На флоте, в частности, советском, весьма распространённым явлением было пьянство личного состава. Пили очень многие, начиная от матросов и кончая командованием корабля, правда, среди командиров кораблей алкоголиков почти не было, ибо отбор туда шёл жёсткий – пусть он лучше будет дураком, чем поклонником зелёного змия. Среди корабельного офицерского состава пьянство процветало, ибо:
1. Постоянное нахождение в море, редкая возможность видеть своих близких, а через это накопление стресса. Стресс на Руси снимают издревле известным способом, о котором говорил ещё равноапостольный Владимир: «Веселие Руси есть пити…»
2. В советское время считалось, что если командир корабля гнобит подчинённых любыми средствами и методами, то это сильный, хороший командир. Большинство командиров этому соответствовало, и любое, даже мимолётное общение с командованием также было стрессовым. Смотрим пункт 1.
3. Регулярные проверки командованием корабля и вышестоящими штабами вверенного офицеру подразделения тоже оптимизма не прибавляли, т.к. даже если твоё подразделение способно выполнить боевую задачу, и это подтверждается проверкой, командира подразделения всё равно надо отодрать, чтобы, сволочь такая, не зазнавался, и для профилактики. Смотрим пункт 1.
На этом пока остановимся; если перечислять все причины, способствующие пьянству, можно написать книгу, превышающую по объёму «Книгу о вкусной и здоровой пище». Короче говоря, «…была бы водочка, а случай мы всегда найдём». Обычно мы садились на «стыке суток», т. е. в 00.00 корабельного времени, сидели, как правило, до 3-4 часов утра, рассказывали друг другу о проблемах, злободневных и постоянных, во второй половине пели вполголоса народные песни. А в 6.00 каждый из нас стоял в кубрике и контролировал подъём, а затем и физическую зарядку личного состава. В 8.00 – подъём Военно-Морского Флага, ритуал, заставляющий дрожать сердце. После подъёма Флага офицеры оставались на юте, и каждого старался обнюхать командир или Большой Зам – главный политработник корабля. Обычно, если с утра никто не похмелялся, то обнюхивание проходило без последствий. Ибо в то время мы были молоды, и наши организмы перерабатывали алкоголь в считанные часы; были среди нас ребята, которые могли выпить огромное количество неразбавленного технического спирта, а утром стоять в строю с мужественным лицом устремленного в атаку бойца. Такой режим незаметно, исподволь, делал некоторых из нас алкоголиками. Обычно на корабле был один, ну, максимум, два человека, соответствующих высокому статусу алкаша, раз в месяц уходящие в запой на несколько суток. Но были на флоте и легендарные личности, которые являлись достопримечательностью того или иного корабельного соединения, старшие лейтенанты, однокашники которых были уже командирами кораблей и, как минимум, ходили в чинах капитанов второго ранга. На нашей бригаде героем народного эпоса был некий старший лейтенант по кличке… ну, скажем, Минёр, личность замечательная и неординарная. В лейтенантах он подавал большие надежды, старшего лейтенанта получил досрочно, получил даже капитан-лейтенанта…, а потом покатился вниз.
В то доброе старое застойное время наши корабли очень часто ходили в море, и только два очень пожилых корабля, отдавшие Родине здоровье и ресурсы, тихо доживали свой век, стоя у пирса. На эти корабли обычно назначались офицеры, полностью потерявшие перспективу службы, либо те, которыми затыкали возникающие в процессе холодной войны дыры. К примеру, на боевом корабле не хватает командира группы по штату, а завтра выход в море – тут же с одного из этих кораблей наряжается офицер, который тянет лямку на выходе, потом, возвратившись в базу, ждет очередной каверзы от командования на своем «старичке». Те же, которые потеряли перспективу службы, жили очень неплохо – зная, что выход в море им не грозит, продолжали тихо пьянствовать и разлагаться. Какой-нибудь старый капитан-лейтенант, несколько раз залетев на «зелёном змие», получал старшего лейтенанта, от расстройства уходил в запой, и этот замкнутый круг было очень трудно разорвать. Вот на этом корабле и проходил службу наш славный герой, постоянно находящийся в поисках «горючего», причем искал он его во всех немыслимых местах, но основным полем его деятельности были попытки «выдоить» бывших или теперешних сослуживцев. На бригаде нашей знакомых у него было много, мужик он был компанейский, с юмором, такому сперва наливали не то чтобы с охотой, но и без особого ворчанья, если, конечно, было что налить. Конечно, когда он начинал надоедать, его посылали, куда обычно посылают на Руси. Осознав, что в ближайшее время ему наливать не будут, он ложился на дно, пытался «доить» младших сослуживцев, короче, прозябал, а потом, по прошествии определенного количества времени, эпопея повторялась. Так шли годы…
Командир наш являлся однокашником Минёра, был весьма прижимист и пытался вырваться из его тенет. Делал он это следующим образом. «Ты найди моего заведующего спиртовым хозяйством, – говорил он Минёру, – а я дам ему команду, чтобы он тебе налил». Сам же звонил этому офицеру и либо давал ему команду прятаться, либо посылал до вечера в командировку. Несколько раз это проходило. Думаю, что Минёр всё понимал, но похмельная жажда побеждала самолюбие и принципы. Бывало, несколько дней он стерег нашего виночерпия. И один раз у него получилось.
