Александрова лежала в постели и, пытаясь прогнать остатки сна, слушала негромкую мелодию будильника. Мелодия была приятная, гармонично переливавшаяся десятками звонких металлических колокольчиков, тем самым ненавязчиво настраивая её если не на бодрый, то, по крайней мере, на минимально безболезненный подъём. Эти колокольчики что-то напоминали Александровой и она, всё ещё в полусне, силилась вспомнить, что же именно.
«Металлофон! – вдруг озарило её. – Конечно же, металлофон!» И она с теплотой вспомнила, как в детском саду, ещё будучи ребёнком, с удовольствием подбирала на слух незатейливые мотивы на этом нехитром инструменте, осторожно ударяя по блестящим металлическим пластинам специальными деревянными палочками.
«Да-а, - блаженно потянулась Александрова, прогоняя сонливость. – Детство, детство… Вот же золотое время было! Ни забот, ни хлопот. Не то, что сейчас». Она сбросила с себя одеяло, села на кровати и сунула ноги в мягкие тапочки с забавными кошачьими мордочками. Больше всего ей сейчас хотелось выпить чашку горячего, крепкого кофе. Она встала и, минуя ванную, направилась сразу на кухню. В кухне царил утренний полумрак и все предметы ещё были окутаны загадочной дымкой, делающей их контуры расплывчатыми, поэтому Александрова, немного помешкав, включила свет. Со стула, приподняв голову и щуря глаза, на неё уставилась большая кошка.
- Шейла, доброе утро! - поприветствовала её Александрова.
Кошка потянулась всеми четырьмя лапами, широко зевнула, продемонстрировав зубастую пасть, в которой выделялись четыре внушительных клыка и села, всё так же прищуривая от света глаза. Александрова оглядела кухню. Из крана монотонно капала вода.
«Надо заменить прокладку, - мрачно подумала она. - Сантехника вызывать или ещё чего делать… Вот ещё проблема».
Придирчиво осматривая пол, она прошла к столу, на котором стоял электрический чайник.
«Удивительно, - скептически отметила она. – Сегодня подозрительно чисто». Причина её скептицизма была в том, что Шейла, всегда очень аккуратно справлявшая нужды в специально отведённом для этого месте, с недавних пор по каким-то известным только ей причинам решила расширить границы туалета и умудрялась делать свои дела далеко за его пределами. Уже недели две каждое утро Александровой начиналось с того, что она вооружалась веником и мокрой тряпкой, и приводила в порядок испачканный пол. Сначала она пробовала увещевать Шейлу различными способами, от взываний к её совести над курганом экскрементов до откровенного насилия, но всё было тщетно. Шейла громко страдала от наказаний, но стойко придерживалась своей линии, и на следующее утро всё повторялось вновь. А в последние два дня Александрова махнула на неё рукой решив, что такое бесполезное воспитание слишком дорого обходится ей, отнимая драгоценные нервные клетки, и лишь молча выполняла все процедуры по расчистке пола.
А сегодня случилось чудо – на Шейлу словно нашло прозрение, и она наконец-таки обратила своё внимание на лоток с наполнителем.
- Что-то ты, подруга, сегодня смену прогуляла, - обратилась Александрова к кошке. - Что это с тобой случилось, что ты не нагадила на полу? Не в духе была, что ли?
- Маау, - требовательно ответила Шейла и, нервно подёргивая пушистым хвостом, спрыгнула со стула и подбежала к холодильнику.
Александрова посмотрела на её пустую кормушку.
- А-а, - понимающе протянула она, нажимая кнопку чайника, – понимаю. Нечем было. Бедняга.
Она достала из холодильника начатую банку кошачьих консервов и, присев над кормушкой, начала вилкой вынимать из банки мясо. Шейла не дожидаясь, когда она закончит накладывать, подбежала к кормушке и стала жадно выхватывать оттуда куски.
- Да подожди же ты! – возмутилась Александрова. – Как будто всю жизнь не ела!
Как только она закончила накладывать еду, Шейла полноправно завладела всей кормушкой. Александрова некоторое время смотрела, как она ест, как вдруг обратила внимание на то, что кормушки практически не видно – кошка почти всю её закрывала собой и казалось, что голова уже еле-еле вмещается в углубления для еды.
«Ого, - удивлённо подумала Александрова, - вот это выросла. Правильно предупреждали, что большая будет. Надо будет ей другую кормушку купить, побольше». Она задумчиво погладила пушистую шёрстку Шейлы, поставила консервы назад в холодильник и подошла к окну.
Время было уже не раннее, но светало очень медленно. Сказывалось то ли время года, почти вплотную подошедшее к зиме, то ли географическое положение города. Небо было тёмно-серым, как старая слежавшаяся вата. Оно тяжело нависало над бетонным колодцем двора, окружённого многоэтажками, и в маленькую щель между ними было видно, как оно становится грозно-свинцовым к горизонту в который, как острые иглы в куклу вуду, были воткнуты трубы заводов, островерхие крыши домов и какие-то вышки. Казалось, небо протягивало всюду свои грязные ватные щупальца, цепко оплетая ими дома и унылые, чёрные деревья во дворе. В какой-то момент создалось впечатление, что щупальца превращаются в душное одеяло, которым небо неумолимо затягивало всё, что находилось под ним. «Спать, - со зловещим оттенком шептало оно всему сущему. – Спа-ать…»
В небе не было ни единого просвета, который давал бы надежду на то, что тучи хоть когда-нибудь разойдутся и наконец-таки выглянет солнышко, заискрится лучиками, вдохнёт во всё жизнь и, играя, позовёт за собой с лёгкий и приятный день. Впрочем, Александровой это было не важно. С того места, где она жила, солнца не было видно. Небесное светило в редкие минуты своего появления на небе обходило их двор стороной. Оно пряталось за высокими многоэтажками, никогда не являя свой лик жителям этих пяти домов и лишь отблески его на самых верхних этажах можно было изредка наблюдать в хорошую погоду.
«Продаётся квартира в уютном микрорайоне с незабываемым, восхитительным видом на урбанистический пейзаж бетонных плит соседних домов, - Александрова мысленно печатала объявление, интригующее своей иронией. - Здесь вы никогда не увидите солнца, но зато ночью вашу душу согреют множество совершенно одинаково тепло светящихся окон и счастливая мысль, что вы в этом мире не один. Людей жизнерадостных и верящих в счастливое будущее просьба не беспокоить во избежание потери вышеперечисленных качеств».
И, после некоторой паузы, добавила сама себе: «Хотя они их уже давно потеряли. Интересно, что люди здесь сплошь мрачные и нервные, под стать погоде. Климат их сделал такими, что ли? Да и я сама не заметила, как стала такой же, как и все… Ну да, правильно. Выделяться нехорошо. Везде должна быть гармония».
Закипел чайник. Кофе ей расхотелось но, чтобы не идти на работу с пустым желудком, Александрова всё-таки сварила себе чашку и с невесёлыми мыслями о мрачной гармонии, царившей в этом городе, наспех выпила её, даже не почувствовав вкуса.
Быстро одевшись, она подошла к зеркалу причесаться. Вглядываясь в лёгкие тени под глазами, она с удивлением отметила, что почему-то уже давно перестала пользоваться косметикой. «Ну и ладно, - она мысленно махнула на себя рукой. – Уж какая есть. Без кутюр, так сказать».
Шейла лежала на полу в прихожей, подобрав под себя лапы, и общей формой напоминала толстый цилиндр.
- Останешься за старшую, - обратилась к ней Александрова, надевая пальто.
