Лампы на потолке судорожно мигнули и погасли, гул кулера за окном оборвался, и в образовавшуюся глубокую тишину с наслаждением потекла наружная 45-градусная жара. Она липко подбиралась к горлу, и в тонущей голове всплывал один и тот же вопрос: «Какого черта мы сюда приехали?!»
Так случалось почти каждый день. Жизнь в нашей большой комнате проектировщиков зависела от дряхлого английского приспособления - «кулер», который, тоскливо поскуливая, всасывал наружный воздух через смоченную солому и гнутым коробом воздуховода подавал его в наше окно. Большой вентилятор-фен на потолке, разгонял эту струю по всей комнате, и тогда еще можно было понемногу работать.
В тот момент мы слушали Владислава Кормакова, который сидел за своим столом в углу, напротив меня, и, обращаясь ко всем в комнате, громко обличал мне прямо в лицо:
- Зачем люди из Москвы едут в пустыню? Посмотреть природу? Я ее посмотрел, и в России природа мне нравится больше!.. Построить плотину? Да, это интересно, пока здоровье позволяет!.. Ради чеков, что нам тут вместо валюты дают? Я ими спекулировать не буду!..
Жар пылающих глаз Владислава, усиленный линзами его очков, жег мне щеки. Темный ежик волос, модный 20 лет назад, поднялся, как перед битвой. Владислав был одним из тех москвичей, которые в пятидесятые годы после окончания институтов уехали в Сибирь строить Братскую ГЭС – основу огромного промышленного региона. Дело было великое, потому что без электроэнергии страны сохнут и чахнут, сколько их не удобряй экономистами, юмористами и музыкальными ансамблями. Время в столице шло быстрее, чем в провинции - слова всегда опережают дела - и сейчас нас догонял суровый голос из прошлого, когда студенты 50-х были похожи на ранних христиан:
- Вот приеду в Москву и принципиально поменяю все свои чеки на советские рубли один к одному!..
Тут-то сразу и вырубилось электричество.
- Ты поосторожнее, Владислав, а то так всю проводку сожжешь! - успел еще сказать Селезнев прежде, чем нас накрыла жара, и мы почувствовали, как наши любимые тела стали превращаться в тушеные блюда: молодую телятину, старую говядину, жирную свинину и даже немного баранины...
Души наши, не вынеся температуры, тут же куда-то упорхнули и попрятались, а мы, опустев внутри, отводили глаза друг от друга, чтобы не видеть мук ближнего. Я застыл, отодвинувшись от металлического китайского стола, бережно сохраняя вокруг себя остатки прохладных слоев воздуха. У меня даже сохранилась такая фотография, сделанная Богатковым, как он говорил: «На память…» Металлический цанговый карандаш в руке жег пальцы. Только специальные плетеные деревянные стулья заботливо спасали наши задницы от воспалений. Я тупо уставился перед собой в белую стену, на которой уже сами начали плавно возникать пятна видений...
Вот мы, месяц назад, полные радостных ожиданий, грузим наши вещи в большой пикап и рассаживаемся в два стареньких «Лендровера».
- Сергеич! - деловито и весело распоряжался Точилло. - Садись в пикапчик - будешь смотреть за багажом!..
- Иншалла! – сказал наш водитель, воздев руки кверху, и мы решили, что теперь машина поедет сама. Но шофер, недовольный, что чуда не получилось, включил зажигание и взялся за руль.
В семь утра по последней прохладе мы тронулись в путь - на створ будущего гидроузла. Огромный город вокруг недовольно зашевелился, начал за нами скатываться к окраинам и, наконец, потеряв к нам интерес, отстал сзади. А с нами покатилась разудалая арабская дорога с большими селениями, маленькими чайными и пустыми лавками, которые встречались все реже, – и дальше пошло пустынное обветренное ничего. Не стало даже привычных предметов масштаба - деревьев или столбов - и издали невозможно было определить, куда мы собирались спуститься: в маленький скалистый овражек, или большое покатое ущелье.
