то, что недостающую до сенаторского ценза сумму могу я тебе предоставить… а могу и нет. Так что… Ясно?
– Спокойной ночи, Присцилла.
– Значит, ясно. Гаси свет. Спокойной ночи, дорогой!
Муция целует мужа в губы; после, довольная собой, засыпает.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/12/21/1302
-------------------------
Публий Овидий Назон (43 до – 17 н.э.) – выдающийся р. поэт, последний поэт золотого века р. поэзии. Приведённый отрывок – из поэмы «Любовные элегии» III, 4,4 (пер. С Шервинского). Буквальный перевод последней строки: «Не отдавшаяся только потому, что не позволено, (в сущности) отдалась».