10.
Полигон.
Надо признаться: охота пострелять. Даже не знаю, чего больше хочется. В Ленинград заехать, или покидать сапоги хромовые в небо. Нет. Глупость, конечно, горожу. Загрузиться в эшелон, докатить до станции Ладожское озеро, пересесть на электрический поезд и… Узнать. Ждёт ли там нас кто, кроме военных патрулей. Не считая родителей, естественно.
А пока надо готовиться. Всем вместе и каждому в отдельности. Количество различных совещаний растёт неимоверно. Если выполнять одну десятую вводных – спать надо в казарме. Не снимая сапог и шапки. Очень поздно узнал, в чём черпают силы некоторые наши. И где. На территории части есть лавочка. За вещевым складом. Торгует по будням. Днём. Недолго. Хозяйка – Зинка-толстушка. Не только пряники отпускает. Господам офицерам – бутылки с болгарским крепким соком.
Иногда приходится прибегать к зинкиным услугам. А-то нервы, знаете ли, ни к чёрту.
А откуда им взяться, железным-то нервам?
Сокол мне тогда сказал, мундштучок посасывая:
- Вот это. Тебе.
Похлопал по кожуху с удовольствием механизм на колёсах. Как лошадь породистую. САГ-1. Агрегат сварочный. Кулибины доморощенные собрали. Так думалось майору.
Перед стрельбами, на железнодорожной станции Печенга автобусик наш дивизионный сломался. То ли станина, то ли рессора. Варить поехали. Агрегатом грёбаным. И на станции его опознали. Хозяева.
Бригада железнодорожников нагрянула в часть. Я – крайний. Без вопросов. Еле отмазался. Спиртом.
Одно слегка успокаивало. Сокол подошёл. Без свидетелей. Ткнул кулаком в бок:
- Ты, эта. Ни того. Я ж не хотел.
Вздохнул, закурил, ушёл.
А мне-то: и хрен бы с ним. САГ этот, правда, числится за мной. А остались от него одни колёса. Ну, до дембеля далеко. Дожить ещё надо. Тф-тфу.
Однако, Ладога близится. Дудник эшелон заказывает. И слишком уж много платформ. Заявку у него на станции не берут. Я под руку попался.
- Так, слушай. Дело хитрое. Быстро дуй на станцию. На почту. Твой портрет ещё не примелькался. Отправишь пакет. В линейное управление. В Мурманск.
Утро ещё. Мороз не очень. До двадцати. Попуток не было. Побежал. Три-четыре км. С моста на пригорок взбежал – с Гольфстрима ветерок. Пять секунд – колени и выше стекленеют. Вспомнил и вторые исподние и ватные брюки. Спецпошив выдали же замечательный. Станция видна, километра полтора. Но чувствую…
Слева в распадке увидел вагончик. Дымок из трубы. Еле добежал. Ввалился. Морды красные у печки. Заорали:
- О-о! Кто к нам! Доблестный литер. Воришка.
То ли соплю, то ли шиплю в ответ:
- Братцы. Смерзаю.
Отогрелся. Спирту дали.
Пакет отправлял очень весёлый. И чего в шинелке пофорсил? А жаловаться некому. На себя дурака. Только маме.
- Грамотно действуешь, - одобрил Гринька Миньку. – Давайте вздрогнем. Чтоб горняк горняка, так сказать.
- Да. За твоё начало, - чокнулся я с «проставлявшимся» Мишкой. – Гришка будет уговаривать жить вместе начать – не вздумай.
- Чего не вздумай-то, чего? Я ж один не буду за кухарку варить. А Малец всё по бабам шляется.
Малёк отсутствовал, сейчас присутствовал где-то в Заполярном. Вчера заходил к нему, бедолаге. По пояс раздетый, собирается пузо куском бумаги наждачкой шлифануть.
- Ты в уме ли, разведчик? – остолбенел, можно так выразиться, я.
- Ерунда. Может ты теранёшь, а? До завтра подсохнет. Вишь, Людка из продмага, идиотка, синяк высосала. Хлебом не корми. А мне завтра в Заполярный. Опанас обещал с жониной подружкой свести. С Лариской тоже, кажись. А твоя-то, Ларка хвостатая, сбежала что ли? Все они едины. Эта тоже, Панас говорит, из торговли. Мне везёт на продавщиц. Эта-то, Людка, замуж шибко хочет. Все хотят они. Да эта, вообще, как чумовая. Вот и метит меня. Как занятую территорию, у-уу! – взвыл Малёк. Место зашкуренное одеколоном прижёг. Этим свой фонтан временно перекрыл.
А мы пока закусывали квашеной Мишкиной капустой. Домашней. Гринька набил рот ею и предостерёг нашего свежеиспечённого:
- Смотри только, старичок, на артвооружение не заглядывайся. Я-то хотел комсомол возглавить. Да, не судьба. Должность начальника освободится. Дмитрий дембеля сыграет. Он вот, - в меня ткнул вилкой Гринька, - не желает. Да он и так начальник. А я чую. Возглавить сдюжу.