Ветер из открытых окон обжигал не хуже наружной жары и, чтобы не замечать ни то, ни другое, мы вовсю смотрели по сторонам.
Я прочел много книжек про Восток, и везде говорилось о множестве необитаемых дворцов, полных богатств, кушаний и слуг, которые только и ждут проезжающих путешественников. А тут мы видели одни бедные маленькие дома, набитые битком так, что люди еще оставались сидеть снаружи.
Два раза подальше от дороги показывались большие привлекательные здания, но они были прочно обитаемы и хорошо охраняемы. Только однажды мы увидели большие развалины и сразу остановились. Неужели проезжавшие ранее путешественники, недовольные тем, как их тут обслужили, превратили дворец в груды ломаных кирпичей и глиняных черепков.
Приключений в дороге не было. Когда все делается с умом, то приключений не бывает. Вот если бы начальником вместо Точиллы у нас оказался сбежавший из сумасшедшего дома профессор каких-нибудь наук, а шоферами набрали девушек из ансамбля восточных танцев, и велели бы срочно ехать, не сказав куда... – ну, совсем, как в кино - то тут будьте уверены! А так в дороге нас развлекали только открывающиеся и закрывающиеся виды, иссушающий ветер, да приятная беседа, которую рекомендует вести древняя восточная книга «Услады путешествующего вокруг света».
У показавшегося впереди библейского селения Равва сильно потянуло сероводородом, и хорошая современная дорога из-под нас вдруг стала уходить в сторону.
- А куда это она? - спросили мы нашего шофера, чувствуя, что дорога скатертью кончилась, и пахнет неспроста. Развилки дорог исстари нервировали путешественников то своим видом, то надписями, а то и запахом.
- То была дорога счастья и благополучия! – ответил словами и жестами шофер. – Она идет туда, где море, сады, женщины…
- А наша, значит, дорога сожаления и раскаяния! – объяснил за шофера Селезнев. - Поехали туда! – сказал он шоферу. – К женщинам!..
Шофер засмеялся:
- Сколько раз хотел!.. Но все время говорят – тебе сюда!..
Справа впервые появился в обрамлении пальм и крохотных огородов «наш» Евфрат, и Точилло велел остановиться.
Мы строили гидростанции по всему свету, и некому было за нами угнаться. Чего стоила одна только Высотная Асуанская плотина! До сих пор могущественные проигравшие соперники не могут успокоиться, оплевывая то, что сделано не ими. «Клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!..» - говорит старая иностранная пословица. Но вода все смывает, заниматься ей благородно.
Мы спустились к огромному колесу - нории, которыми здесь поднимали и поднимают воду на поля. Их тут по берегам стояло много: одни были в первобытном виде, с черпаками, а другие с электрическими насосами.
Владислав Кормаков зачерпнул в ладонь мутной воды из Евфрата и выпил.
- Ты что сделал?! - спросил я, с ужасом вспоминая санитарные инструкции.
- Такой у гидростроителей обычай есть, - объяснил степенно Владислав. - Когда на новую реку приезжаешь, надо из нее выпить!..
Больше никто из гидростроителей своему обычаю не последовал, и потому Владислав один весь свой оставшийся срок лечил живот, сдружившись по этому поводу с нашим доктором... Не смейся ни над кем, Дима. Придет время, и ты тоже зачастишь к доктору, как и многие, многие из нас. Доктор станет нашим другом, исповедником, а кому и духовником.
Через пять часов, когда густой напиток впечатлений стал переполнять тонкую чашу удовольствий, мы подъехали к мрачному трехэтажному бетонному дому в стиле древне-вавилонских храмов - паучьи очертания в плане и защитные вертикальные ребра от солнца - и поняли, что самая большая услада путешествующего вокруг света - это постоялый двор.
- Амара! - объявил водитель, гордый тем, что сумел доехать.
Амара – по местному большой дом. И действительно - больше этого дома во всей округе домов не было.
