Адресовано уважаемому Ержану Урманбаеву-Габдуллину, большому поклоннику романа, любезно выразившему готовность быть оппонентом в дискуссии.
***
Меня давно уже настораживает эта книга - прежде всего, своей путаной философией, но притом своей заданностью и выверенностью формул. Словно не по вдохновению писана книга. Она и читается нелегко: до середины романа - довольно увлекательно, но с того момента, как Маргарита попадает в царство Воланда, становится невыносимо скучно, - словно уже знаешь заранее, что будет дальше. Я спрашивала у разных людей: многие прочитывали роман только во второй присест, принуждая себя ("Потом, правда, интересно"). И чтение у них стопорилось, как и у меня, где-то на середине романа.
"Истина в том, что у тебя болит голова" - говорит Иешуа Понтию Пилату. Какая может быть в этом "истина"? Подобными многозначительными псевдоистинами начинён весь роман. Самой известной является "Рукописи не горят". В лучшем случае в ней есть бессмыслица, в худшем - какой-то опасный смысл, даже грубый. Ведь есть оборотная сторона медали. Как в русской пословице: "Что написано пером - не вырубишь топором"? Это что же, ничего не исправить? Нет, не для того Христос совершил свой подвиг, чтобы ничто невозможно было поправить, тем более, свой текст. А уж избавиться от него, - свобода воли, творческое начало, которое даровал нам именно Христос как право на ошибку и исправление. На деле-то есть сожжённая рукопись Гоголя, и нам её бывает жаль. Послание не достигло адресата. А может, и не стоит жалеть: книга была несовершенна? Вот уж действительно, та истина от дьявола. И дьяволу же дано восстановить рукопись. Спасённая рукопись есть кошмар. Божественный замысел другой.
Лично у меня "болит голова" от следующих вопросов, возникших в ходе чтения.
Кажется, ни один из священников или православных литературоведов, за исключением липецкого священника-филолога Дмитрия Струева, не задавался вопросом: почему столь нетрадиционное, нефольклорное отношение к силам зла? Зло пришло в мир - где герой, который ему противостоит? Почему зло не встречает никакого противодействия?
И не слишком ли много у него полномочий? Почему некий Воланд принял на себя функцию карающей десницы - решать, казнить или миловать? Куда смотрят "высшие инстанции"? Да и где же Бог в романе?
Подсказка должна содержаться в эпиграфе к роману из "Фауста" Гёте. Вспоминаю другую свою работу, анализирующую эту цитату Гёте: http://www.proza.ru/2011/12/16/1310.
Ничего из той философии, которую Гёте вложил в известное выражение, в "Мастере и Маргарите" нет и в помине. Так в каком же контексте рассматривать Воланда, если нет в романе фаустовских проблем? Булгаков не ищет в этой цитате философского подтекста, а действия Воладна иллюстрируют её буквально. Таким образом, Воланд совершает добрые поступки немотивированно, "по доброте душевной", что нонсенс. Тем самым дискредитирует классическую роль чёрта. Но и выпадает из сложной диалектической взаимосвязи добра и зла, - так сказать, оказывается "по ту сторону добра и зла", усиливая парадоксальность романа.
Да и какая может быть здесь диалектика, борьба, если, по версии Воланда, зло - это всего лишь тень добра. Подобная формула обессмысливает все наши жизненные предприятия.
Воланд глумится над людскими пороками. Но идея о зле, которое "само себя высекло", смехотворна. Кто защитит невинных граждан?
Говорят, Бог отвернулся от москвичей, охваченных огнём атеизма. Но это неправда о Боге, всемогущем и всепрощающем. Весь фокус романа в том, что он написан не от большой любви к человеку. В нём доминирует нескрываемое чувство презрения к обывателю.
И уж совсем не оправдан финал "Мастера и Маргариты", в котором Левий Матвей спускается просить за участь Мастера у Воланда. Почему же именно просить, унижаться просьбой? Атеист Б.Сарнов, в целом восхваляющий роман в своём пособии для школьников (даже сравнивает Булгакова с Зощенко и Ильфом и Петровым, в пользу самого Булгакова), недоумевает над финалом. А богословы-филологи его словно не замечают! Не замечают кощунства подобной расстановки сил.
Меня давно обескураживает в романе подмена ценностей фикцией. У меня есть чувство, будто меня хотят обмануть, подсовывая мне фальшивку. Автор зазывает: пойдём, читатель, я покажу тебе настоящую любовь! Ну и где она? Далее следует рассказ о каком-то пошлом адюльтере, написанный манерно, кичево, в духе бульварного романа. А где любовь - в жестах, словах, поступках? Ведь нельзя же мстительное чувство Маргариты к критикам Мастера назвать любовью (мол, я за Мастера "порву"). У Маргариты - воистину осатанелая любовь (всю правду о Маргарите смотрите у Кураева).
А Мастер - как некий "архетип" творческой натуры, по замыслу автора - неподражаемо честолюбив в своей шапочке с этим "скромным" титулом М. Ладно, чего греха таить, многие творцы мечтают о славе. Но Иешуа вдруг обещает Понтию Пилату вечную славу. Это звучит просто нелепо. Иисус Христос не мог бы посулить ничего подобного!
Однако, сколько бы нелепиц и несуразиц ни встречалось в романе, их предпочитают не замечать приверженцы, которых я называю "зачарованные". Кого-то очаровывает московский колорит в романе, придание мифологического флёра знакомым, родным местам (например, дому Грибоедова, в котором располагался МАССОЛИТ, ныне здание Литинститута). Большинство восхищается поэтическим стилем романа, его языком. Даже Кураев, влюблённый в текст романа, мог наизусть цитировать куски из него.
Вот особенно последнее тоже своего рода фикция для меня. Простите, на меня "спецэффекты" романа уже не действуют, как действовали в подростковом возрасте. И бесконечные восхваления романа, "дифирамбы", применение титула "гениальный" более всего у меня вызывают протест.
Почему изощрённое произведение - непременно шедевр? Может быть, стоит поискать более объективные критерии совершенства, - точно ли им роман отвечает? А если не отвечает, то какой же это шедевр?
Даже в процитированном в восхищении отрывке у М.Кураева можно увидеть некоторую тривиальность сравнений Булгакова. Хотя, Булгаков любит эффектную фразу. Порой это просто "гром с музыкой". Нарочитость, излишние инверсии - всё свидетельствует об искусственности творения. А это изобилие неопределённых местоимений: "кто-то", "куда-то", "зачем-то", "почему-то", "как-то"! В одной только главе "Бал у сатаны" я насчитала их порядка сорока штук! И это почерк мастера? Ничего подобного нет, скажем, у Гоголя, когда тот рисует атмосферу таинственности.
Я рада, что нынешняя молодёжь трезво оценивает роман и не восторгается. Во ВГИКе как-то раз студенты отделения кинокритики дружно признали Булгакова "средней руки писателем". А в дискуссии вокруг романа липецкого молодёжного православного клуба в среде довольно грамотных ребят, студентов, тоже не наблюдалось особого пиетета перед романом. Это говорит о постепенном нравственном и интеллектуальном исцелении общества.