- Ты это сей момент придумал, - к гарбузовым закидонам привыкли все. Он всё одно: оставался неподражаем.
- Гы-гы-гы! – сквозь Минькину капустку заржал неунывающий карьерист. Было ясно, что удивлён и восхищён своим экспромтом в большей степени сам.
- Нет. Ещё до комсомольской мечты. Не было шансов. Теперь появились, - уже думая о тактике достижения цели, принялся разливать по следующей Гарбузёнок.
- За что? – деликатно поинтересовался виновник.
- За ствольное, за дульное, за зенитное ПВО, - это опять Гришутка.
Моя б воля – был бы он вожаком. Каких я встречал – Гриньке всё же уступали. В необъяснимом неуловимом раздолбайстве. А без этого «больно скушно, девушки».
- А чего трудно, чего опасаться? – уже несколько съезжая, спросил нас Мишутка.
- Дудника, - быстро взбрыкнулся Гринька, - он циник.
- Развода, - это, конечно, я вспомнил свои ужасы. – Хотя тебе ништяк. Ты за комбатом шагаешь.
Помолчали. Пожевали.
Я продолжил, не зная с чего вдруг:
- Хотя честь надо отдавать в строю с личным составом, когда он сзади, и на трибуны «ровняйсь»…
- А где трибуны? – пяно заинтересовался Гарбузёнок.
- Как где? Сбоку. Всегда сбоку. Туда и честь, - очень компентен-нетно пояснил я.
- Так это что ж выходит? Трибуны справа – правой рукой. А слева? Левой? – допытываться стал Миха.
- Не. Не помню. Спроси у комбата, - Гришка ронял жгучую брюнетную голову в капусту.
- Только не сейчас. Завтра спросишь. Завтра… - это, видимо, я.
- Начальнику мастерских «летучки» подготовить, чтоб летали форменным образом. Не как в прошлый раз. Отметьте себе это. И зарубите на носу, - это Дьяк на очередном совещании. Мне.
- И выбросьте оттуда всё лишнее. Чтоб не стыдно было. Как в прошлый раз, - это он продолжает. Всё мне. И подумав о чём-то, завершает «вводную»:
- Лейтенант Дмитриев. Объясните подчинённому. Чтоб всё уяснил.
После «накачки» идём в наш ангар. Дмитриев усмехается:
- Доходит, товарищ лейтенант.
Надо прикинуться шлангом. Инстинкт подсказывает. Придуриваюсь:
- Не извольте беспокоится, товарищ начальник. Всё понимаем, всё сполним. По мере возможностев. Знаем куда идём. Не на танцы. Вдруг враг в дуло песку, а? Наше дело – ремонт. В «летучках» всё подметём, приберём. Струмент весь соберём, что смогём. Надо будет – так и в другом взводе спи…м. Ну, да вы подскажите чего, где лежит зазря. Командир-то озадачил.
Дмитрий на эмоции был весьма скуп. Громко никогда не орал. И не хохотал. Всё тишком. Чувства юмористичного был не лишён, однако.
Опять усмехнулся.
- На блаженного ты не машешь. А придуриваться все горазды. Дьяк приказал – поясню. В «летучках» не струмент трэба. Стол, шкаф, сундук, табуретки. Это проверишь, закрепишь. Хорошо бы пару хороших кроватей, холодильник. Да нету. Запасись раскладушками у старшины. А в сундук – посуду! Опять же у Разбойника. Он знает. Всё пока.
- Момент, - тормознул я Дмитриева. – А в прошлый раз, что приключилось? Дьяк дважды мордой ткнул. Просвети.
- Начальника полигона требовалось срочно отвезти. По делу. Стратегическому. Кажется, в баню, - вынужден был приоткрыть предо мной частицу тайны мой начальничек.
«От-те на…», - булькнуло в голове. Остолбенел. Выпучился на Дмитрича, видимо, рот приоткрылся.
- Так значит…, - стало доходить до меня потаённое тактическое значение взвода ремонтного артиллерийского.
- Да, да. Кумекай дальше сам, - значимо стал кончать инструктаж артначальник. – Фургоны должны быть внутри прибраны, как свадебные. В прошлый-то раз командира полигона чуть не зашибло то ли «струментом», то ли печкой.
Я остался столбом задумчивым. Митрич гордо собрался удалиться. Но ещё обернулся ко мне:
- Да, не дрейфь, салага. И Соловей, и водилы дело туго знают. Ты, главное, им не мешай. Но взирай каждый секунд очень строго. Так что взвод наш на Ладоге – для особых поручений. Цени и помалкивай.
Я запоздало пискнул:
- А Гасюнас и Пуоджюнас, водители-механики…?
«Значит хитрые водилы кой-чего навидались. Вот откуда Гасюнас в дворцовых тайнах волокёт. А я-то стволы выправлять своими силами удумал. Заткнуться мне вовсе теперь следует или же дома, на побывке, прихвастнуть можно? Мол, командую частью особых назначений…»
Ага. И была первая моя Ладога. И был я приставлен к своему взводу для особых поручений. И в Ленинграде смог побывать полтора раза.