Территория вокруг Амары была обнесена сетчатым забором на железобетонных столбах, поверх которого шла колючая проволока. Внутри, в маленьком дворике, росло несколько недавно посаженных деревьев, стояли одна лавочка-качалка для взрослых и одни качели для детей. Сбоку за домом спряталась волейбольная площадка. Больше ничего не было. За все остальное доплачивали чеками.
С радостными криками на нас налетели изыскатели и стали выпрашивать любые новости. А мы оглядывали окрестности и с трудом различали вокруг Амары странные плоские сараи и приземистые дома, в которых еле-еле шевелилась жизнь. И всепонимающие взгляды изыскателей уже говорили нам: «Да, здесь так. Тут пива нет!..»
Наши угрюмые впечатления немного скрасились известием, что у Точиллы пропал чемодан. То ли он удрал сам, не захотев ехать навстречу сожалению и раскаянию, то ли кто-нибудь увел его силой к морю и женщинам - Сергеич толком сказать не мог, потому что только красочно разводил руками и тряс из стороны в сторону бородой.
- Али-Баба! - восклицали с восторгом арабские шоферы, намекая, что немного стырить от большого количества - это не грех. Воровство было здесь вторым увлечением после ислама.
Нам, четверым молодым, дали трехкомнатную квартиру на первом этаже - две спальни и холл. Окна, как на пароходе, выходили прямо на прогулочный бетонный тротуар перед домом, так что по вечерам мы закрывали их шторами. После работы я бежал домой, чтобы успеть первым застать в душе чуть прохладную воду, затаившуюся в трубах внутри дома. Потому что потом уже шла теплая, нагретая солнцем, из баков на крыше.
Восток быстро научил нас подмывать задницы и менять белье три раза на дню. Кое-кто даже начал подбриваться и поговаривать об обрезании. И, омывая в очередной раз за день свое тело, мы начинали задумываться, а не сполоснуть ли и душу?
Завхоз Сергуладзе, обеспечивая нас бытовыми вещами - посудой, постелями, пылесосами и прочим - громко и заученно, будто у следователя, сетовал, что положенные нам по контракту красивые японские ковры почти все уже стерлись, прекрасные немецкие пылесосы почти все поломались, а чудесные цейлонские сервизы сильно побились... Старожилы нам тут же тихонько сообщили, что все это, как в знаменитом стихотворении Чуковского «Федорино горе», давно уже перевалило через высокие горы в Тбилиси...
- Али-Баба!.. – шепотом восклицали изыскатели.
Неделя, как во всех арабских странах, начиналась с субботы, а один выходной был в пятницу. В четверг вечером мы устраивали санитарный день, потому что доктор строго рекомендовал раз в неделю выпивать по 150 грамм водки или араки для дезинфекции кишечника... Эта процедура так понравилась кишечнику, что уже за два дня до четверга он начинал подавать нетерпеливые сигналы.
И потихоньку мы стали обживать Амару, качели и волейбольную площадку. А потом стали интересоваться, когда приедут семьи, и часто приезжавшее вместо них из Москвы начальство возмущенно восклицало:
- Ну, что же это за мужики, если они полгода без жен прожить не могут!..
Кто-то сзади тронул мои защитные слои воздуха, и я осторожно обернулся. Селезнев, мучившийся больше всех, как великан, потянулся к вентилятору, неподвижно раскинувшему крылья под потолком, и сильно крутанул его рукой. Слабенькая волна воздуха прошла по комнате.
- Вот так и крути! - донеслось сразу со всех сторон.
Точилло был постарше нас. Он сидел, грустно подперев голову рукой, и вдруг пожаловался:
- Черт! Голова так трещит!..
Разрядила обстановку вовремя сунувшая свою голову в нашу комнату Галка, секретарь Стомихеева, которая, услыхав последнюю фразу, тут же задорно встряла:
- А у меня никогда не болит!
- Это потому, что она у тебя деревянная! - нашелся мгновенно Точилло. Мы все одобрительно хмыкнули - начальник не подкачал, а Галка побыстрее спрятала свою деревянную голову обратно в коридор...
