Я сжимал крепче мокрую от дождя черную прядь моего знакомца, что вытащил меня из самой бездны подземного мира. Сотни, тысячи стригов жаждали моей крови, и потому я мог бы называться счастливчиком, если б до сих пор находился только лишь в праздном мире. Он спас меня не по приказу Молоха и не по воле какого-либо демиурга, это был его выбор, так удачно совпавший с моим желанием еще немного пожить.
Обстоятельства, приведшие меня к одному из нестабильных мест между мирами, и их последствия оставили в памяти глубокий отпечаток и даже задели струны души, резонируя, они предприняли попытку добраться до разума, но потерпели поражение – я закрыл глаза и освободил мысли.
Слушая дождь, я всегда вспоминал песни осени – самые прекрасные песни, в которых простые слова, искаженные умело скрываемой болью одиночества, обретали форму сложной для восприятия мелодрамы. На протяжении десяти лет, я приходил на самую темную из улиц обреченного города и, подставляя каплям дождя лицо, внимал всему, что претворялось в жизнь в те мгновения. Тени восставали вместе с паром канализационных люков, гремели водосточные трубы, а из тьмы стен за мной наблюдали глаза бездомных кошек. Мне не приходилось произносить слов, не приходилось вглядываться во мрак или декламировать молитвы тусклым фонарям, которые были готовы умереть, дабы не разрывать целостность мрачного существования улицы. Дождь не требовал поклонения. Безвозмездно награждая великим знанием и великим отчаянием, создавая слезы, бегущие по щекам, играя и щекоча кончики пальцев рук, он мог в неистовом блаженстве продолжать бесконечно. Его работа – смешивать боль с наслаждением. Те, кто проникался его сутью, больше никогда не возвращались в мир за окнами теплых квартир.
Это не было прихотью или веянием очередного поколения. Проникшиеся сознавали то, что жизнь их изменилась раз и навсегда и не искали боле смысла в праздности, лености, скучном быте и иллюзии разнообразия будней. Мой разум на мгновение отвлекся от мира сущего.
Откуда-то выпрыгнувшая кошка вцепилась мне в лицо, и я потерял равновесие. «Глупость» - подумал я, падая, и понял, что в тот самый момент произошел разрыв материи мира. Я увидел бессчетное количество звезд и потоки воды, стремящиеся к самой великой реке из когда-либо существовавших, реке Стикс. Протекая между мирами в самых прекрасных местах паутины, она была подходящим местом для того, чтобы сделать небольшую передышку между одним существованием и другим, и просто насладиться видами. Многим претит само понятие «существование» и они предпочитают использовать слово «жизнь», утверждая «мы хотим жить, а не существовать», что ж…
Раса, представляющая себе Рай, как огромный сад, где можно предаваться всеобщей радости и покою, отвергает понятие существования…
Мне всегда нравилась река мертвых, в ней можно было увидеть не только свое отражение, но и истинную суть каждого из людей. Как презабавно вспоминать об этих людях еще при жизни – они ничуть не похожи на тех, что мерно плывут по течению, открывая уста лишь затем, чтобы поделиться с тобой правдой. Той, которую они никогда бы не раскрыли. Нам всем очень повезло, что Стикс изменил свое направление и больше не протекает через наш привычный мир, иначе все столпы и каноны, на коих ныне держится сущее, рухнули бы в одночасье. Вокруг слишком много лжи и явь становится все более и более неустойчивой. Когда происходят разрывы, подобно тому, в который попал я, это значит, что скоро все тщательно скроенное мироздание треснет по швам и тогда некоторые просвещенные или уличные проповедники начнут говорить о судном дне. Но это не судный день, нет, это день, когда мир выкипел от наглости живущих в нем.
Дождь проник за ширму мира, разрисовывая рябью, сплетенные косы великой реки, а я сидел на берегу, пытаясь построить хоть что-то, напоминающее план дальнейших действий. Человек попавший в объятия Стикса, уже никогда не увидит и не почувствует привычной ему жизни. Теперь предстояло выбрать направление и двигаться, не прилагая никаких усилий, ибо каждое усилие в мире мертвых тщетно.
Многие осудят такой подход, но это не было моим первым путешествием за грань привычности и обыденности, потому я совершенно ясно представлял, от чего будет толк, а что исчезнет в непроницаемой толще непокоренного мира.
Он появился предо мной внезапно, вынырнув из воды и отряхиваясь от налипших на черную блестящую шерсть паразитов, немного похожих на людей.
