Нежно золотистый
Вся наша жизнь – сплошная череда далеко неслучайных случайностей и удивительных совпадений. Иногда я думаю: что бы было со мной, если бы в 38 на меня вдруг, как бы ни с того, ни с сего, как снег на голову не обрушился кризис среднего возраста? То есть, самый обычный кризис среднего возраста со всеми вытекающими, так сказать. Ну, почему обрушился - дело понятное, видимо он, просто, наступил у меня, этот самый пресловутый средний возраст. Потому и кризис тут как тут: здрасьте вам! А вот как? Что я вдруг начала чувствовать? Как начала ощущать себя в мире, который совсем недавно был таким понятным, устроенным, родным даже?
Надо сказать, всё, в общем-то, у меня было хорошо тогда, в 38 лет. Семья нормальная: хороший муж, двое детей подростков. Опять же, работа…ну, не то, чтоб горячо любимая, а всё же я на неё ходила с удовольствием, что уже немало, согласитесь. Вообще-то, по натуре я девушка не занудная, но крайне склонная к самокопанию, то есть, ко всякого рода разбору собственных полётов, а особенно, к разбору собственных падений. Поэтому я нырнула в Википедию и вычитала там: "Кризис (греч. krisis — решение, поворотный пункт) — суд, перелом, переворот, пора переходного состояния, при котором неадекватность средств достижения целей рождает непредсказуемые проблемы".
Вот значит как! «Неадекватность средств достижения целей рождает непредсказуемые проблемы». Действительно, проблемы у меня родились - будь здоров, врагу не пожелаешь. И насчёт неадекватности средств - тоже стопроцентное попадание. Значит, не врёт Википедия. Во всяком случае, в моём случае. Смешно! В случае случая…случайности...Ничего подобного! Не бывает никаких случайностей в жизни. Всё написано, заложено и определено в нас с самого детства. Ну, что ж так и начну, с детства. А точнее с Наташки Луковой. Моего лукового горя. Моего первого детского восхищения и преклонения. Моей первой…любви.
По большому счёту, я до сих пор не знаю, можно ли считать многочисленные детские влюблённости любовью. Через много лет, с высоты своего жизненного опыта, отягощённого некоторой долей цинизма, кажется, что всё это (замирание совсем юного сердечка, восторженные взгляды, вздохи и даже слёзы) - такая ерунда. Но когда тебе всего лишь 11, как это всё важно и значимо. И всё же я думаю, что именно из невинных детских симпатий и привязанностей, как из семян, вырастают позже настоящие цветы чувств.
Наташа Лукова не была красавицей. Теперь я знаю это совершено точно, но тогда… Тогда мне казалось, что красивее этой девочки в мире просто не существует. Карие глаза, вьющиеся каштановые волосы, брови крутыми дугами. Курносая, смешливая, с выдающимися вперёд, как у кролика передними зубками. С маленькими пухлыми руками и красиво очерченными ножками Наташка…Наташенька Лукова, если б ты только видела, с каким обожанием смотрит на тебя нескладная пятиклассница, как заливается румянцем её обычно бледное лицо, как начинают подрагивать худые нервные пальцы. Если б ты только видела.
У моей любви не было ни вкуса, ни запаха, потому что даже приблизиться к обожаемой старшекласснице я так никогда и не решилась. Был только цвет. Нежно золотистый цвет её круглых коленок, без всякого стыда выглядывающих из-под короткого школьного платья. Нежно-нежно золотистый цвет. Этот удивительный цвет, точнее даже не цвет, а свет, исходящий от Наташки манил меня и почему-то волновал.
Не зная, не понимая ещё тогда, что такое влечение, я как завороженная следила за золотистым поблёскиванием её стройных ножек, когда подол формы колыхался при ходьбе. Наташкины каблучки выбивали весёлую дробь, а моё сердечко преданно вторило этой дроби. Вторило и проваливалось временами вниз, падало под самые эти звонкие её каблучки.
Если я не видела Наташку хотя бы день, на меня нападала мрачная раздражительность или полусонная апатия ко всему на свете. Когда Лукова болела, не было человека несчастнее меня. Ведь мне даже спросить о ней было не у кого. Оставалось только ждать и страдать.