На корабле у каждой каюты есть свои секреты: потайные места, возможность спрятаться от начальника, открывание каюты особым способом, известным кругу посвящённых, даже «черные ходы» – через иллюминатор. В каюте, где жил виночерпий, между язычком замка и дверью была маленькая щель, в которую пролезала либо тонкая линейка, либо стальная расческа, и таким образом дверь открывалась. Все мы тогда носили такие расчёски. В тот день командир не успел отправить нашего Ганимеда в командировку и дал ему команду спрятаться. Виночерпий тихо сидел в каюте, с наслаждением слушал рыдания и проклятия Минёра, который уже начал грызть зубами железную дверь. Минёра знали многие, видели его мытарства, но проходили мимо, так как знали, что он ищет. Но были среди наших офицеров и добрые души. Один офицер, видимо, не знавший, кто такой Минёр, сжалился над страдальцем.
– Что, вы хотите туда попасть? – спросил он Минёра, сверкающего обломками зубов.
Тот только обреченно кивнул.
– Ведь это же так просто!
С этими словами, подобно Остапу Бендеру, жестом фокусника благодетель достал из кармана железную расчёску. «Пожалуйста!» – распахнул он дверь. Ганимед сразу же был схвачен Минёром, и никакие силы не смогли бы разорвать эту связку. Увы, виночерпию все-таки пришлось расстаться с частью вверенного ему корабельного имущества, за что он здорово получил от командира. «Отдельные несознательные военнослужащие, – сказал командир, – не умеют растворяться в пространстве, и по этой причине наносят колоссальный ущерб нашей великой Родине».
Несколько раз собирали на нашем соединении офицерский состав, выводил Минёра и срамили его прилюдно, тот делал мужественное лицо, стальной взгляд и торжественно обещал, что в дальнейшем с ним этого не повторится. После того, как распускали строй, он подходил к молодым офицерам и клянчил «чирик» на похмелку. Все знали, что давать ему взаймы нельзя, и все-таки некоторые попадались, такая уж у него была сила убеждения.
Не один он был такой, были офицеры, которые не смогли вовремя почувствовать грань между просто пьющим человеком и алкоголиком, причем, как правило, это были толковые, можно сказать, даже талантливые ребята. У нас на корабле был умница механик, который лейтенантом на Черноморском флоте встал на должность капитана третьего ранга, что являлось почти чудом. Почему на Черноморском флоте? Там в то время хотели служить многие, а должностей относительно высоких было мало, и, как правило, офицеры держались за должности зубами. На ТОФе (Тихоокеанском флоте) было гораздо проще с должностями. Этот парень настолько хорошо знал специальность, что даже по звуку определял неисправность ходовой части. К тому времени, когда я с ним познакомился, он был капитан-лейтенантом на капитан-лейтенантской должности, и перспектив у него не было никаких. Он не был дебоширом, тихонько напивался с двух-трех подходов к стакану и ложился спать в свой укромный уголок. На кораблях верхняя койка пристегивается подобно верхней полке в плацкартном купе, вот в это пространство, на пристегнутую верхнюю койку, он просачивался и спал в тепле и покое. Через некоторое время просыпался, и ступенчато выставлял голову наружу. Если у нас продолжались посиделки, то ему, со словами: «Это ты, Каа?», наливали чуть-чуть, после чего он опять уходил в свой мир между переборкой и пристегнутой койкой. Если же не было возможности опять впасть в нирвану, он долго размышлял, приходил в себя и шёл на охоту. Ему часто наливали, и его запой продолжался несколько дней подряд. Однажды на корабль на санках его привезла старушка, жившая неподалёку. После чего командир, обладающий специфическим чувством юмора, произнес на суде чести младшего офицерского состава речь.