- Пленники сонаты, - прорычал он и посмотрел на меня из-под больших кустистых бровей, - Они всегда цепляются к тебе, если переплываешь реку в это время года. Рожденные летом, они никак не могут привыкнуть, что здесь царит вечная осень – время скорби и безумного поклонения. Отказываясь принять золотого тельца и его могущественную братию, эти тронутые сами себе роют яму, не понимая, что назад выбраться уже невозможно. Пропадая в звуках тромбонов и чуть слышимых арф, пленники не могут познать даже своей сути. О, если бы они знали, кем стали ныне и посмотрели бы на себя, лет эдак десять назад, когда волосы их струились по плечам и глаза горели разноцветными огнями. Мир мог бы стелиться у них под ногами, но, обрив себя и потупив взоры под тяготами осеннего уныния, они превратились в тени, а после и вообще утратили способность существовать без чьей-либо помощи. Я мог бы притвориться, что мне их жаль, но это лицемерие. Я нисколько не жалею о судьбе тех, кто добровольно, не желая идти дальше, выбирает свой удел. Хуже всего, что зачастую они даже не могут сего осознать.
Он схватил одного из пленников и швырнул его в реку. Стикс забурлил и десятки рук, схватили несчастного, утаскивая его за собой на дно. И кто мог знать, было ли у Стикса дно или это погружение было похоже на вечность? Он расхохотался, потом уселся напротив меня, делая вид, что внимательно изучает. Иногда тряс черной косматой гривой и фыркал, виновато поглядывая и играя бровями. Я закурил и старался не смотреть в его сторону, пытаясь скрыть сильную головную боль, что одолевала меня всякий раз, как я оказывался под землей. Я не был рожден для жизни в таком климате, равно как и для жизни в горах, хотя долю симпатии к горным вершинам и подземным сводам я все же питал. Мне вспомнились кое-какие моменты из жизни, которая могла бы стать явью, если бы принятые мной решения были заменены другими – может быть более близкими по духу, но все же отвергнутыми. Память любила играть со мной, путая, пытаясь заставить забыть, кем я на самом деле являюсь. До сих пор я не могу оставаться в полной уверенности в том, что являюсь тем кем являюсь, и ничуть не больше или меньше. В нашем мире праздном, так же как и в мире подземном не существует четких границ и определений жизненного пути. Оно и к лучшему, линейность привела бы к стагнации целых поколений еще раньше и всего того кошмара, который произойдет меньше чем через двадцать лет, никак нельзя было бы избежать. Пытаясь сопоставить шансы человечества нынешнего, я не заметил, как он подошел ко мне и бросил подле меня серебряный клинок.
- Это ключ, который приведет к поверхности, тверди земной, - пролаял он, - Я обретаюсь путем этого клинка и всегда пребуду рядом, пока он с тобой.
Я благодарственно кивнул и выпустил струю едкого сигаретного дыма прямо перед собой. Он тем временем исчез. Я покрутил клинок в руке и приладил его к поясу. Возвращаться я собирался не раньше, чем разрежу рябь Стикса, открыв тем самым белый путь для лишенных возможности мыслить порочно. Осклабился хранитель реки – три собачьих головы лязгали зубами, пытаясь достать меня, но между нами были сотни метров и кипящая злобой и ненавистью река. Каждый вечер, души наполнявшие Стикс, выплескивали все накопившееся в них в его воды, и эта масса злободневных проблем, ссор, дрязг, становилась поистине страшащим бурным потоком, что мог не униматься до самого утра. Все знали, что ночью Стикс переплыть невозможно. Знал и я, потому прыгнул в самую его пучину, держа перед собой серебряный клинок – только так можно было разорвать связь между рекой и праздным миром. Только так можно было закрыть излом, порожденный дождем и его ледяными каплями. Вечность откликнулась мне, время будто замерло, а обитавшие неподалеку стриги издали недовольный клекот. Я увидел, как они огромным роем поднялись в воздух и ринулись ко мне с единственным желанием, что горело в их глазах – «уничтожить». Давно утратившие свою суть и смысл своего существования, они обретали его лишь в упоении уничтожением. Мне показалось, что стриги получили приказ, но я слышал лишь звуки бурлящей воды и лай трехголового пса. Играющая грустную мелодию на флейте, девочка вышла на берег Стикса и окликнула приближающийся ко мне рой. Искаженные вековечной болью тела стригов застыли на долю секунды, а потом резко развернулись и спикировали к тому месту, откуда исходила музыка. В слепом подчинении, они благоговейно рассаживались рядом с девочкой, и их клекот постепенно утихал. Они осознавали, что звуки, рвущие воздух, приносящие дисгармонию и омерзение, исходят от них – впервые я видел проблески человечности в их черных глазах, той человечности, которую они потеряли в моменты перерождения из вакхаров и зариц.
Девочка закончила играть на минорной ноте и исчезла в клубах темного дыма, сразу же появившись рядом со мной.
- Ты знаешь, кто я? Ты ведь помнишь меня? – спросила она голосом мудрой женщины, приятным, немного уставшим. Голосом, который можно слушать бесконечно долго и получать от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.