На веселый шум заглянул Байков, бывалый старший переводчик:
- Ну как, ребята? Хорошо натоплено, или еще добавить?
Хоть мы и выдавили каждый из себя, кто что мог, но получилось одинаково. Байков не обиделся, а добродушно продолжал:
- Чего меня посылать!? Я везде уже был!.. Это еще не жара, ребята. Вот в Асуане от 50-тиградусной жары мухи умирали на лету и падали под ноги!.. И ты шел по коридору, похрустывая подошвами...
- Игорь Захарович! - взвился впечатлительный Бардашов. - Надо что-то делать! Почти каждый день кахраба ломается!..
Выразительный арабский язык назвал кахрабой электричество, хубарой – инженеров, и еще другими красивыми словами много чего, что я пока не запомнил.
- Все от нас зависит, - слабо откликнулся Точилло. - Вот построим гидростанцию – и станет легче…
Вошел Богатков, наш молодой генпланщик из соседней комнаты. Они там считали, что при движении воздух дополнительно охлаждает тело. Но мы, в нашей комнате, придерживались мнения, что от движения возникает дополнительный разогрев организма...
- Ребята! На хрена я сюда приехал!?. – спросил он, оглядываясь будто в последний раз.
- А ты уже не помнишь? - подначил Бардашов. - За чеками!
Пересохшим от жары голосом Никита, самый молодой из нас, добавил:
- Каждый час, проведенный здесь, приносит нам 1,8 чека, чего бы мы ни делали. И форс-мажорные обстоятельства, как отсутствие электричества, или сон, не учитываются!
- Как можно подписывать контракты, не учитывая электричество?! – горько сказал Витя. – Еще пол часа, и мы все распадемся на атомы!..
Тут подал голос Владислав:
- Изыскатели говорят, что это не жара, а жар божий: приятно очищает, а жжет только грешников.
- У нас жжет даже главного советского эксперта, - заметил Байков. - А он наместник господа бога у нас на контракте!
- Почему жжет эксперта? - спросил с порога электрик Костя Иванов, тоже из соседней комнаты, солидный мужчина ростом 140 сантиметров - невыросшее дитя войны.
Природа, реагируя на войны, старается прятать своих детей. Это уже в мирное время начинали снова рождаться Селезневы.
- Чего вы все сюда претесь?! – не выдержал Бардашов. – У вас что там воздух кончился?
- А чего вы волнуетесь? - миролюбиво ответил Костя. - Не так уж у вас и жарко!
От этих слов Селезнев даже выронил карандаш на пол. Со вздохом невнятной ругани он наклонился за ним к полу и вдруг воскликнул:
- Ребята! Да тут, внизу, жить можно! Теперь понятно, почему Косте все нипочем!..
Мы присели. Действительно, у пола было гораздо прохладнее. Стало понятно, почему наши коридорные в особо жаркие дни всегда неподвижно лежали на подстилках по углам. А мы еще посмеивались и называли их половыми!.. Богатков выглянул за дверь и проверил - все были на местах. Мы посоветовали Мишке раздобыть коврик.
- Куда хотите перебирайтесь, но мы тут, как на подводной лодке! - торжественно заявил Владислав. - Я плавал и знаю - никто нас спасать не будет!.. Можно рассчитывать только на себя и на Аллаха, раз мы в его епархии...
И кахраба тут же включилась. Заскрипел и закашлялся в окне кулер. Бешено завертелся под потолком вентилятор.
Я глотнул прохладного воздуха, вынырнул из вечности и сразу же заинтересовался временем - до конца работы оставалось два часа. Еще через десять минут мы уже решили покурить на крыше.. А наши души, будто ничего не случилось, уже тихо и незаметно вернулись по местам.
Первым выходить на крышу стал некурящий Мякишев. Он так соблазнительно неподвижно, как греческая статуя, стоял на краю, скрестив руки на груди и вертя головой во все стороны, что нам захотелось ворваться в его храм и обкурить там все святыни.
Крыши здесь были плоскими – не было ни снега, ни дождей - и, прохаживаясь но ним, можно было глядеть во все стороны.