Шейла встала, чтобы проводить хозяйку, и у цилиндра выросли ножки, появилась шарообразная голова, приплюснутая спереди, с небольшими наклонёнными треугольниками ушей, из которых росли длинные пучки шерсти, и широкий скруглённый прямоугольник хвоста со свисающими с него шерстинками.
- Да, подруга, - Александрова улыбнулась в первый раз за утро. – Сальвадор Дали был бы восхищён твоими формами и пропорциями.
Она взяла кошку на руки и поцеловала её в лоб. Кошка в ответ подняла голову и ткнулась в её подбородок мокрым, холодным носом.
- Пока, - сказала Александрова, бережно опуская кошку на пол.
- Миу, - печально пискнула кошка.
Александрова захлопнула дверь и поспешила к метро. Опоздания были чреваты денежными порицаниями, поэтому она с усилием втиснулась в переполненный вагон электрички, сильно придавив телом стоящего впереди мужика.
- Куда прёшь?! – без лишних вступлений заорал он на весь вагон низким, хриплым голосом алкаша и попытался вытолкнуть Александрову назад на перрон, но двери электрички уже закрылись.
Мужика это крайне возмутило, и он в праведной злобе так прижал Александрову спиной к двери, что у неё перехватило дыхание, и она короткими передвижениями стала отодвигаться в сторону.
- Поналезло тут! – бушевал мужик, озонируя вагонный воздух перегаром. – Чего лезть, электрички через пять минут ходят! А всё лезет и лезет! Что за народ?!
Народ в электричке угрюмо молчал. Все были заняты своими мыслями, и гневный монолог мужика перешёл в несвязное бормотание. Александрова наконец отодвинулась от него и вздохнула свободно.
«Пошёл к чёрту, ненормальный, - почувствовав себя в безопасности, внезапно озлобилась она, но тут же спохватилась. – Не надо нервничать. День только начался. Надо надеяться на лучшее!» И через мгновение добавила: «Ну да. И готовиться к худшему».
Выйдя на своей станции, она заторопилась наверх, к выходу из метро. Оттуда оставалось совсем немного, полтора квартала, до того места, где она работала. Вот уже показался красный кирпичный трёхэтажный особняк с небольшими декоративными башенками по бокам, обнесённый высоким, выложенным камнем забором. Александрова нащупала в кармане ключи.
«Мда, - грустно подумала она. – Могла ли я представить, заканчивая университет культуры, что, имея диплом библиотекаря-библиографа, я ни в каком другом месте не смогу так полно раскрыть весь свой творческий потенциал, как работая в штате прислуги у богатенькой девочки, будущее которой уже было потенциально обеспечено на всю жизнь родителями ещё тогда, когда они только планировали её зачать. Ужасно».
Это действительно была ирония судьбы. Родилась и выросла Александрова в маленьком, захолустном городке. После школы она уехала учиться в столицу и после окончания университета хотела остаться там, но нездоровье родителей вернуло её в родные пенаты. Работу здесь найти было трудно не только по специальности, но и в целом, поэтому, когда в городской больнице освободилось место библиотекаря на полставки, она с радостью пошла работать туда. Зарплата была мизерной, но все вместе как-то выживали.
Так прошло несколько лет, прежде чем Александрова познакомилась со своим будущим мужем. Он был уроженцем тех же мест. Она видела его и раньше, но особого внимания как-то не обращала. И вдруг - неизвестно, что случилось. Вспыхнула какая-то искра, спала с глаз завеса, или наоборот, опустилась, но Александрова по уши влюбилась в него.
Родители никак не могли понять, что же их умница-дочь, окончившая школу с золотой медалью и университет с красным дипломом, нашла в этом плюгавом проходимце без особого рода занятий. Чем он жил – никто толком не знал. Но зато имел авторитет отъявленного гуляки и завзятого бабника. На все уговоры и увещевания Александрова упрямо твердила только одно: «Он хороший» и в конце-концов дело закончилось свадьбой, на которой молодой супруг, изрядно перебрав, то и дело оставлял её в одиночестве в пользу чисто мужской компании, а под конец порвал ей взятое напрокат свадебное платье.
К сожалению, дальше жизнь Александровой потекла совсем не так, как она её себе представляла по многочисленным прочитанным книжкам. Муж нигде не работал и, как выяснилось, работать не собирался, говоря, что вот-вот откроет собственное дело. Как это должно было происходить, Александрова представляла себе плохо, но знала, что явно не на её зарплату, которая таяла уже в первую неделю после получения. Помогали её родители, но и этого было недостаточно – муж обвинял её в том, что в доме нет даже хлеба, и уходил, хлопая дверью. Приходил он далеко за полночь, пьяный и со следами женского присутствия, но Александрова стоически терпела такое отношение к себе.
Иногда она пыталась поговорить с ним, образумить и выяснить, что же в их отношениях не так, но практически все разговоры заканчивались мужниным рукоприкладством, и на следующий день Александрова старательно замазывала синяки на лице купленным специально для этого тональным кремом. На работе её жалели и предлагали снять побои, родители укоризненно качали головами и не вмешивались, а Александрова опускала глаза и терпела дальше. И лишь когда в одно прекрасно утро она обнаружила его лежащим в коридоре в луже собственной блевотины со спущенными брюками, поняла – её любовь окончательно умерла.
Она ушла на работу, тихая и молчаливая, а когда пришла домой, то, даже не раздеваясь, начала собирать свои немногочисленные пожитки. Все они уместились в одну дорожную сумку, и Александрова грустно отметила, что за три года семейной жизни у неё так и не появилось ни одной новой вещицы. А когда достала из старого серванта пластмассовую коробку из-под селёдки, символизирующую шкатулку, в которой хранились её «драгоценности», то оказалось, что оттуда исчезли серебряная цепочка и мельхиоровый набор из речного жемчуга – самые ценные вещи, и остались лишь пластмассовые бусы да стеклянные дешёвые серёжки. Посуду она сложила в пакет и, оставив на столе клочок бумаги с одним-единственным словом «Прощай» без тени сожаления навсегда покинула дом, который так и не стал её семейной крепостью.
Муж пришёл лишь под вечер следующего дня. Он стоял под воротами её дома как побитая собака и боялся войти внутрь. Отсутствие алкоголя лишило его былой молодецкой удали. Александрова попросила отца выйти и сказать ему, что между ними всё кончено, и она подаёт на развод. Но отец отказался. Он ответил, что это её, Александровой, внутрисемейные дела, и улаживать их должна она сама. Она обратилась с той же просьбой к брату, но услышала тот же ответ.
«Я всегда сама, - с горечью подумала тогда Александрова. – И сейчас, и когда он избивал меня до сотрясения мозга так, что я не могла подняться несколько дней. И никому не было до этого дела. Некому было за меня заступиться и поговорить с этим быдлом по-мужски. А убил бы, так никто особо горевать и не стал. Ведь я – «товар», а «купец»-то – он!»
Но ни отцу, ни брату ничего не сказала, молча вышла, объявила мужу о своём решении и в первый раз отказалась выслушивать его объяснения и обещания, а назавтра, отпросившись с работы, поехала в район и подала в суд заявление о разводе.
Бывший супруг долго не мог смириться с такой потерей, и даже после развода неоднократно наведывался к Александровой, предлагал всё забыть и начать сначала. Пить он действительно бросил, но работать по-прежнему нигде не собирался. Да и у Александровой пропали все чувства к нему – они просто были откровенно растоптаны в грязи столь сурового семейного быта.