Первый раз, презрев ночное патрулирование на станции, удрал с последней электричкой. Ловили, как и отмечал Дьяк, круглосуточных «бабочек». Лучше штаба планирования было им известно: когда и откуда прибывает часть на стрельбы. Ещё по дороге, в Волховстрое, услышал я на перроне радостные крики девичьи:
- Вона, гляди, «чёрненькие» катют. С северов. Оголодавшие.
Спецпошивы чёрного цвета. Ватные куртки и штаны. Составляли гордую отличительную особенность службы нашего личного состава. Со всеми отсюда вытекающими. «Бабочки» летели почище, чем на мёд. Да ещё со своим угощением.
Естественно, мы их отловить всех не могли. Но шла весёлая охота. В первом же патруле я – вот уж воистину салага – потащил из кустов за рукав девицу, приговаривая:
- Ну, ты, шалава. Да, сейчас…
Услышал в ответ, архипрезрительно:
- Молодой человек. Вы может и окончили «вышку» , но не у нас по классу фортепиано. Мы сюда на пятые стрельбы выезжаем. А вас только первый раз видим.
И остался я на перроне обомлевший. Дама вернулась в кусты. Как по нотам.
Позднее, вспоминая этот музыкальный пассаж, в нашем кругу, спросил у Белого Уса. Когда он к нам прибыл. На усиление.
- Слышь, Мишаня, а к вам, в Дойчланде, залетали местные мухи-цокотухи? На солдатиков наших? Советских?
Он, как всегда, заретушировал всё:
- Хочешь, чтоб я выдал одну из тайн Восточного блока? Если не специально хочешь, то по наивности. Так скажу: местное население тоже приносило детям воинов-освободителей выпить и закусить. Примерно в таких вот пузырях.
И Белоус разлил по стаканам капли со дна «Костыля». Бутылку такую он до нас, ч-у-у-дом, довёз. Из дружеской гдэровщины.
А потом, с присущей только ему дурацкой неожиданностью, повернул разговор другим боком:
- О-о! А тебе, чоновец ты наш, по горячим-то, по следам у Гриньки б следовало выяснить. Ни коллеги его благоверной, выезжали тогда на полигонные стрельбы? С шефскими концертами.
- Ты что ж, каналья, в него золил-то, а? Что он треснул? – разорялся старшина Парасюк, транспортный взводный.
- Дык, как обычно, тов-рищ стрш-на, - даже не очень старается и оправдаться ефрейтор. Со старшиной они земляки.
- А чего ж он треснул-то тады? – продолжает Парасюк.
Оба глядят на приподнятый передок нашего автобусика.
Движок «разморозили».
Грустно им обоим от того, что придётся ходить вокруг него до конца стрельб. И ремонт не сделаешь, и не плюнешь. Нужно что-то изображать.
Дмитричу, для повышения личной значимости, пришло в голову:
- Эпоксидную смолу достать сможешь? Командируем в город.
К этому моменту уже надоело, по самое некуда, с утра до ночи на каждой стрельбе быть: наблюдающим, страхующим, дублирующим,… Никаких «шишек» я никуда не возил. Ни в баню, ни в кордебалет. Только накладные на расход бензина доверяли подписывать. И, стало быть, спец-операции мой взвод проводил справно. Без меня.
Мордой в грязь мне тоже не очень-то улыбалось попадать. Как говаривал наш Дудник: «Сам себя не похвалишь – сидишь в компании, как обгаженный».
Поэтому на запрос Дмитрича отвечаю снисходительно: и с гонором:
- А-то! Ежели не я, так и никто на всём ладожском побережье достать её не сможет. Условие одно: строгая тайна. Из стратегических запасов будет. Лично для вас.
Я ещё и половину литрухи спирта взял. У Дьяка. Тоже, видать, из стратегических. Покатил в Ленинград. Где взять смолу? – ума не приложу.
Выход один: Звонить старым корешам. В Политех.
Жека, к счастью великому, был на месте. И Бахмат тоже. Продолжали науку металлургическую поддерживать. В ожидании такой случки с нашей доблестной армией. И спиртяга им также не лишним всегда был. Для чистоты эксперимента.
Прощались, Бахмат поинтересовался:
- А-а? Эта. Чего клеить-то буите?
- Чего-то в моторе, - говорю. – Разморозили. Вдрызг.
Жека заикал и заржал:
- В стороне держись.
- Бить-то сильно будут? – интересуюсь я.
- Ага, - подтвердил кто-то из них двоих. – Всё греется и всё течёт. Что эпоксидкой, что соплями.
Мне уже на последний электровоз пора. Смело спрашиваю:
- Как сделать техусловия не-не-сублюдаемыми?
У Жеки размер головы был 61ый! Не зря.
- Скажи. Клеить поддон надо чтобы. Автобус пусть кверх пузом держат. Трое суток. На вытянутых руках.
Эпоксидная смола что-то где-то склеила, конечно. У кого-то дома.
Так я побывал в моём родном городе в ту зиму второй раз.