Я очень боюсь, когда мама мне перед сном поёт эту песню. Сначала-то вроде ничего:
«Баю-бающки-баю,
Не ложися на краю».
Это понятно. На краю если спать – можно запросто грохнуться и руку сломать. Или шею. Это логично. Но вот дальше, дальше…
«Придёт серенький волчок –
И укусит за бочок!»
Укусит! За что??? Да нет, понятно, что за бочок. Но – по какому праву? Что я такого сделал этому серому волчку? Зайца у него, что ли, отобрал? Или курицу?
И ладно, если бы волчок только укусил. Это еще пережить можно. Пара прививок от бешенства и я как новенький. Но ведь –
«Он утащит во лесок
Под ракитовый кусток»!
Вот это настоящий ужас! Зачем во лесок-то?! Да еще под ракитовый кусток!
Мама мне на это говорит: «Ты уже такой большой, скоро во второй класс перейдешь, а всё какого-то волчка боишься».
Ну, знаю, что большой… Вот и пусть не поёт мне тогда колыбельных перед сном!
Но мама любит со мной посидеть, пока не засну, и такие посиделки до сих пор заканчиваются этой жуткой колыбельной песней.
И вот однажды лежу я, лежу, в темноту смотрю, о волчке думаю… А поздно уже. В другой комнате папа давно храпит как экскаватор. А я всё уснуть не могу. Страшно.
И тут кто-то в окошко постучался. Робко так.
Я ойкнул и с головой одеялом укрылся.
А кто-то, слышу, уже рядом. И тихо говорит:
- Не бойся. Это я… Волчок. Серенький.
Я трясусь от страха, и на помощь позвать боюсь… Ну, думаю, крышка мне пришла.
А голос продолжает:
- Да ну не бойся ты. Знаю, знаю, что обо мне поют… Придет, мол, серенький волчок…
- Ага, - говорю из-под одеяла, - укусит и утащит! Только ты учти: я тоже кусаться буду!
- Да не собираюсь я тебя кусать и тем более утаскивать. Как будто мне делать больше нечего! Ты вот лучше скажи, есть ли в вашем городе цирк?
Я так удивился, что даже из-под одеяла немножко высунулся. Смотрю – волчок как волчок. Маленький, серенький. Уши да хвост. Ну, зубы, конечно, не без этого… Сидит на моей кровати, лапки свесил. И болтает ими задумчиво.
Я говорю:
- Есть и цирк, и зоопарк.
- У-у-у, в зоопарк я не хочу, - говорит волчок. - Там в клетку сажают. А вот в цирке всегда мечтал выступать.
Тут я совсем изумился, но из-под одеяла еще вылезать не решился.
- Слушай, - спрашиваю, - а ты точно меня не укусишь за бочок?
- Точно, точно, - отвечает волчок. – Не укушу.
А вдруг хитрит, думаю. Решил уточнить:
- За правый бочок, положим, не укусишь… А вдруг за левый?
- У-у-у! Ну что ты привязался? Ни за правый, ни за левый! Разве что пощекотать могу бочок. Щекотки боишься?
- Не-а, - говорю.
Волчок как давай меня щекотать. А я как давай хохотать!
И совсем он не страшный, а наоборот – смешной.
Но на всякий случай спрашиваю его:
- А во лесок под ракитовый кусток не утащишь? А?
- Да я понятия не имею, как этот кусток выглядит! – признался волчок. - Я в лесной школе, понимаешь, на биологии ушами хлопал. Ты это... Как насчет цирка-то? Дорогу покажешь?
В общем, договорились мы с волчком насчет цирка. Залез он под мою кровать и очень быстро там заснул. В другой комнате папа храпит, мама посапывает, а под кроватью у меня волчок во сне поскуливает… Жалобно так… И чего я его боялся?
А утром, когда мама и папа ушли на работу, волчок из-под кровати вылез и я его в цирк повёл, на работу устраивать.
Во дворе, конечно, переполох был… Гришка Петухов дар речи потерял, когда волчка увидел. А я думаю: так тебе, Гришка, и надо. Будешь еще меня задирать!
А так-то по улице нормально шли. Правда, два дяденьки в обморок упали. И четыре тётеньки.
Вот в автобусе гораздо сложнее пришлось. Не все, конечно, одобрили. Кондукторша долго не хотела пускать. Говорила: «Нельзя с собаками, нельзя!»
А волчок обиделся и говорит ей:
- Женщина, какая же я собака, когда я, наоборот, серенький волчок? Вы что, тоже на биологии ушами хлопали?
И таким образом пятая тётенька в обморок упала.
Дальше уже без приключений до цирка доехали. К тому же все пассажиры из автобуса на следующей же остановке вышли. Вместе с водителем. Но волчок сел за руль и сам автобус повёл. Я ему только дорогу показывал.
Волчок в цирке хорошо устроился. На гармошке играет, песни поёт. Особенно колыбельную. О себе, о сереньком.
Зрители его любят.
А я его больше не боюсь. Ни его, ни песни этой маминой. Вот!