Вскоре от обширного инфаркта умер отец Александровой, и спустя год после его смерти, поручив мать заботам брата, она решила уехать из своего городишки и попытать счастья в большом городе. Столица встретила её неприветливо, постоянными туманами и отсутствием работы по специальности. Но Александрова не сдавалась. Ведь не может же быть, чтобы в мегаполисе нельзя было найти работу! Она поселилась у давней знакомой и, пока та весь день проводила на работе, в её отсутствие убирала в квартире, стирала бельё, готовила еду, читала объявления о работе и звонила по телефонным номерам…
- Слушай, - как-то вечером сказала ей знакомая, – а знаешь, здорово это у тебя получается – домашнее хозяйство вести! Из тебя вышла бы хорошая домохозяйка. Говорят, им и платят неплохо.
Эта фраза стала для Александровой судьбоносной, и вскоре она вышла на Люцину Генриховну – молодую, уверенную в себе женщину, которой требовалась домработница. Люцина Генриховна была лет на пять моложе Александровой, но в ней чувствовались несгибаемая воля, ясный ум и железная хватка. Она была из тех, кто знает: чего хочет, как этого добиться и где взять на это деньги. Она была из тех, кого именовали «бизнес-леди», и, судя по всем признакам, дело её процветало.
Почему Люцина остановило свой выбор на Александровой – оставалось загадкой. Ведь к её услугам были множество специализированных агентств со своими проверенными штатами. Но при первой беседе Люцина, выслушав историю Александровой и просмотрев все её документы, кратко заметила, что с агентствами у неё свои счёты и с их людьми она никогда не могла найти общего языка, и что если с ней, с Александровой, он тоже не найдётся, то им придётся расстаться. Говоря об «общем языке» Люцина, скорее всего, имела в виду «должностные обязанности», которые она вменяла в выполнение. Уборка особняка, стирка, приготовление пищи, походы за продуктами, мытьё посуды и различные мелкие поручения в пределах города. Но самым главным в перечне обязанностей был уход за любимицей Люцины – огромным трёхлетним мраморным догом по кличке Коринна.
На самом деле, паспортное имя собаки было намного длиннее. «Пока скажешь последнее слово, то забудешь первое», - подвела черту Александрова. Коринна – это была лишь сокращённая форма от настоящего имени собаки. Её родословная была ещё длиннее и изобиловала кучей титулованных родственником – сплошь чемпионов и призёров. Когда Люцина с благоговением и гордостью раскладывала перед Александровой подтверждающие это бумажки, Александрова почувствовала неловкость за своё рабоче-крестьянское происхождение, которым она явно проигрывала и хозяйке, и её собаке.
В обязанности по уходу за ней вменялась каждодневная покупка на рынке свежих продуктов с приготовлением кушаний так, чтобы Коринна непременно захотела всё это съесть; купание со всеми последующими процедурами; обработка ушей специальным гелем; одевание к прогулке (хорошо, что на саму прогулку её не нужно было водить, это была работа кинолога); мытьё лап после прогулки и вообще всякое увеселение, дабы чувствительное и впечатлительное животное не заскучало.
В общем, когда Люцина закончила перечислять её обязанности, Александрова была в небольшом замешательстве, но названная вслед сумма её жалованья все разрешила – этих денег хватило бы и на оплату съёмной квартиры, и на еду, и даже на скромные развлечения.
Люцина была требовательной, но не капризной. Она чётко знала, какой фронт работ может быть выполнен за день и что сколько времени займёт, и никогда не давала непосильных заданий. Утром, в восемь ноль-ноль, Александрова должна была быть на месте, а в восемь тридцать в столовую Люцине должен был быть подан кофе, сваренный по особому рецепту – с корицей, перцем, гвоздикой и лимоном. Затем Люцина давала распоряжения на день и к девяти часам уезжала, садясь в свой «кадиллак» на заднее сиденье и коротко описывая водителю сегодняшний маршрут.
Рабочий день Александровой был до восемнадцати часов, но были дни, когда Люцина отпускала её пораньше на час-полтора. Иногда она просила Александрову приготовить ужин, но в основном ужинала вне дома, так что с приготовлением пищи справиться было не очень уж и сложно. Но, не смотря на всю свою лояльность, Люцина была довольно жёсткой в случаях, когда по вине Александровой случались какие-либо казусы – непунктуальность и некачественное выполнение обязанностей наказывались вычетами из жалованья. Причём она никогда не повышала голос и не выговаривала Александровой, она просто заносила всё в свою записную книжку и учитывала потом, в день зарплаты.
Но Александрова, даже просто по привычке к аккуратности, старалась выполнять свои обязанности чётко и в срок, и они с Люциной почти подружились (если так можно было назвать этот вынужденный союз двух совершенно разных женщин) настолько, что Люцина даже как-то поведала ей, что этот особняк – подарок отца на её двадцатиоднолетие, а собственное дело – адвокатская контора – его же подарок на окончание ею университета МВД. Александрова тогда, пытаясь угодить Люцине, скромно заметила, что у той замечательные родители, которые могут обеспечить ей исполнение всех её желаний, на что выражение лица молодой женщины вдруг стало опять официальным и, глядя исподлобья на Александрову, она ответила, что заслуг родителей отнюдь не умаляет, но умение правильно желать здесь тоже немаловажно. Александрова не совсем поняла, что она хотела этим сказать, но, немного поразмыслив, решила, что наверное, так оно и есть.
Через месяц работы Александрова сняла квартиру. Она была с минимумом необходимых условий, но довольно приличная. А ещё через три месяца смогла позволить себе то, о чём мечтала всю жизнь – купить двухмесячного котёнка персидской породы. Родители её всегда были против животных в доме, а в нестабильной жизни с мужем доминирующим животным был он сам, и присутствие других животных тоже возбранялось.
Так или иначе, жизнь Александровой медленно начинала принимать какие-то формы. Только порой угнетало положение прислуги в чужом доме, но Александрова, не теряя надежду, регулярно наведывалась то в одну, то в другую библиотеки в надежде на освободившееся место. Возвращаться домой смысла не было, прошлая жизнь её умерла, и ей нужно было строить новую, не смотря на все трудности этого строительства.
«А в общем-то, никто и не обещал, что будет легко», - подумала Александрова, без трёх минут восемь вставляя ключ в замок Люцининых ворот.
Она открыла их и, старательно закрыв за собой, зашагала по выложенной красной плиткой дорожке, ведущей к особняку.
Зайдя в дом, она прошла в маленькую комнатку «для техперсонала», где стояли шкаф для верхней одежды, стол, стул, кресло и полка с цветами, переоделась в «спецодежду» и занялась своими обязанностями.
Сопровождаемая Коринной Люцина спустилась в столовую ровно полдевятого.
- Саша, вы не составите мне компанию? – неожиданно спросила она.
- А… - Александрова запнулась на полуслове, не зная, что ответить.
Люцина, видя её замешательство, взяла инициативу в свои руки.
- Сварите себе кофе, какой хотите, и присоединяйтесь ко мне.
Александрова наконец поняла, что от неё требуется, и медленно двинулась в сторону кухни. Когда она вернулась с чашкой кофе, Люцина что-то быстро писала в своей записной книжке, отделанной кожей. Коринна тихо лежала у её ног, положив неподвижно голову на лапы и глазами неотрывно следя за Александровой.
- Присаживайтесь, Саша, - Люцина подняла голову и с улыбкой кивнула на стул напротив неё.
Александрова села на самый краешек стула. Было видно, что она весьма неловко чувствует себя в присутствии хозяйки.