- Девочка с именем пса, дщерь хранителя реки и узницы вещих снов, - ответил я, мимоходом вспомнив, что последняя встреча с ее матерью прошла не самым приятным образом. Тогда нас связывала клятва четырех ветров, и я нарушил ее, уничтожив полотно войны. Может быть, это впоследствии стало моей слабостью, но я чувствовал, что силы мои на исходе и всякое движение вперед могло обернуться агонией не только для меня или всего народа праздного мира, но и для народов мира подземного. Владычица понимала все, но по предначертанию своему, не отступила от назначенной свыше цели и выпустила все свои видения на свободу. Прорвав и без того тонкую завесу, сделав ее иллюзорной, в нескольких крупных местах средоточия людей, она унесла десятки тысяч жизней и десятки тысяч душ за какие-то считанные секунды наполнили воды Стикса. Я не одобрял подобного поведения, но назад дороги не было. Я мог изменить лишь то, что было в моих силах, потому златым жезлом четырех сторон света, я пронзил сердце владычицы и запечатал ее в обители безмолвия под печатью Молоха-привратника, дабы ее уста какое-то время не источали мед и величие смерти. Мне подумалось, что девочка прекрасно знает, кто стал причиной заточения ее матери, и потому рука моя сжала рукоять серебряного меча.
- Я не держу на тебя зла, - внезапно произнесла она, и я почувствовал легкую боль в голове, которая появляется обычно после прочтения мыслей. Мне это не понравилось, но я промолчал.
- Что я должен тебе ответить? Ждешь от меня слов благодарности? – мне не хотелось язвить, я не успел остановить себя.
- Не жду.
- Твоя мать уничтожила тысячи, пусть не невинных, но все же жизней, сорвала с них оболочку плоти и заточила в реке, лишь затем, чтобы хозяин реки вместе со своей сворой гончих удовлетворился, наконец. Есть лимит, пренебрегать которым нельзя, но праздному миру еще рано задумываться об этом. Не все ресурсы исчерпаны.
- Можешь не говорить мне об этом, - она была спокойна, - я знаю все и ничего не могу сказать в ответ. То, что произошло, уже произошло и когда будут сорваны печати и протрубят златые трубы, будет еще хуже, но что с того – это замысел. Однажды мне довелось беседовать с Творцом. С тем самым, что есть Суть всего. Ему скучно, Он все продумал, и Он есть суть всех живущих существ. Он разговаривал сам с собой, когда разговаривал со мной и так происходит всегда. Он разбивается на миллиарды маленьких частиц и каждая из них играет свою роль в этой огромной драме больного шизофренией. Я знаю, познать иронию и определить, что есть истина не под силу ни тебе, ни кому-то еще, но каждый его шаг уже предопределен изначально и, питая ненависть к владычице вещих снов, ты ставишь под сомнение Его величие.
- Я не питаю ненависти к ней, - произнес я, закурил и посмотрел на противоположный берег реки, где нашли свое пристанище стриги, за ними склонил три псиные главы хранитель реки. Он успокоился, когда увидел, что я не пытаюсь прорвать завесу, пока меня отвлекает его дочь. Девочка с именем пса в свою очередь преобразилась, стала молодой женщиной, и облик ее теперь более соответствовал ее голосу и тем речам, которыми она собиралась сломить меня.
- Ты многого не знаешь, не знаешь причин и не видишь последствий. Тебе легко поддаваться соблазнам любого из миров, соблазнам, живущим внутри тебя, - почти шепотом произнесла она и взяла меня за руку. Я почувствовал, как повеяло холодом, и когда она прикоснулась губами к моему уху, я закрыл глаза и попытался собраться с силами. Она почувствовала и продолжила, - Зачем тебе куда-то уходить? Здесь ты сможешь стать сильнее и мудрее – об этом мечтает каждый. Путь к бессмертию будет открыт для тебя, путь к власти, путь к вечному наслаждению знанием.
- Мне незачем становится одним из подземных жителей, чтобы осознать обреченность бессмертием. Мне вполне хватит того, что у меня уже есть и, сохранив жизнь тысячам живущих в праздном мире, я буду более счастлив, чем когда принесу их жизни в жертву, пролив их кровь на алтарь твоего сумасшедшего отца – мудрого, но безумного в своем незыблемом абсолюте. Когда-нибудь тебя тоже постигнет эта участь, но, надеюсь, меня не будет рядом и разум мой будет недостижим для тебя. Ты прекрасно понимаешь, что единственная причина, по которой я должен остаться здесь – это ты. Твой рассудок умоляет найти во мне поддержку, но даже из жалости я не смогу этого сделать. И это, ты к несчастью тоже знаешь.
Я обнажил серебряный клинок, она отступила, на глазах ее навернулись слезы. Она была раздосадована, но я чувствовал, как закипает ее неуемная ярость.