– Взяла бабушка санки и пошла в лес собирать хворост, дабы отопить себя и свою избушку. Когда санки были уже полны, она увидела чернеющее на зимнем пригорке тело защитника отечества. Подумав, что сей воин пал в неравном бою с врагами, она тут же выбросила хворост и с огромным, нечеловеческим напряжением взвалила смердящее тело на транспорт, совершенно не предназначенный для этого. Вы только представьте, товарищи офицеры, какие сильные у нас женщины! Провезя тело на санках более пяти километров, она подходила к кораблям и спрашивала, не потерян ли в неравном бою кто-нибудь из экипажа, кивая на ношу. Я прослезился, когда увидел эту картину. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении старушки за спасение российского героя!
После сей прочувствованной речи наш механик расстроился и опять впал в запой. Несмотря на беспробудное пьянство, он обладал даже в этом состоянии высоким интеллектом, и общаться с ним было приятно. Когда он был трезв, в руках его все горело, но, к сожалению, это было не часто. Он не считал себя алкоголиком и думал, что уволится в запас, завяжет с пьянством и достигнет больших высот.
Кстати, через много лет, один мой товарищ сообщил мне, что виделся с ним, и при встрече не было выпито ни капли. Занимал серьёзную должность на гражданке, и я искренне рад за него, возможно, жизнь его удалась.
Был у меня ещё один знакомый механик, толковый организатор, замечательно стартовавший на службе. Когда я в первый раз увидел его, удивился – у него было выражение лица человека, хватанувшего стакан неразбавленного спирта и не успевшего ни запить, ни закусить, причём он был абсолютно трезв. Потом я привык и представить другое выражение его лица просто не мог. В звании капитан-лейтенанта он занимал должность командира боевой части (т.е. должность капитана второго ранга) и толково ею руководил. Однако подчинённые ему офицеры открыто высказывали недовольство тем, что спирт, выдаваемый на боевую часть, не доходил до них, а выпить они сами были далеко не дураки. Помнится, они удивлялись, почему это я оставляю бОльшую часть полученного мной спирта на обслуживание материальной части, для них это было дико, ну примерно так же, как будто бы я выливал его в унитаз. И вот этот парень, имея при себе огромное количество спирта, потихоньку начал спиваться. Сперва с ним просто проводили беседы, затем наказывали, не присваивали очередное воинское звание, потом понизили в должности на одну ступень. Ничего не помогало. Залёты его были серьёзные, как минимум на уровне командира соединения, известен он был и Командующему флотом. Последний его залет был связан с продажей своих наручных часов населению, не хватало денег на водку, и он пошёл в народ, причем в форме. Народ его не понял и сдал патрулю. Продолжал он службу уже на первичной,капитан-лейтенантской, должности.
Но вот грянула Великая Смута, названная почему-то «перестройкой». Одним из первых деяний разрушителя страны была печальной памяти кампания борьбы с алкоголизмом. Под эту гребёнку попали все наши добрые старые алкоголики. Все они были уволены в запас. В то время нужно было дослужить до 25 календарных лет, чтобы получить пенсию. Увы, ни один из них не выслужил столько, может быть, Минёру оставалось года два-три. Это потом, в конце восьмидесятых, было принято решение платить пенсию прослужившим двадцать лет с выслугой, возможно, впоследствии, кто-то из них и сумел выбить себе пенсию. Система безжалостно использовала людей, ломала их, а затем выбрасывала за ненадобностью.
Мне могут возразить – человек сам в данном случае виноват, ведь подавляющее большинство офицеров не стали алкоголиками. Не спорю. Но мне кажется, что алкоголизм начинается там, где человека ломают и унижают. Остальные были немного физиологически покрепче или духовно устойчивей. Уверен, что в другом месте, там, где впоследствии спившихся офицеров оценили бы по достоинству, все эти парни стали бы большими людьми. Но это только мое мнение…