- Ох, и денёк сегодня будет! – словно не замечая её напряжения, непринуждённо продолжала Люцина. – Столько нужно всего успеть!.. Значит так, Сашенька, я вас сегодня попрошу убраться полностью на третьем этаже. Дальше. Возможно, вам сегодня придётся приготовить ужин на пять человек. Вот деньги, список продуктов, которые необходимо будет купить и список блюд, которые нужно будет приготовить. Вы их все знаете. Это, так сказать, для своих.
Люцина подала ей через стол небольшую пачку денежных купюр и лист бумаги, исписанный её красивым, немного витиеватым почерком. Александрова быстро пробежала его глазами. «Да, действительно несложно, - отметила она. – Закуски, бутерброды, горячее, холодное, сладкое… И к тому же быстро».
- Я позвоню вам в два часа, скорректирую ситуацию, - продолжала Люцина. – Может, что-то добавится, а может наоборот, всё отменится. Я всё скажу.
Она перевернула страницу записной книжки.
- Так, - её взгляд опустился на Коринну.
Собака с готовностью подняла голову. Люцина улыбнулась ей и с нежностью погладила её по голове.
- Так, - повторила Люцина, вернувшись к своей записной книжке. – И вот ещё важный момент. В десять часов вам нужно будет забрать в ателье зимний комбинезон для Коринны. Он уже оплачен. Скоро начнутся серьёзные холода, и нам необходимо быть готовыми к ним. Вот квитанция. Да, и через две недели мы поедем на выставку в Бразилию, так что у вас будет небольшой отпуск. Будете приходить лишь часа на два, поддерживать жизнеспособность дома. И не переживайте, на вашей зарплате это не отразится.
Люцина ещё раз пробежала глазами свои записи.
- Вот, собственно, и всё. Если вдруг какие-то вопросы будут возникать – звоните.
Она встала из-за стола и в сопровождении Коринны двинулась опять наверх.
- Да, Сашенька, - неожиданно остановилась она уже на середине лестницы. – Спасибо вам за вкусный кофе.
- На здоровье, Люцина Генриховна, - с застенчивой улыбкой ответила Александрова.
Люцина спустилась через семь минут в ароматном облаке лёгких духов и полушубке из чёрно-бурой лисы. Александрова невольно залюбовалась ею.
- Всё, Сашенька, до связи, - кивнула она головой.
- Удачного вам дня! – напутствовала её Александрова.
Люцина нагнулась к собаке.
- Корочка моя золотая, до свидания, - пропела она и губами чмокнула собаку в морду, после чего на шерсти той остался розовый след от помады. – Я буду скучать по тебе, моя девочка!
Она выпрямилась и помахала собаке рукой. Коринна зная, что за этим последует уход хозяйки, заскакала вокруг неё, жалобно поскуливая. С улицы донёсся автомобильный гудок. Люцина повернулась к двери, в повороте головы элегантно тряхнула длинными, чёрными волосами, красиво рассыпавшимися по бело-чёрному меху её шубки, и маленькой рукой в чёрной кожаной перчатке взялась за дверную ручку. Александрова заворожённо смотрела в дверные окошки, как та идёт к воротам. «Красивая, - с восхищением подумала она. – И умница. А я блондинка. И дура».
Когда ворота за Люциной закрылись, Александрова вздохнула и отвернулась от двери. Коринна сидела на полу, возвышаясь бело-чёрной горой, и в упор смотрела на неё. Через полчаса за ней должен был прийти кинолог, и Александрова должна была к его приходу успеть подготовить собаку. Оставалось ещё немного времени, и она решила скоординировать свои действия согласно полученным заданиям.
«Это где-то рядом с рынком, - подумала она, прочитав на квитанции адрес ателье, и вдруг в её памяти чётко всплыла его красивая, со вкусом выполненная вывеска. – Точно. Не думала, что там шьют для собак».
Она спустилась глазами вниз по квитанции вплоть до той графы, где стояла цена. Здесь её глаза расширились от немого удивления. По её мнению, столько же должна была стоить шубка Люцины, которую та сегодня одела.
«Батюшки, - изумилась она. – У меня по таким ценам вещей не было, да и не будет никогда. Не вышла, так сказать, всем». Затем она исследовала ещё раз список продуктов и блюд, прикидывая в уме, сколько может занять их покупка и приготовление. Потом мысленно расписала весь свой рабочий день по минутам. Удовлетворённая только что созданным графиком, она поднялась на второй этаж в комнату Коринны, отыскала в шкафу на полке её попону и лёгкие кожаные ботиночки и спустилась вниз в холл, где её ждала собака.
Александрова не то, чтобы не любила собак. Она была равнодушна к ним. Они всякие – большие и маленькие, умные и глупые, красивые и не очень, не находили у неё в душе такого отклика и восторга, какой она испытывала по отношению к кошкам. Собаки, наверное, это чувствовали и отвечали ей взаимностью – либо презрительно не замечали, либо при виде её ещё издалека захлёбывались лаем, а при приближении норовили укусить, из-за чего Александрова начинала их тихо ненавидеть. С Коринной у неё сложились отношения терпимости. Они обе просто терпели друг друга. Александрова - по причине своего специфического восприятия собачьего племени, а Коринна – лишь потому, что Александрова была для неё чужой. Высокопородная собака просто позволяла этой женщине, как позволяют прислуге, ухаживать за ней – поить, кормить, одевать.
Она равнодушно и нехотя, словно не желая помогать Александровой, подняла одна за другой лапы для того, чтобы надеть попону. Когда Александрова застегнула попону у неё на спине, собака подняла лапу и стала ждать, когда на неё оденут ботинок. Эта поднятая лапа отозвалась в Александровой какой-то нехорошей ассоциацией с барыней, милостиво протянувшей руку холопу в ожидании благодарственного поцелуя. Отогнав ассоциацию, она надела Коринне ботинок. Собака опустила лапу на пол и замерла в ожидании, когда ей его застегнут.
Александрова, глядя на высокие, стройные ноги своей подопечной, вдруг вспомнила небольшой конезавод, расположенный недалеко от её родного города, куда она одно время ездила заниматься конным спортом. По сути, конезавод – слишком громкое название. Скорее, это была конеферма на тридцать голов, где летом оставались пять-семь лошадей или выбракованных, или очень породистых, а остальных забирал на сельхозработы колхоз. Она вспомнила свою лошадь – рыжего дончака по кличке Загорск, норовистого, но очень трудолюбивого и то, как она эластичными бинтами заматывала ему ноги перед каждой тренировкой с барьерами, чтобы не повредить связки чрезмерной нагрузкой, и то, как он так же терпеливо ждал, когда она закончит эту процедуру.
Раздался сигнал домофона. Александрова подошла к двери и взяла трубку.
- Это Сергей, кинолог, - раздался голос в трубке.
- Да, проходите, - ответила Александрова, нажала кнопку на домофоне и повесила трубку.
Оглядев собаку сверху донизу, не забыла ли чего, она открыла дверь. Кинолог – молодой мужчина среднего роста – уже стоял на пороге.
- Здравствуйте, - улыбаясь, негромко произнёс он. – Ну, где тут наша красавица?
Голос у него был красивый и мягкий, и Александрова в одну секунду подумала, что он совсем не подходит для того, чтобы давать отрывистые и резкие команды собакам.
- Здравствуйте, - пытаясь тоже быть негромкой и мягкой, ответила она. – Кори уже готова, можете её забирать.
В этот момент Коринна протиснулась между ней и дверью, и стала перед кинологом, весело помахивая хвостом.
- Вижу-вижу, - довольным взглядом окинув собаку, сказал Сергей. – И в хорошем настроении, умничка моя. Так и рвётся в бой.
