1
Проснулся я от неприятного скрежета. Под соседней койкой мужчина лет тридцати настойчиво скреб пальцами по грязному линолеуму.
- Что ты делаешь? – спросил его я.
- Покакал, закапываю, - объяснил он.
Я поднялся. Протер глаза. Голова кружилась. В теле ощущалась слабость. На мне была старая больничная пижама. Под кроватью лежали истрепанные кожаные шлепки. Не мои конечно же. Тоже больничные. Поэтому я не спешил совать в них ноги. Сосед продолжал закапывать воображаемые экскременты. Тут я вспомнил, как оказался здесь. На кануне я обожрался «Тарена» и мне стало казаться, что по мне ползают огромные тараканы. Я упал на пол и с неистовым криком и остервенением стал сдирать их с себя. Дело было в торговом центре. Поэтому скорая прибыла оперативно. Помимо всего прочего, рядом, по счастливому стечению обстоятельств, оказалась моя бывшая девушка с ее новым ебарем, которым она заменила меня. Он впервые увидел, Кто Такой трахал его женщину, до него. Не знаю, посмеялся он или поплакал. Или и то и другое сразу. Не мое дело. Но лично мне от всей этой ситуации весело.
- Развяжи меня брат, - услышал я шепот из-за спины.
Я обернулся. Человек был привязал к койке «вертолетиком». Это когда он крепко привязан по рукам и ногам и еще блокирована грудная клетка. Очень надежно. Самому в таком случае освободиться невозможно. А если тебя к тому же при этом тошнит и тяжело дышать то вообще жопа.
- А что случилось? – спросил его я.
- Я два миллиона в карты проиграл, - нервно прошептал он, - мне срочно надо в аэропорт. Лететь в Питер. И отдать деньги.
Я развязал его. Надо же помочь человеку, раз такое дело. Карточный долг – это святое. Он выбежал из палаты босяком. Через несколько секунд я услышал крики медсестры:
- Кто его развязал!....Санитары!...
Картежника поймали где-то в туалете. Принесли обратно в палату. И привязали, как и было, строго настрого наказав всем, кто был в палате не освобождать его. Больше я его не развязывал.
Я все – таки, как не противно было, всунул ноги в больничные шлепки, в которых до меня побывало сотни ног, подобных мне бедолаг. Сделал несколько глубоких вздохов. Поднялся и вышел из палаты. Прошел по длинному коридору. Подошел к посту мед. Сестры.
- Здравствуйте, - обратился я к девушке с неприметным лицом. Ну, вот такое лицо, что никаких отличительных черт нет. Увидишь и не запомнишь. Еще раз сто увидишь и то же самое.
- Я к вам вчера поступил…
- Файзуллин? – опередила она.
- Да.
- Вас с острым психозом привезли.
- Мобильник мне мой отдайте и сигареты.
Она вопросительно посмотрела на меня.
- Да – да, - продолжил я, - мне позвонить надо и курить хочется.
Она вытащила откуда - то из стола мой телефон и пачку сигарет «Винстон». Я взял телефон и курево. Вытащил одну сигарету зубами и положил пачку в карман.
- И зажигалку, - вспомнил я вдруг.
Она отдала мне зажигалку.
- Туалет где?
- Прямо и направо.
- Спасибо.
Я закурил по пути в туалет. В отделении было на удивление пустынно. В сортире тоже никого. Три раздолбанных грязных унитаза. Решетка на окнах. Посередине железное ведро, наполовину наполненное водой с хлоркой. Хабарики уютно теснят друг друга в серой жиже. Неприятный запах из смеси хлорки, мочи и табака. Он знаком мне.
Я докурил сигарету. Выбросил окурок в ведро и закурил новую. Достал телефон и стал смотреть последние вызовы.
Настя. За ней шел Паша Калина.
Я нажал на «Настю». Ответил сладкий женский голос.
- Привет моя фридочка.
Настя художница би сексуалка. Она обижается, когда я называю ее лисбученком. А вот по поводу фриды ничего против не имеет. Видимо это вызывает в ней некую гордость. Ее странные сюрреалистические картины очень нравятся мне. Она хороший художник, возможно, даже гениальный. Впрочем, в этом я мало что понимаю. Помимо всего этого она высокая с отличными формами некрашеная зеленоглазая блондинка с безумным взглядом и отличными мозгами. В общем - очень красивая женщина. А уж в этом я кое - что смыслю.
- Привет, - ответила она, - ты помнишь, что с тобой произошло?
- Да, но туманно. А ты откуда знаешь?...
