...Так Петруха отправился восвояси пристыженный, не солоно нахлебавшись, навсегда закаявшись делать добрые дела. Девочки еще посмеялись – Варежка торжествующе, а Юнна – сама неизвестно чему, и, однако же, пора было приниматься за работу.
Варежка поспешила занять свое место в мастерской на Большой Морской, в высокой стеклянной мансарде того самого дома, с чугунными пинаклями и витыми дракончиками, где негаснущая голубая и карминная мозаика в обрамлении золота и мрамора на фасаде, а во дворе, мощенном розовой плиткой – немолчно журчащий фонтанчик, где по утрам – чудесно пахнущий дорогой кофе в опалово прозрачной белизны крохотных как скорлупки райских птиц чашечках, а важные молодые люди- все сплошь признанные дизайнеры, художники и архитекторы – обращаются к ней почтительно « Варвара Платоновна».
Юнна же провалилась в одну из старых проектных контор, которые невесть как и за счет чего существовали на этом свете. Дворцовых интерьеров ей не доверили, но прикрепили делать обмеры чердаков в ближайшей пригородной резиденции несчастнейшего из российских императоров, на чем и спасибо.
Печальной осенью пустынные императорские угодья казались Юнне роскошным царственным кладбищем – в глубине глянцево-багряных кленовых рощ таились псевдоантичные праздные здания памятных мавзолеев. На высоком берегу утопавшей в гуще отцветающих высоких трав Славянки траурные мемориалы сменялись скорбными ангелами, обнимавшими в поржавевших чугунных оградах замшелых гротов мраморные урны. Черные бронзовые музы стояли вокруг нее неумолимым кругом, а в конце расходившихся от них дорожек мучительно умирали несчастные дочери и сыновья Ниобеи, сраженные беспощадными стрелами детей Латоны.
Но миновала осень, пришла румяная веселая зима с ослепительно сверкающими снегами, нарядными пестрыми птичками – сойками, снегирями и синицами, ручными пушистыми белками, нетерпеливо теребившими гостей парка за полы пальто в ожидании лакомства, зима с ожиданием чудесных праздников – Нового Года и Рождества, волшебных перемен к лучшему и непременным сознанием приближающейся весны и новой жизни.
Юнна все так же ежедневно направлялась в электричке к своим дворцам и чердакам, и, облачившись в ватник и вооружившись огромной коробкой с дребезжащей железной рулеткой, минуя ковры парадных лестниц, забиралась на самый верх, где свет лился в разбитые и полурастворенные круглые слуховые окошки, и расхаживали, важно прочищая горлышки и теряя легкий пух, голуби. Иногда в своих странствиях между печных труб и деревянных стропил, она натыкалась на своды каменного барабана, венчавшего пространство парадного зала, и сквозь выходившие на чердак люкарды видела с приятностью гулявших по залам нарядно одетых людей. Прямого отношения к красоте нижних этажей она не имела, но все же тоже была нужна, хотя и невидима. Юнна как бы превратилась в мысль, обитавшую в голове прекрасного дворца.
Варежка же, обожавшая всяческие раритеты и древности, вначале вызвалась помогать Юнне в ее работе во дворце, но, посетив загаженный голубями чердак, и умаявшись, сворачивая и разворачивая железную ленту рулетки, скоро разочаровалась в реставрационном труде и Юнну на ее чердаке больше не навещала.
Однажды, уже по весне, открывая двери на чердак связкой ключей, данной хранительницей, Юнна распахнула железные створки, скрывавшие необыкновенную комнату. В темноту чердака из нее потоком хлынули лучи солнечного света. Все пространство комнаты было залито ярким солнцем, лившимся сверху, сквозь стеклянную оранжерейную крышу. Стены были совершенно белыми, а пол присыпан светлой пылью. Юнна замерла на пороге, вся потянувшись к солнцу. Но ни шагу не смогла она сделать в белую комнату, хотя первым ее порывом было вырваться из холодных сырых сумерек и закружиться под стеклянными солнечными лучами.
Замкнув солнечную дверь, она по пятам стропил, как по шпалам, со вздохом отправилась в глубь чердачного коридора исполнять свои уроки. К вечеру, окончив труд, тщательно закрыв все двери и дверцы чердака на тридевять ключей, и спускаясь вниз по лестнице, она с удивлением увидела блики заходящего солнца на ступенях и, подняв голову, убедилась, что лестница освещалась верхним светом сквозь стеклянный потолок – и тут же с изумлением поняла, что то и был запорошенный пылью пол ее белой комнаты…
Что из того следовало? Следовало – жить…