- Да, судя по всему, работы у вас уйма, - поддержала Александрова. – Люцина Генриховна говорила, что скоро выставка.
- Ну что ж, шансы у неё есть, и весьма неплохие, - ответил кинолог и следом торопливо прибавил: – Мы вернёмся к двенадцати.
- Да, удачи вам, - попыталась улыбнуться Александрова и, наблюдая, как кинолог и собака уходят по дорожке, с грустью отметила, что за всё время разговора внимание мужчины было обращено только на собаку, а на неё он толком так и не взглянул.
«Ну и ладно, - она решительно закрыла дверь. – И вообще, я здесь не в качестве женщины. Работать надо».
Переодеваться она не стала. Надела своё пальто, взяла пластиковые пакеты, сунула в один карман список и квитанцию, в другой деньги и вышла из дома. Всё, куда нужно было Александровой, располагалось практически рядом, минутах в пятнадцати ходьбы.
В ателье ей задали вопрос, кем она приходится Люцине Генриховне, и после ответа вручили средних размеров коробку с заверениями, что рады будут видеть Люцину Генриховну ещё раз в своих клиентах.
- Я передам, - угрюмо ответила Александрова, а про себя подумала: «Как же, как же, ещё б не рады за такие деньги. И дорожку расстелят, и шампанским напоят, и лезгинку спляшут».
На рынке она придирчиво выбирала продукты из списка и для Коринны, иногда подолгу размышляя перед прилавком под неодобрительными взглядами продавцов. Как она ни старалась привыкнуть, у неё все равно не получалось не обращать внимания на их странное отношение к своему делу.
«Бирюки какие-то, - с горечью думала она. – Такое впечатление, что они не заинтересованы продать свой товар, продают так, чтобы у них случайно чего не купили. То ли дело - родной мухосранск: «Девушка, подходи! Девушка, покупай! Не нравится? А вот ещё посмотри!» А тут… «Не нравится?! Девушка, иди вон!» Ну да, всё, наверное, правильно. Большой город. В маленьком конкуренция больше…»
После рынка она зашла в супермаркет, где свои сумки ей пришлось разместить аж в двух ячейках камеры хранения. Людей в это время было немного, и поэтому Александрова быстро управилась, набив доверху выбранными продуктами ещё один пакет.
Выстроив дома на столе пакетную шеренгу, она встряхнула затёкшие от тяжести руки. «Ишак какой-то, - вынесла она себе приговор. – Вьючный осёл. Да. Именно так». Хотелось добавить к этому ещё что-нибудь оскорбительное, но времени на самобичевание не было – до возвращения Коринны она должна была успеть приготовить ей завтрак.
Вскоре гора мяса и овощей в умелых руках Александровой превратилась в довольно аппетитное рагу. Она только поставила кастрюлю с рагу остужаться в тазик с холодной водой, как снова запел домофон.
- Это кинолог, Сергей, - раздался бодрый голос. – Мы уже вернулись, встречайте.
Не говоря ни слова, Александрова нажала кнопку и повесила трубку. Только она открыла дверь, как в неё пулей залетела Коринна, чуть не сбив Александрову с ног. За ней на крыльцо легко взбежал Сергей.
- Всё в порядке? – отсутствующим тоном спросила у него Александрова.
- Да! – радостно воскликнул он. – Не перестаю ей удивляться. Такая умница! Какая способная!
Казалось, он просто горит от нетерпения побыстрее выложить Александровой всё о талантах собаки, но у неё не было ни малейшего желания всё это выслушивать.
- Позвоните Люцине Генриховне, - стараясь казаться как можно любезнее, натянуто улыбнулась Александрова. – Ей будет очень приятно узнать, что её любимица делает успехи.
- Обязательно! – всё так же радостно, не замечая её скрытой иронии, заверил кинолог. – Она обязательно должна об этом знать!
- Всего доброго, - ответила ему Александрова.
- Всего доброго, до вечера, - он даже махнул ей рукой на прощанье, и Александрова вспомнила, что кинолог ещё придёт - забрать Коринну на вечернюю прогулку.
Она закрыла дверь, отметив, что эта мысль была ей абсолютно безразлична всеми своими гранями. И действительно, какая ей разница, будет ли собака ещё сегодня гулять или нет, вечером это будет, или ночью, и, в конце-концов, этот кинолог придёт за ней, или какой-нибудь другой.
Тем временем собака уже нетерпеливо топталась в ожидании, когда с неё снимут, наконец, одежду и даже пыталась зубами стянуть ботинок со своей правой передней лапы.
- Ай, да что ж ты делаешь? - кинулась к ней Александрова. – Порвёшь ботинок, а мне потом влетит от твоей хозяйки! Не терпится тебе, громадине такой! То ли дело Муму у Герасима была - и маленькая, и послушная.
Она немного помолчала, раздевая собаку и, вспомнив печальный конец истории Тургенева, добавила:
- Причём во всём послушная.
Но Коринна не собиралась в угоду Александровой ни уменьшаться в размерах, ни ждать, когда её повезут топить на озеро. Едва освободившись от одежды, она всем своим голодным животным естеством рванулась на кухню к огромной миске, которая должна была это естество насытить. Увидев, что миска пуста, она наклонила набок голову и вопросительно посмотрела на Александрову.
- Сейчас, - укоризненно ответила Александрова на её немой вопрос. – Сейчас принесу.
Она прошла в ванную, перемешала рагу и попробовала его кончиком языка. Кушанье уже остыло и было тёплым ровно настолько, чтобы его сейчас же подавать. Она вернулась на кухню и выложила полкастрюли в миску, а остатки убрала в холодильник.
- Кушайте, пожалуйста, барыня, - в шутливом поклоне склонилась она перед собакой.
Коринна её не замечала. С аппетитом проглотив содержимое миски и даже вылизав её, она неспешно поднялась по лестнице к себе в комнату, где на мягком, пушистом коврике расположилась на послеобеденный отдых.
Александрова устало села на стул. До часу можно было немного отдохнуть и перекусить. Ей не возбранялось готовить себе еду из хозяйских продуктов, но что-то серьёзное она никогда не готовила. На это у неё не было времени. Она предпочитала обходиться кофе с бутербродами – и быстро, и вкусно, и при возникающем чувстве голода всегда можно было забежать на кухню и сделать себе дополнительный бутерброд.
Присев на краешке стула в углу стола, она механически проглотила сделанные бутерброды, запивая их кофе из большой чайной чашки. Убрав со стола остатки трапезы, она поднялась на третий этаж, где необходимо было сделать уборку. Там располагался бильярд, комната отдыха и совместный санузел. Александрова осмотрела весь этаж, чтобы выявить весь свой объем работ. Работы было немного – пропылесосить везде ковровые покрытия, протереть поверхности, на которых гипотетически может сесть пыль, освежить окно в комнате и зеркало в санузле. Она принесла с первого этажа пылесос, ведро с салфетками, резиновые перчатки и принялась за работу.
Звонок Люцины прозвучал, когда она, балансируя на одной ноге на стуле, пыталась дотянуться до карниза с гардинами, чтобы протереть с него пыль. Он неожиданности Александрова покачнулась, потеряла равновесие и начала падать. Инстинктивно выбросив руку, чтобы схватиться за что-нибудь, что могло бы смягчить падение, она тут же сознательно её убрала – рука устремилась к гардине, и если она её оборвёт, то трудно даже представить последствия, которые это действие могло бы за собой повлечь. Не смотря на такую решительную перегруппировку, Александровой всё-таки удалось удачно приземлиться на пол, отделавшись лишь небольшим ушибом об угол журнального столика.