- Глупец, глупец, глупец, - выкрикнула она и махнула рукой в сторону сидящей стаи стригов, - Они ведь были такими же, как и вы все. Гордая раса, жаждущая жизни и знаний, оспаривающая право Творца на его собственный мир. И что произошло с ними? Когда они потеряли в сердце своем самолепного Бога, когда пресытились знаниями мира и всего того, что тот мир окружает, тогда они воспарили в небеса и стали еще более горды и тщеславны. Но, как и положено Создателю, Он обратил взор свой на молодую расу, чтобы уберечь ее от последствий направлений Зари и Соли. А те, что стали стригами, оказавшись в тени его дланей, лишились рассудка, а потом и вовсе потеряли до последней капли все человеческое и разумное. Не сможет ни одно живое существо и секунды прожить без его опеки и любви, ибо все мы, все вы – это ОН! Неужели не понимаешь ты, что, разорвав или зашив завесу в очередной раз, ты потрясешь не только мир подземный, но и мир праздный. Не будет тех, кого не коснутся твои деяния и пострадают все. Вместо того чтобы открыть Творцу часть себя, ты сопротивляешься и отвергаешь то, что я могу тебе подарить. Пойми же, наконец, что ты нужен здесь! Ты нужен мне!
Я знал ее мать, я сломил ее мать. Я знал ее отца, я сковал ее отца цепями и обрек на вековечные мучения у берега мертвой реки. Я знал ее. Она знала меня и знала, что я несу ее семье беду. Невзирая на все это, она любила меня, а я не мог ей ответить тем же, хоть и питал к ней самые нежные чувства, не показывая того ни в яви, ни на бумаге. Она была в ярости, но не подходила ближе – серебряный клинок держал ее на расстоянии, но краем глаза я видел, как поднимаются в воздух стриги. Трехглавый пес мерно рычал, приоткрыв глаза, он знал, что все произойдет в считанные мгновения, и хотел, чтобы произошедшее обернулось в его пользу.
- Нападай же, - закричала она и черный рой, лишенных разума существ, взвился за ее спиной, принимая форму исполинского меча. Тысячи злобных глаз воззрились на меня, а я бросил под ноги докуренную сигарету и посмотрел на них. В воздухе повисло молчание, даже бурные потоки приветствующей вечер реки не были слышны какое-то время, пока тишину не разорвал мерзкий крик готовых к битве стригов.
Я рассекал их одного за другим безо всякого сожаления. Отлученные от души, они не чувствовали абсолютно ничего, повинуясь только тупым и безрассудным инстинктам великого повиновения. По приказу владыки, они разорвали бы любого на куски, и теперь их смерть уже ничего ни для кого не значила. Девочка знала, что итог битвы зависит от ее действий и если она выступит против меня, то может победить. Но, если она потерпит неудачу, тогда ей придется разделить судьбу своей матери и возможно не на одну сотню лет, без права обжалования.
Она мешкала, я следил за ней, не переставая убивать мерзких существ.
- Я не хочу потерять тебя, - чуть слышно прошептала она, и мне показалось, что в ее глазах застыло отчаяние и слабость. Слабость, беспомощность ребенка, оставленного родителями в большом холодном и враждебном мире. На мгновение, потеряв бдительность, я почувствовал острую боль в плече – клюв одного из стригов разорвал рукав плаща и разрезал плоть. Она бросилась ко мне, а я трижды ударил эфесом по ладони. Столб пламени взвился в небо и появился он, недовольно ворча и потряхивая черной блестящей шерстью.
- Пора выбираться отсюда, - крикнул ему я, - здесь становится не только опасно, но и темно. Еще немного и они перестанут отличать врагов от друзей.
Девочка с именем пса негодующе посмотрела на моего недавнего знакомца. Она поняла, что может произойти, и хотела всем сердцем помешать этому. Мы почти одновременно оседлали моего спасителя, и когда он прыгнул вверх, навстречу разверзшейся пред ним зияющей пропасти, девочка поцеловала меня, и в руке ее блеснуло острие кинжала. Я схватил ее запястье и оттолкнул от себя. Мой знакомец зашел на небольшой вираж, перед тем как пройти паутиной троп и вернуться в праздный мир.
Я видел, что она не удержится, и протянул руку, чтобы не дать ей упасть, но в ответ увидел лишь улыбку. Не произнеся ни слова, она пала вниз, где ее подхватили стриги и понесли в направлении обители хранителя мертвой реки.
В то мгновение мне показалось, что мы больше можем не увидеться.
Прошла пара мгновений до того, как я почувствовал холодные капли на своем лице. Я смотрел в черное небо. Шел дождь, где-то в темноте переулка шипела кошка, а я сжимал крепче мокрую от дождя черную прядь моего знакомца, что вытащил меня из самой бездны…