- Интересно, почему пустыни такие пустые? – удивлялся Богатков, поднявшись с нами наверх и крутя головой, как Мякишев. – Ведь природа не терпит пустоты!
- Ну, тебя же она выносит, - возразили мы ему.
Действительно, все, что могло, сбежало отсюда. Вокруг только бугрилось мускулами загоревшее бесконечное тело дремлющей каменистой пустыни. Да Евфрат тихонько ворочался с боку на бок, поудобнее устраиваясь меж двух берегов... И воздух струился, как жидкость, играя с нами и показывая всевозможные чудеса и фокусы. И кто-то неслышно сказал мне из знойной тишины:
- Вот и добрался ты до волшебных мест, Дима! И увидишь ты здесь такое, чему не поверишь, и возрадуешься бесконечно, и расстроишься без меры... И чем все кончится, никогда не узнаешь!..
- Скорее бы! – легкомысленно ответил я.
Вернувшись в нашу комнату, я увидел, что Точилло стоит посередине и оживленно жестикулирует с какой-то плотной арабкой лет тридцати с серьезным строгим лицом. Длинная зеленая юбка, коричневая рубашка с длинным рукавом, черные блестящие волосы и большие карие глаза. Рядом пытается что-то сказать Никита - он тоже учил английский. Дискуссия становилась горячей. Никита нервничал и не справлялся.
- Дима! - раздраженно позвал Точилло. - Иди скорее сюда! Узнай, что она хочет?!
Я успел поднатореть в восточных беседах и погасил пожар, еще только подходя. Арабка стала остывать, и я, разгоняя последний дым, синхронно докладывал с ее слов:
- Она будет смотреть за нами: что мы делаем, какие чертежи выпускаем, какие у нас проблемы в организационном плане…
- Что она будет смотреть?! - восклицал Точилло. - Что она там поймет!?. Ну, раз они хотят, чтобы она тут сидела, посади ее где-нибудь...
И вдруг, будто до него только что дошла эта радость, с довольной улыбкой закивал головой и заговорил громко, как с глухой:
- Очень приятно! Хорошо! Меня зовут Игорь Точилло. А вас?
- А меня - Эльхам, - сказала она.
Ситуация смягчалась, и арабка хорошела на глазах.
- А что это означает? - пошел раскручивать разговор Точилло.
- Эльхам - это цветок.
- А-а... какой цветок?
Она мило повела плечами, чуть улыбнулась:
- Просто цветок...
- Пусть сидит, цветочек, - комментировал уже миролюбиво Игорь. - Все равно ни черта не поймет! Еще хорошо, что ее прислали. Дай ей работу, - обратился он ко мне, - пусть что-нибудь делает!..
В Багдаде я уже работал с симпатичными арабскими девушками. Среди нашего мужского коллектива они смотрелись, как красивые цветы в небрежно помытом ведре. Но эта показалась мне слишком серьезной и менее красивой. Я спросил, кто хочет дать ей работу. Все промолчали, вызвался один Мякишев. Он с самого начала стоял рядом и глядел на нее, все время улыбаясь, будто и не торчал только что на крыше грустный, как памятник…
- Только я немецкий учил, - предупредил он меня. – Шпрехен зи дойч? – спросил он ее и рассмеялся.
Но арабка умело увернулась от его смеха, и серьезно посмотрела на меня.
Рядом с моим столом был свободный стол без чертежной доски. Я широким жестом указал на него рукой. Она выложила большой англо-арабский словарь, раскрыла общую тетрадь и сразу деловито стала что-то писать справа налево.
Я полюбовался ее красивыми округлыми каракулями, потом посмотрел на нее и торжественно сказал:
- Добро пожаловать в проектный отдел!
Она ответила уместной вежливой улыбкой и спросила:
- Вы будете учить меня русскому языку?
Хубара в комнате немедленно потребовала, чтобы я переводил все ее слова. И когда я сообщил их, все с готовностью закивали головами, а Селезнев довольно улыбнулся.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2011/12/22/1419