Люцина в своей манере деловито поведала о том, что всё остаётся в силе, и дала краткие указания, что куда поставить и в каком виде.
- Да, Саша, - добавила она в конце разговора. – Я очень попрошу вас задержаться сегодня на полчаса и приготовить всё именно к этому времени. И знаете, хоть это и для своих, но мне этот ужин очень важен и если с вашей стороны всё будет выполнено отлично, то можете рассчитывать на небольшую премию.
- Конечно, Люцина Генриховна, - ответила Александрова, потирая рукой ушибленное место. – Я постараюсь.
Она положила телефон в карман фартука и опять взобралась на стул. Карниз всё-таки нужно было довести до ума. Александрова уже почти до конца осилила столь филигранную работу, как вдруг из кармана, куда она положила телефон, раздался звук пришедшей смс. «Это ещё что? Очередной спам, или Люцина чего забыла?» – удивилась она, но тут же отмела вторую версию. Люцина слишком занятой человек, чтобы тратить своё драгоценное время на написание писем. Она лучше позвонит. Поэтому Александрова решила, что это какая-то очередная рассылка её мобильного оператора.
«Ладно, - решила она. – Прочитаю позже, на досуге». Для неё это было своеобразным развлечением. После отъезда из родного города всё её подруги, как по мановению волшебной палочки, почему-то враз забыли о ней, и её телефон в своём большинстве молчал, прерываемый лишь указательными звонками Люцины, да контролирующими – мамы. Поэтому было даже в некотором роде приятно, что хоть кто-то, или что-то, пишет ей просто так.
Довольная выполненной работой, Александрова была уже готова спуститься вниз, как из кармана раздался сигнал второй смс. «Что-то они разошлись сегодня», - весело подумала она и спрыгнула со стула. Положив салфетку в ведро, она достала телефон. Вопреки её ожиданиям, это была не рассылка. Первая смс была от мамы.
«Поздравляем с днём рождения. Желаем счастья и удачи», - гласила она.
«Чего?», - удивилась Александрова и машинально открыла вторую смс. Она была от бывшего мужа, который тоже поздравлял её с тем же, но вдобавок желал ещё и любви.
«Вот это да! – подумала Александрова, вспомнив, какой сегодня день. – У меня же сегодня день рождения! Тридцать три года. Возраст такой… две тройки. А ведь тройка – это символ целостности, устойчивости, завершённости. А у меня получается, что всё это в квадрате. Наверное, закончатся в этом году все мои мытарства. Уж сколько можно-то?»
Не смотря на столь обнадёживающее открытие, ни одной, ни другой смс она не обрадовалась. С бывшим мужем их уже давно ничего не связывало, и о его присутствии в её жизни напоминала лишь фамилия, которую Александрова не поменяла только из-за спешки в составлении заявления о разводе, поэтому его внимание было ей неприятно. А мама… Мама всё никак не могла простить того, что дочь взяла и уехала в неизвестность, легкомысленно (по её мнению) бросив всё, что у неё было, и того, что Александрова уже почти год не могла найти приличной работы. Складывалось такое впечатление, что она поздравляет по чьему-то принуждению, сухо и официально. Если уж и действительно хотелось поздравить - то в такой день можно было бы и позвонить, сказать дочери хоть пару тёплых слов. Александрова подумала ещё о том, что уже добрая половина её дня рождения прошла, и оставшаяся половина тоже не обещала ничего весёлого.
Она подошла к зеркальному шкафу и посмотрела на своё отражение. Оно показалось ей нелепее некуда: вполне взрослая женщина в каком-то подозрительном костюме домашнего технического персонала. Ей совсем не шло чёрное, с синим отливом, форменное платье, прикрывающее колени, и особенно больно ударил по глазам белый легкомысленный фартук наподобие того, который ей довелось носить в школе. Хорошо ещё, что Люцина не заставляла пришпиливать к волосам белую кружевную наколку, как у продавщицы из сельпо, а то Александрова во всём этом одеянии была бы как две капли воды недвусмысленно похожа на персонажа сексуальной ролевой игры.
«О-ла-ла! – кокетливо подбоченилась она. – Поиграем в горничную? Чего желает господин?.. О-о, да, господин, ваша уборщица сегодня плохо вымыла туалет и заслужила наказание. Так отшлёпайте же меня! О! Ещё! Ещё!»
Гримаса страсти удалась ей плохо. Скорее, это были предсмертные потуги Дездемоны. Александрова вздохнула и попыталась улыбнуться, но эта улыбка была очень странной. В то время как губы растягивались, глаза в свою очередь были полны тоски. Это напоминало даже не собачий оскал. Животные гораздо искренни в проявлении своих чувств. В исполнении Александровой это была не улыбка, а предпосылка к рыданию.
«Ужас! – отшатнулась она от зеркала. – Гадость какая! Всё, хватит кривляться. Нужно идти заниматься делами».
Закончив с уборкой на этаже, она спустилась вниз и занялась приготовлением ужина. Отдохнувшая к тому времени Коринна вовсю носилась по всему особняку, теребила свои игрушки и лишь иногда её точёная голова появлялась в дверном проёме кухни, словно спрашивая саму себя: там ли ещё эта странная женщина?
В пять часов, в самый разгар кухонного священнодействия, опять зазвонил домофон, и Александрова с ужасом вспомнила о вечернем визите кинолога и о том, что Коринна ещё не одета.
- Вы извините, Сергей, я не успела одеть Кори, совсем замоталась, - она виновато пожала плечами. – Вы присядьте, пожалуйста, подождите немного. Я сейчас.
И она быстро побежала за одеждой собаки.
- А чем это у вас так вкусно пахнет? – не дожидаясь, пока она спустится с лестницы, спросил кинолог.
- У Люцины Генриховны сегодня небольшой ужин, вот я и готовлюсь к нему.
Александрова направилась к собаке с твёрдым намерением немедленно приступить к одеванию, но Сергей преградил ей путь.
- Если не возражаете, я помогу вам, - он протянул за одеждой руку.
- Пожалуйста, если вас это не затруднит, - улыбнулась ему Александрова.
- Ну что вы, - он присел перед Коринной. – Собаки – это моя работа. И моё призвание. А вы, стало быть, хорошо готовите? Такие ароматы стоят…
Он посмотрел на Александрову глазами, в которых светился живой интерес. Это было таким контрастом к тому, как он смотрел на неё ранее, что показалось, будто он в первый раз увидел, что она – женщина.
- Да, - скромно ответила она. – И очень люблю. Не скажу, что это моё призвание, но тем не менее, как ни каламбурно прозвучит, помогает заработать на кусок хлеба.
- А какое у вас призвание, позвольте полюбопытствовать? – казалось, он был слегка удивлён.
- Я по образованию библиотекарь, - погрустнев, ответила она.
- Что заканчивали? – не унимался Сергей.
- Университет культуры, - совсем упавшим голосом ответила Александрова.
Кинолог встал. Коринна была уже одета и в нетерпении танцевала вокруг него, но он не обращал на неё никакого внимания. На его лице отразилось искреннее, глубокое удивление.
- И вы, такая красивая женщина, с высшим образованием, работаете здесь, при… - он во время остановился, несколько секунд помолчал, подбирая слова, затем продолжил. – Домохозяйкой? Домработницей?!
«Да, - подумала Александрова. – При… домработницей. А ещё у меня сегодня день рождения. И никто этому не рад, включая меня саму».
Но вслух сказала:
- Так получилось. Извините, мне нужно идти. А то знаете, вдруг чего подгорит – не только премии, но и зарплаты лишат.
