О чем не знаешь - не жалеешь

             

    За окнами моего остывающего дома отвесно и густо падает мокрый снег. Короткое Бабье лето закончилось. Но еще вчера над широкой печалью осенних равнин кружил ее прощальный многоцветный бал. Это был праздник света и цвета. Уже с утра за окнами летели последние стаи сорванных с деревьев листьев. Я видел легкое мелькание их теней сквозь запотевшие окна, слышал, как они наперегонки катятся вниз по  волнам  шиферной крыши и легкими покоробленными ворохами легко укладываются под яблонями в моем старом саду. Но осенний день был короток, и я все боялся, что до конца дня не сумею вырваться из бездонного омута домашних дел и не успею взять себе билет на последнее свидание с Бабьим летом.

     С облегчающим вздохом замкнул наружную дверь дома, когда за околицей уже таял остаток осеннего дня.  Экономя на каждом движении,  почти с судорожной торопливостью бросал в салон и багажник машины спальный мешок, рюкзак, зачехленное ружье, патронташ, болотный костюм, сидушку. Одной рукой  еще вздевал себя в утепленный камуфляжный костюм, а другой уже вставлял ключ в замок зажигания.

    И вот она дорога. Пустынная. Черная. Разбитая вкривь и вкось вездеходами. Она окатывает жидкой грязью лобовое стекло и капот, но уводит меня туда, где я уже не раз был когда-то счастлив и даже иногда удачлив. На резину колес наматываются то золотые венцы из опавших охапок листьев, то во все щели подвесок лезет черная смола жидкого чернозема. Если на ходу отвести глаза в сторону бегущего вдоль дороги леса, то взгляд от него оторвать очень трудно. Набор цветовой гаммы прост. Мелькает белое, желтое, синее. Но как все это притягивает к себе все существо моего внимания! Каким успокаивающим ласковым теплом и материнской заботой наполнена каждая склоненная к земле березовая ветвь!

    Если неотрывно смотреть на всю эту неотразимую красоту, то понемногу начинаешь понимать всю  кажущуюся простоту окружающей нас вселенской жизни. В такие минуты мнится, что весь смысл ее укладывается в простую формулу спокойного и неторопливого ожидания неминуемых перемен, предписанным годовым кружением нашей планеты по эклиптике и вокруг ее собственной магнитной оси. И надо лишь загодя, до грозных зимних предзнаменований, успеть рассыпать по земле семена новой жизни на будущее, чтобы они успели лечь в землю до белых снегов.  Стараюсь проникнуть взглядом в редкие просветы лесных вершин. А они то расшиваются  веером золотистых спиц, то сверкнут вдруг в глаза огнистым бриллиантом осколка заходящего светила.

    В природе есть все. И свой театр, и свои исполнители. Свои картины и свои мысли  к ним. И редкий художник  сумеет ухватить в одно целое всю их переменчивую суть.

    Над широкими берегами озер лениво сияет заходящее пунцовое солнце. Оно медленно мутнеет и прощально стелет свои низкие лучи по сухим полынкам, жнивью, затейливо сплетая их с текучим блеском розовой паутины, облепившей всю ширину примолкшей в ожидании зимних перемен Великой равнины.
 
    Плотный строй камышей и тальников желтит всю ширину низины впереди меня. Их заросли окружают и останавливают меня. Я медленно и осторожно ухожу на свою тропу. Обхожу пеньки, перешагиваю через колодины. Здесь жил когда-то большой березовый лес. В нем аукались грибники, но сейчас лес вымок. Что успели, вывезли лесорубы на дрова. Живым уцелел только самый краешек леса. Он тянется вдоль житного поля, обозначая лишь периметры былых своих границ.
      Становлюсь лицом к солнцу, чтоб еще несколько минут ощущать щекой нежнейшие прикосновения его лучей. Солнце не только мать весны, но и великий искуситель. И все заядлые охотники являются ее верными рыцарями. Не один я стою сейчас в ожидании случайной удачи в своей камышовой ухоронке. Не меня одного оно вытащило из своего дома в это меркнущее вечернее раздолье. Сколько промыслового народа сейчас стоит на берегах озер и рек! А сколько его еще только бредет, торопливо тащит к вечерним плесам свои дощатые  резиновые и жестяные лодки в призрачной надежде вернуться сегодня домой, может быть, с последней  своей охотничьей добычей, чтобы потом, устало присев у вечернего стола, рассказывать всей семье о своих приключениях, а напоследок показать своему сыну необычный подарок - добытую с большим трудом какую-нибудь нездешнюю птицу с гордым названием гоголь.