- Я с тобой была…
- Я тебя не помню....
- Ладно. Ты на втором этаже?
Я посмотрел в окно.
- Да.
- Я через пол часа приеду.
Телефон отключился. Я выкурил третью сигарету. Постоял пару минут. Посмотрел в окно. На улице шел первый снег. В конце декабря. Все в нашем мире приходит с запозданием. Раньше первый снег вызывал во мне что-то такое, чего нельзя было передать словами. Теперь же я ничего не чувствовал. Снигерек сел на карниз. Покрутил своей маленькой головкой. Посмотрел на меня и улетел. Вот бы и мне так – вспорхнуть и улететь подальше от сюда.
2
Настя приехала через час. Я встретил ее в комнате для посетителей. Грубо схватил за волосы и сочно поцеловал в губы в засос.
- Ух ты! Ты никогда раньше так не делал, - улыбнулась она.
- Я вообще не одну женщину не целовал, кроме моей бывшей и своей мамы.
- Значит я первая? – кокетливо спросила Настя.
- Да, мы же в дурдоме, а здесь можно все, - ответил я, равнодушно улыбнувшись уголком губ.
Мы сели на кушетку. Она обняла меня.
- Как себя чувствуешь?
- Плохо. Хочу вылизать тебе.
- Рома перестань. Здесь же люди…
Кто – то сидевший недалеко от нас хихикнул. Но мне было наплевать.
- Хочу напиться и вылизать тебя.
- Ты же не пьешь, - сказала она по – прежнему прижимаясь ко мне. А я прижимался к ней. И наши лица смотрели за спину друг другу.
Я и в правду не пил. Год назад, после очередной недельной пьянки у меня конкретно поехал шифер. Мне показалось, что все вокруг хотят меня убить. И я выпрыгнул в окно. Спасло меня то, что это был первый этаж, а не девятый, как мне казалось. После я решил закодироваться от алкоголя. Знакомая медсестра с наркологии отказалась это делать, поскольку я не просто алкоголик, а еще и наркоман. Посоветовала мне обратиться к главному врачу городской наркологии. Дело решилось на том, что я просто сам перестал пить.
- Хорошо, что ты пришла.
Она разомкнула объятья. Обхватила мою голову руками и с нежностью посмотрела мне в глаза:
- Ромка, ты такой хорошенький.
- Ну вот…- только и смог сказать я. Почему – то подобные комплименты не особенно воодушевляют меня.
На насте было черное короткое облегающее платье. Черные колготки. Сапоги. Поверх был накинут белый халат. Я просунул руку ей между ног, ощутив сладкое приятное тепло.
- Ты кушал? – спросила она, убрав мою руку из своего междуножья.
- Нет, - ответил я, - я не могу есть то, что здесь дают. – Да здесь по - моему еще ничего и не давали.
- Я тебе покушать принесла. Мяско. Салат. Домашний хлеб. Все как ты любишь.
- Я не хочу.
- А чего ты хочешь?
Я опять полез рукой к ее промежности. Она резко откинула мою руку.
- Перестань!
В дверь позвонили. Медсестра подошла и открыла ее. Вошел крепкий парень лет 25-30. Среднего роста, в фуфайке и с косой в руках. Что косил он в декабре месяце? Парень посмотрел на нас из коридора пустыми и грустными глазами, как смотрит побитый жизнью уличный пес. Настя напугалась.
- Не бойся, - успокоил я, - он не буйный. Буйному бы косу не доверили.
- Марат, проходи! Чего встал?! – Крикнула ему медсестра и он исчез в пустоте дурдомовского отделения.
Мы еще какое то время сидели обнявшись. Настя что-то рассказывала мне о последних событиях ее жизни. О прожитом дне. О предстоящей выставке и новых задумка в творчестве... Я мало ее слушал. Просто наслаждался теплом ее близости и старался ни о чем не думать.
- Ну ладно, я пойду. Ты устал, наверное?...
Настя посмотрела мне в глаза. Поцеловала в губы и еще крепче обняла.
- Я тебя… - люблю - хотел сказать я, но получилось только:
- Хочу.
- Знаю. Я тебя тоже, - улыбнулась Настя. – Звони если что. И кушай. Завтра я приду в это же время.
Она еще раз крепко обняла меня, поцеловала в щеку и ушла. А я остался один на скамейке для посетителей с пакетом еды в руках. Никого вокруг не было. Все давно уже разошлись. Мне хотелось броситься Насте в след, упасть ей в ноги и разрыдаться, как маленькому ребенку. Но вместо этого я достал сигарету и закурил. За что сразу же получил замечание от медсестры.