- Да-да, извините, что лезу не в свои дела, - он немного покраснел.
- Ничего, - понимающе кивнула Александрова.
- Когда мы вернёмся, вы уже уйдёте, поэтому до завтра, - Сергей взялся за ручку двери.
- Нет, мы ещё увидимся сегодня, - с сожалением ответила Александрова. – Мне нужно задержаться в связи с ужином.
Кинолог уже приоткрыл дверь, но вдруг неожиданно закрыл её обратно. Коринна протестующее заскулила.
- Скажите, - робко начал он. – Мы ведь уже давно здесь видимся, но я к своему стыду до сих пор не знаю вашего имени. Как вас зовут?
- Александра, - она удивлённо вскинула брови и подумала: «Действительно. Лучше позже, чем никогда».
- Александра… - протяжно повторил он своим мягким голосом. – А знаете, это имя очень вам идёт. Извините ещё раз. До встречи, Александра!
- До встречи.
Она посмотрела, как закрылась за ним дверь и вернулась на кухню к своим приготовлениям.
«Странный какой-то, - отметила она. – Какая разница, как меня зовут или не зовут. Всё равно глупости всё это…» Но, тем не менее, его скупая похвала на счёт её красоты и имени вызвала внутри неё какую-то тёплую волну. Вспомнив об этом, она как бы засветилась изнутри искрящимся светом, который, пройдя по её телу, зажёг озорные огоньки в глазах и нежную улыбку на губах, зажёг Женщину.
«Так, - неожиданно оборвала она сама себя, и свет, так и не успев полностью разгореться, вдруг померк, съёжился в одну маленькую точку и угас совсем. – Как-то я несанкционированно расчувствовалась. Нужно действительно поторапливаться. Ходят тут всякие, смущают, с толку сбивают…»
Она решительно взялась за кухонный нож и продолжила нарезать продукты с такой экспрессией, как будто это были не ветчина и сыр, а виновники всех её бед.
Почти к половине седьмого было всё готово. Закуски порезаны и уложены, бутерброды красиво украшены, куриное филе с ветчиной и грибами томилось в духовке, завёрнутое в фольгу, сырный рулет с сёмгой манил своей нежно-розовой мякотью, груши, тушёные в красном вине, так и просились в рот…
Александрова сглотнула слюну при виде всех этих разносолов и набрала Люцину.
- Сашенька, как дела? Всё готово? – услышала она в телефоне нетерпеливый голос.
- Да, Люцина Генриховна, - ответила Александрова. – Всё, как вы говорили. Горячее стоит в духовке, как раз минут через пятнадцать будет готово.
- Отлично, - не дожидаясь паузы в речи Александровой, быстро сказала Люцина. – Спасибо. На сегодня можете быть свободны. До свиданья.
- До свиданья, приятного вам… - Александрова услышала сигнал, означающий конец разговора, посмотрела на погасший экран телефона и, понизив голос, закончила: – вечера, Люцина Генриховна.
Теперь осталось последнее. Она поставила в микроволновку Коринину еду, включила таймер и начала переодеваться. С завершающим сигналом таймера ей оставалось только надеть сапоги. Переложив еду в миску, она вымыла посуду, поставила её в сушилку и облегчённо вздохнула. Всё. Рабочий день окончен.
Раздался гудок домофона.
- Сашенька, это Сергей.
Она молча нажала кнопку на панели прибора и начала открывать входную дверь. Коринна, в два прыжка преодолев пять ступеней крыльца, стрелой залетела домой. Александрова схватила её за ошейник, усадила и начала раздевать. Когда всё было закончено, и Коринна умчалась поглощать свой ужин, на пороге возник Сергей.
- Я задержался, - как бы извиняясь, произнёс он. – Разговаривал по телефону с Люциной Генриховной.
Александрова лишь кивнула головой, жестом делая ему знак отойти. Он повиновался. Она закрыла дверь и пошла по дорожке к воротам.
- Вы домой? – неожиданно спросил Сергей.
Они шли рядом настолько близко, что казалось – ещё чуть-чуть, и он обнимет её или, в крайнем случае, возьмёт за руку. Его близость была приятна Александровой, она пьянила ей кровь и слегка кружила голову, но, боясь поддаться этим ощущениям, она поспешила отдалиться от него на более безопасное расстояние.
- Да, то есть нет, - сбивчиво начала она. – Мне нужно ещё в магазин.
И, секунду подумав, добавила:
- И ещё в одно место.
- Ну… - Сергей что-то обдумывал на ходу. – В таком случае, я бы мог на машине подвезти вас, куда захотите.
Александровой очень хотелось принять его предложение. Он был приятен ей, и его голос звучал так нежно, и так успокаивающе действовал на неё… Она уже была готова согласиться, но неожиданно испугалась своего чувственного порыва. Ей вдруг стало стыдно за своё ненакрашенное лицо, за старое пальто, остро нуждавшееся в химчистке, за потрескавшиеся сапоги из кожезаменителя, и за руки с грязными от работы ногтями, давно забывшие, что такое маникюр. Она попыталась спрятать эти руки от глаз Сергея, когда закрывала ворота. Но он был настолько рядом, что казалось, от его пытливого взгляда не ускользало ничего, даже самая последняя мелочь. Неожиданно это разозлило Александрову.
- Нет, - она резко повернула к нему голову. – Спасибо. Я сама.
И, не дожидаясь ответа, зашагала прочь.
- Саша! – раздался его окрик.
Она повернулась и уставилась на него ненавидящим взглядом. «Какой настырный! – возмутилась она. – Ну, чего тебе ещё?!»
- Сашенька, - мягко повторил он, не приближаясь к ней. – Вы извините, если я вас чем-то обидел. Вы правда очень красивая. Извините…
Её взгляд немного смягчился. Она задумчиво оглядела Сергея, затем перевела взгляд на его серебристый «лексус», припаркованный возле дома и грустно опустила глаза.
- Ничего, - не поднимая головы, ответила она. – До свиданья.
- До свиданья, - ответил ей Сергей и направился к своей машине.
«А может, зря это я так с ним?» - на секунду засомневалась Александрова. Но всего лишь на секунду, потому что обрушившийся затем на неё поток собственных доводов не оставил никаких путей к отступлению.
«То, что я красивая – оно, может быть, и так. Но я-то знаю, что меня уже давно пора засунуть в стиральный автомат и минимум день «оживлять» очищающими процедурами. Как же я буду себя чувствовать рядом с ним, таким холёным красавцем, одевающимся с иголочки?.. Ну хорошо. Вот, допустим я, не смотря ни на что, сейчас согласилась на его предложение подвезти. Не знаю, как для него, а для меня это уже завязка отношений. И что дальше? Здесь два пути – либо они, отношения эти, прекратятся, либо продолжатся. Если всё пойдёт по первому пути – то мне будет очень больно, а мне это ни к чему. Если пойдёт вторым путём, то…»
Её воображение кистью талантливого художника начало рисовать счастливые картины.
«То сначала всё будет хорошо. А потом…»
Потом художник, злобно оскалившись, широким жестом зачерпнул кистью откуда-то из ведра, стоящего внизу, чёрной краски и жирно ляпнул ею о написанный холст. Чернота залила всю счастливую картину и по мере того, как краска стекала на пол, под ней обнажалась другая картина – её первый муж с перекошенным пьяным лицом, на котором безумно вращались два диска красных глаз. Александрову слегка встряхнуло. «Ой… К такому дежавю я ещё не готова…»
«А кто тебе сказал, что это непременно должно быть дежавю?» - удивлённым голосом спросил кто-то внутри неё.