    День еще не закончился. Но лес и поле уже заполняются ранними сумерками. Еще не выплыли из коричневого подлеска первые седины слоистого тумана. Еще до поры до времени таятся где-то в сердцевинах лесных болот выволочки вечерней полумглы. Повсюду, в каждом лесном просвете или таловом провале, пока только реет голубой полусвет, и каждый ствол березки обозначен в этом  зыбком  полусвете во всей  своей  ясной и реальной определенности.  Именно в этот миг можно увидеть маленькое озерное чудо. Над каждой пушистой кисточкой камыша вдруг распустится живой дрожащей аурой розовый ореол вечернего сияния. Это сияние тихо дрожит пышным костерком рядом с тобой, будто пытается продлить и усилить отраженный свет последнего дня Бабьего лета. Трудно ощутить тепло и энергию этих нежарких костерков-наваждений, но ведь посылают же они в этот миг кому-то и куда-то, в далекий неведомый космос какие-то свои сигналы. Посылают каждым своим маленьким сереньким стебельком. И они, эти сигналы, несомненно, кому-то предназначены.

    Осенняя ночь полна тайн и неожиданностей. Нередко она насылает на позднего путника и свои опасности. В каждом лесном закоулке раздаются шорохи. Тихо перекликаются синицы. Гоношатся в чаще неугомонные сороки. Квохчут тетерки, взвершаясь на свои излюбленные ветви берез, или прячась после вечерней кормежки в крепкий подлесок.

    У Бабьего лета всегда синие  глаза. В эти дни и вода в озерах набирает какой-то особой густой синевы. Это однажды очень метко заметила одна моя попутчица.

- Посмотрите! Сегодня в воду будто синей краски плеснули. Да и небесный купол вроде поднялся, и ночные звездопады стали гуще. А зацепило-то нас Бабье лето в этом году всего лишь самым своим краешком. Погостила в Армизонье всего несколько дней, а мы, замороченные то засухами, то затяжными дождями, то недородами,  уж и не надеялись, что она завернет к нам в этом году.
 
    Я поглядываю и поглядываю на дальнюю кромку горизонта, где низко стелется еще одна снеговая туча, и снова вспоминаю картины вчерашнего вечера. Пронзительные переливчатые крики гусиных стай в меркнущем  поднебесье, вереницы уходящих на вечернюю кормежку лебедей. Из любопытства я пытался посчитать их. Досчитал до сорока, а потом сбился со счета. Шорох идущего камышами зверя отвлек меня от этого занятия.

    А сколько времени и сил отняла у меня бестолковая попытка вырваться на большак через солонцовую низину! Поругивал себя. Доставал из багажника домкрат. Почти на ощупь рубил монтажкой в ночном подлеске камышовые снопы. Тащил их к машине. Гатил под колесами засасывающий их солонец. И был даже такой момент, когда уверенность в своих силах вдруг на минуту покинула меня. Я достал из кармана мобильник и в свете фар набрал домашний номер телефона своего друга. Но телефон выдал  мне в ответ записку всего  из трех слов. «Нет зоны покрытия».

    Поднялся ветер. Заморосил дождь. Лезть на дерево и там, на его раскачивающейся вершине, с помощью спичек вновь попытаться набрать заветный номер, я отбросил как ненадежный. Да и звонить в 12 часов ночи спящему человеку было стыдно. Я тихо попросил помощи у своего  безотказного бога удачи и нарубил в кустах еще один сноп камыша. Еще раз поднял заднее колесо своей «пятерки» и еще раз плотно расстелил под ним сухие стебли. Через минуту моя машина стояла на твердом грунте. Как ликовал я от своей маленькой ночной победы! Даже при свете звезд я видел, как чернешеньки мои руки от прилипшей к ним грязи. Дома  тщательно отмывал их с мылом и горячей водой от грязи и бензина. Но когда утром невольно провел ладонью по своему затылку, неожиданно нащупал там  прядь волос с засохшей грязью. Это была самая материальная память о моем последнем свидании с Бабьим летом. Редкие утки облетали мой излюбленный плес в тот памятный вечер почему-то очень далеко.


 на авторском фото: один из уголков южного Зауралья: "Роща"