3
Я лежал на койке. Привязанный картежник умолял меня развязать его. Тогда я встал, оторвал кусок от его одеяла и засунул ему кляп в рот. Больше он не умолял. Капальщик, видимо наконец-то зарыв воображаемые какашки сладко уснул прямо под койкой. За решеткой окна сыпал крупными хлопьями восхитительно белый снег. На подоконнике сидел высохший желтый старикашка и в натуральную ел собственное говно. Кушать мне совсем не хотелось. И спать ни хотелось. Хотелось бежать, но сил бежать не было.
4
Часа в четыре вечера я проснулся от вибрирующего мобильника у себя в штанах. Номер был мне не знаком. Я ответил.
- Здорова! Это Калина! – Сказал интеллигентный мужской голос в трубке.
- А это Файзуллин, - ответил я.
Звонил Паша Калина. Мой старший товарищ и сосед по дому. И по пьянству в прошлом. И по наркомании в настоящем. О нем я еще расскажу обстоятельно. Но позже и не в этом тексте.
- Ты где? Я не со своего номера. Телефон где – то оставил…
- Я в дурке.
- Я серьезно.
- Правда в дурке. Я вчера «Тарена» обожрался и мне начало казаться, что по мне лазают большие черные тараканы….
- Ну ты даешь. Хахаха!
- Приедь за мной. Меня от сюда не выпускают.
- Ты в какой больнице?
- У нас она одна.
- А, да. Туплю. Сейчас приеду. Минут 20 подожди.
5
Через 10 минут Паша стоял за окном у такси. Я махнул ему рукой, что бы он зашел. Я встретил его у входа. Мы поздоровались.
- Я уже здесь заебался, - начал я, - не могу больше.
- Домой? – предложил Паша.
- Да, - ответил я, - но они не отпускают и вещи мои не отдают.
Мы прошли в отделение.
- Где врач? – спросил он медсестру.
- Кабинет в конце коридора, - ответила та.
Мы прошли по длинному коридору. Медленно. Быстро Паша идти не может. Он инвалид. У него редкое заболевание «остеомиелит». Когда - то давно, много лет назад мусора прострелили ему ногу и с этого все началось. Или не совсем с этого. Не важно. А потом он сидел. Много. И вмазывался маком. Тоже много. И еще произошло много чего. Но это уже история, как я повторюсь не данного рассказа.
Мы подошли к двери с надписью «Зав. Отделение Ежов А.Н.».
- Стой здесь, - сказал мне Паша и вошел в кабинет.
Через минут 5 он вышел.
- Собирайся. Сестра отдаст тебе одежду. – Выписка тебе не нужна?
- Конечно.
6
Мир по ту сторону дурдовмоской решетки встретил меня порывом свежего зимнего ветра. Приятные хлопья снега летели мне в лицо. Мы сели в такси. Паша сказал водителю какой-то неизвестный мне адрес. Но я знал, зачем мы едем... Машина тронулась. На душе у меня было по прежнему холодно, но к этому холоду прибавилось привычное мне чувство из смеси веселья и теплого спокойствия на фоне тотальной безысходности. В общем, предвкушение небольшой сладкой радости, раз уж ничего другого не остается. У каждого в жизни есть точка не возврата. И свою я давно уже миновал.
Мы ехали через старый город. Ехали медленно. Не спеша. Или мне казалось, что мы едем медленно. Я видел себя в отражении витрины проплывающего магазина. Парень с девушкой обнимались. Они смотрели на свое отражение и смеялись. Радовались глупо и безмятежно сиюминутной романтике и счастью, подаренному им этим миром, видимо, в качестве бонуса за предстоящие страдания и вечную разлуку.
- Паша протянул таксисту пятисот рублевую купюру.
- Отсчитай сдачу сам, - сказал тот, протянув ему кучу десятирублевок.
- Нет, братан, я считать не могу, - ответил Паша. - Приедем, сам посчитаешь.
За окном посыпанные снегом деревья были сказочно завораживающе хороши. Березы, Тополя, пушистые Ели…Сказка из далекого детства накрыла проклятый городок.
- Посмотри, как красиво, - сказал мне Паша.
- Да, - улыбнулся я.
Людей на улице практически не было. Только птицы и изредка собаки. Тихое холодное спокойствие. Бриллиантовая тишина. Все - таки, первый снег в опустевшем городе – это всегда прекрасно.
Я закурил и немного согрелся. Мы уже подъезжали.