Этот кто-то был намного старше и мудрее Александровой, поэтому она задумалась. Но опять лишь на секунду.
«Значит, я вообще не готова сейчас к каким бы то ни было отношениям. И всё. Хватит с этим!»
Выйдя из метро она вспомнила, что ей нужно в магазин. В супермаркете была толпа народа. Все с озабоченными, угрюмыми лицами основали взад и вперёд и затем скапливались возле касс, увеличивая и без того немаленькие очереди тележками и корзинами с продуктами. Обычно Александрова любила ходить по магазинам. Даже без нужного количества денег, ей нравилось проходить по рядам и любоваться всевозможными изделиями, стоящими на полках. Делала она это просто так, без желания обладать ими, просто потому что это красиво. Но сегодня все эти вещи попросту раздражали её. Равнодушно проскользнув мимо витрины с красочными журналами, на которых сияли яркие супермодели и успешные люди, она подошла к почти незаметной полке с кормами для животных местного производства, взяла две банки подешевле, уверенно пересекла зал, взяла с витрины полбуханки чёрного хлеба и задумалась.
«День рождения всё-таки, - забегали унылые мысли в её голове. – Отметить как-то, что ли?»
До зарплаты оставались считанные дни, но её финансовое положение было уже на грани краха, поэтому, пересчитав остатки средств в кошельке, она прошла в отдел спиртного и взяла банку отечественного пива. «Вот, - иронично подумала она. – Теперь можно гулять».
Она чувствовала себя морально разбитой и физически усталой, поэтому, заглянув дома в полупустой холодильник, где почётное место занимали кошачьи консервы, лишь скептически отметила, что можно не утруждать себя громоздкими приготовлениями праздничного ужина в свою честь, а обойтись по-скромному порцией магазинных пельменей. Когда последние были готовы и уже немного остыли, Александрова со своей тарелки положила один в миску Шейле. Та, перед этим уже отведавшая мясных консервов, важно подошла к кормушке, вяло понюхала предложенное подношение и, немного постояв над ним, вдруг запустила в кормушку лапу, поддела когтями пельмень и вытащила его на пол. Здесь она ещё раз понюхала его, два раза потрогала лапой и на третий ударила по нему, как футболист по мячу. Пельмень покатился по полу, Шейла азартно догнала его и ударила снова.
- Прекрати! – возмущённо воззвала к ней Александрова, видя такое святотатство.
Шейла, продолжая свой пельменный футбол, не обратила на неё никакого внимания. Тогда Александрова рассерженно топнула на кошку ногой, отобрала пельмень и выбросила его в мусорное ведро. «Вот же противная! – резюмировала Александрова. – Играется с едой. Хотя… Разве пельмени – это еда для такого животного? Это еда для людей… увы…»
Александрова немного постояла посреди кухни, выбирая место для ужина. Сидеть за столом ей не хотелось. «На стульях сидят люди счастливые, с чувством собственного достоинства», - грустно подумала она.
Она чувствовала себя опущенной ниже плинтуса, поэтому возле него же и примостилась.
«Странная какая жизнь, - подумала она, сидя на полу и поглощая свой нехитрый ужин, запиваемый пивом. - Странная… А я всё никак не могу найти в ней своё место. Мне вот уже тридцать три, а у меня ни работы, ни жилья, ни семьи. Только вот Шейла…»
Словно в подтверждение этих мыслей, Шейла подошла поближе, понюхала её коленку и неожиданно, как подкошенная, завалилась на бок. Затем она перекатилась на спину, послушно скрестив на груди лапки и открыв взгляду Александровой белый, пушистый животик. Александрова улыбнулась, протянула руку и погладила мягкую шёрстку Шейлы, но та вдруг быстро свернулась, захватила её руку лапами с острыми когтями и больно впилась зубами в большой палец хозяйки, работая задними лапами так, словно хотела разорвать руку в клочья.
- Шейла! – громко вскрикнула Александрова.
От крика Шейла оставила её руку и отскочила назад, прижав уши. Затем она, как сумасшедшая, сделала несколько кругов по кухне и, распушив хвост, шумным вихрем умчалась через коридор в комнату, где немедленно что-то загремело.
«Кошмар… - продолжила свои размышления Александрова. – Вот и что? И как мне жить дальше? Так и ходить всю жизнь в прислугах, а по ночам читать книжки и реветь от умиления над чужим выдуманным счастьем, не имея собственного? Да и реветь-то всё время скучно одной, призывая в свидетели только подружку-подушку. Даже и поговорить не с кем. Дома хоть как-то по-другому было. Душевнее, что ли. А кстати… Может, мне вернуться? Какая разница, где жизнь не устраивать? А там хоть родственники, дом…»
Перед Александровой поплыли её утренние воспоминания, и подобие улыбки чуть тронуло её губы. То ли подействовал выпитый алкоголь, то ли забрезжило на горизонте решение проблемы, но она почувствовала себя лучше и испытала даже что-то, напоминающее чувство удовлетворения. Да, она вернётся в родной город. Вернётся, и закончится этот кошмар. Всё будет по-другому. Как в детстве. Мама, брат… Пусть поначалу будет трудновато, но зато она не будет так одинока. Решено. Завтра она попросит Люцину о расчёте, позвонит хозяину квартиры, соберёт вещи, заберёт Шейлу и поедет домой.
Александрова поднялась с пола с твёрдым решением начать новую жизнь. Заводя будильник на утро, она вдруг решила не откладывать начинания на завтра, а уже сегодня дать старт новой жизни и изменить мелодию, которая всегда её будила, на бой курантов Кремля. «Как в детстве», - счастливо улыбаясь, подумала Александрова и вспомнила, как её будил по радио этот бой по дням, когда нужно было идти в детский сад.
Натянув одеяло до подбородка, она закрыла глаза и в первый раз за много дней, а то и недель, уснула с улыбкой. Ей снилось лазурное море, граничащее с голубым небосводом, залитым солнечным светом. Она слышала крики чаек, чувствовала свежесть морского ветра и привкус солёных брызг на губах…
Бой курантов больно ударил по слуху. Безмятежный сон пополз чёрными трещинами и рассыпался острыми зеркальными осколками. Александрова резко открыла глаза, схватила надрывающийся аппарат и с силой выключила будильник. Затем она села на кровати и обречённо закрыла лицо руками.
Она уже никуда не ехала. Вчерашние розовые алкогольные очки спали с её глаз, и она твёрдо знала, что жизнь одинакова везде – что здесь, что там; и ей всё равно нужно начинать всё с нуля. Только дома это будет отягчаться ещё и каждодневными укоризненными взглядами и репликами матери в сторону своей «непутёвой» дочери.
«Старуха Изергиль, - злорадно, словно мстя себе за вчерашние мечты, подумала Александрова. – Возомнила себя десятилетней девочкой. К маме захотела. Престарелая неудачница».
Она встала и, сунув ноги в тапочки, показавшиеся ей глупыми, старыми и неприличными, пошла на кухню. В полутьме кухни она споткнулась о неубранные вчера и оставленные на полу тарелку и банку из-под пива. Они пронзительно загремели, болезненно задевая струны её нервов. Везде стоял подозрительный запах, и так же, как вчера, противно капала из крана вода.
Александрова включила свет и увидела источник запаха – Шейла, словно старательно выполняя вчерашнюю волю хозяйки, нагадила прямо рядом со своим туалетом. Не говоря ни слова, Александрова подняла с пола посуду и положила её в мойку. Затем взяла веник и совок, и механическими движениями стала убирать с пола кошачьи экскременты.