В последнее воскресенье ноября в России отмечается День матери.
Недавно в одной социальной сети увидела «статус», который вызвал в душе моей благодарный отклик:
Мне однажды сын сказал: «Я хочу, чтоб были
как у птицы, у тебя воооот такие Крылья!»
Стал полёт мне по плечу, ощутила силу.
«И куда ж я полечу?», - я его спросила.
Сын ответил: «Никуда. Мамы не летают!
Мамы крыльями всегда деток закрывают!»
Немного об истории праздника "День матери" (из Википедии - свободной энциклопедии):
С XVII по XIX век в Великобритании отмечалось так называемое «Материнское воскресенье» (англ. Mothering Sunday) — четвёртое воскресенье Великого поста, посвящённое чествованию матерей по всей стране.
В США День матери впервые публично был поддержан известной американской пацифисткой Джулией Уорд Хоув в 1872 году. «День матери» по версии Джулии Уорд — день единства матерей в борьбе за мир во всём мире.
В 1907 году американка Анна Джарвис из Филадельфии выступила с инициативой чествования матерей в память о своей матери. В 1914 году президент США Вудро Вильсон объявил второе воскресенье мая национальным праздником в честь всех американских матерей.
Вслед за США второе воскресенье мая объявили праздником 23 страны
(в их числе: Бахрейн, Гонконг, Индия, Малайзия, Мексика, Никарагуа, Объединённые Арабские Эмираты, Оман, Пакистан, Катар, Саудовская Аравия, Сингапур, Австралия, Украина, Эстония и др.), а ещё более 30 стран отмечают праздник в другие дни. Например, в Беларуси — 14 октября, в Грузии — 3 марта…
В России День матери отмечается с 1998 года в последнее воскресенье ноября.
В Кемеровской области этот праздник отмечается с 1994 года.
Стихотворение Вероники Тушновой «Мать» я впервые прочитала, когда готовила для Прозы.ру свою публикацию «Год Тушновой». Может, оно и раньше встречалось мне, но не запомнилось… Зато теперь - не забуду:
Вероника ТУШНОВА
МАТЬ
Года прошли,
а помню, как теперь,
фанерой заколоченную дверь,
написанную мелом цифру «шесть»,
светильника замасленную жесть,
колышет пламя снежная струя,
солдат в бреду…
И возле койки – я.
И рядом смерть.
Мне трудно вспоминать,
но не могу не вспоминать о нем…
В Москве, на Бронной, у солдата – мать…
Я знаю их шестиэтажный дом,
московский дом…
На кухне примуса,
похожий на ущелье коридор,
горластый репродуктор,
вечный спор
на лестнице… ребячьи голоса…
Вбегал он, раскрасневшийся, в снегу,
пальто расстегивая на бегу,
бросал на стол с размаху связку книг —
вернувшийся из школы ученик.
Вот он лежит: не мальчик, а солдат,
какие тени темные у скул,
как будто умер он, а не уснул,
московский школьник… раненый солдат.
Он жить не будет.
Так сказал хирург.
Но нам нельзя не верить в чудеса,
и я отогреваю пальцы рук…
Минута… десять… двадцать… полчаса…
Снимаю одеяло – как легка
исколотая шприцами рука.
За эту ночь уже который раз
я жизнь держу на острие иглы.
Колючий иней выбелил углы,
часы внизу отбили пятый час…
О, как мне ненавистен с той поры
холодноватый запах камфары!
Со впалых щек сбегает синева,
он говорит невнятные слова,
срывает марлю в спекшейся крови…
Вот так. Еще. Не уступай! Живи!
…Он умер к утру, твой хороший сын,
твоя надежда и твоя любовь…
Зазолотилась под лучом косым
суровая мальчишеская бровь,
и я таким увидела его,
каким он был на Киевском, когда
в последний раз,
печальна и горда,
ты обняла ребенка своего.
В осеннем сквере палевый песок
и ржавый лист на тишине воды…
Все те же Патриаршие пруды,
шестиэтажный дом наискосок,
и снова дети роются в песке…
И, может быть, мы рядом на скамью
с тобой садимся.
Я не узнаю
ни добрых глаз, ни жилки на виске.
Да и тебе, конечно, невдомек,
что это я заплакала над ним,
над одиноким мальчиком твоим,
когда он уходил.
Что одинок
тогда он не был…
Что твоя тоска
мне больше,
чем кому-нибудь, близка…