Не подумайте, что моя невероятная робость объяснялась тем, что я уже тогда понимала нестандартность всей ситуации, неправильность моей девчоночьей любви. Нет, совсем нет. И тогда, в свои 11, и много лет после, когда я испытывала симпатию к девочкам и женщинам, то объясняла эти увлечения самой себе поиском кумира. Дескать, мне,неуверенной и закомплексованной просто хочется походить на более популярных и сильных девочек. Только этим и объясняла и ничем больше. А то, что сердце ёкает, в животе горячо делается и сны всякие постыдные снятся, так ведь красивые они, девочки. Какие же они бывают красивые!Ах, мамочка моя, какие они бывают…
Не знала я, что бывает ТАКАЯ любовь. Откуда бы? Я ведь росла в Советском Союзе, где не только секса не было, но и слово «гомосексуал» было сродни виртуозному мату интеллектуалов. Не знала, а когда узнала, ужаснулась. И стала сама себя оправдывать перед собой же: я - не извращенка! Не извращенка! Этого просто не может быть! С кем угодно, только не со мной! Не знала и не догадалась, даже когда однажды мне мучительно, до дрожи во всём теле захотелось поцеловать Наташкины пальчики с миндалевидными прозрачными ноготками и тонким золотым колечком на безымянном левой руки.
Перед последним в её жизни школьным звонком, я ощутила в себе болезненную жгучую тоску и плакала долго навзрыд в девчоночьем туалете, прижавшись горячим лбом к холодному кафелю. Осталось всего несколько дней до разлуки. Мне…нам…нет, конечно, мне, только мне одной. Никогда Наташка не узнала, да и не узнает уже никогда.
Белый фартук с рюшечками, пышные банты над смешными кудрявыми хвостиками. Рассеянный взгляд, брошенный в шумную толпу школьников. Кого она искала? Кого угодно, только не меня. Не меня!
Мы проучились в одной школе всего два года, и она упорхнула во взрослую жизнь, оставив мне тёплое воспоминание о моей первой совсем ещё детской привязанности нежно золотистого цвета.
О любви и нелюбви
Ксана…Пышнотелая и большегрудая Ксана. Кажется, что от неё должно пахнуть сдобой, как от маленькой круглой деревенской печки с подрумяненными домашними булочками, томящимися на раскалённом противне. А на самом деле она пахнет…кофе. Свежесмолотым и свежесваренным кофе со сливками. У неё золотистая упругая кожа, гладкая и бархатистая. У неё темно-каштановые слегка вьющиеся волосы и глаза цвета чёрного шоколада. Ксана… Смешно, но я всё время борюсь с искушением легонько ущипнуть Ксану за круглую тугую попу. О, там есть за что щипать! Но я не могу себе этого позволить, никак не могу. Сначала я полагала, что Ксане что-то около тридцати и только позже узнала, что ей уже сорок и очень удивилась. Она совсем не выглядит сорокалетней. Скорее просто располневшей молодой девушкой. Хотя, судя по фотографиям, лет десять назад Ксана была больше похожа на прелестного мальчика – подростка, чем на девушку. На невысокого худенького мальчика.
«Я не люблю свой день рождения, - говорит Ксана печально, - всегда стараюсь уехать куда-нибудь в феврале. Не люблю принимать поздравления, они как соболезнования, что вот и ещё один год прошёл». Она округляет и без того огромные шоколадные глаза, как будто хочет разболтать мне какую-то удивительную тайну. Хотя, какая тут тайна? Я тоже не люблю принимать поздравления в свой день рождения. Ну, не буду врать, подарки я очень люблю, но еслиб все пришли, принесли подарки, повеселились и ушли, не испортив мне настроение напоминанием о том, что мне уже…столько-то и что время неумолимо, и что все мы стареем, и т. д. Кошмар! Не могу это слышать! В общем, я отлично понимаю Ксану.
Она хлопает длинными кукольными ресницами и вздыхает. Ксана определённо очень хороша собой, хотя и полновата, как на мой вкус. Однако откуда тогда у меня это почти непреодолимое желание ущипнуть её за попу? А там есть за что…ой, кажется, я уже говорила об этом.
Пожалуй, единственное, что портит Ксану это – смех. Она не смеётся, она натурально ржет, как армейский конь. Даже нет, это не совсем точное сравнение, она ржёт как армейский конь раскатистым полубасом. Но этот смех, тем не менее, на удивление искренний. Видимо, это его и извиняет, а ещё то, что он совершенно индивидуальный. А мне вот всегда нравилась индивидуальность. В общем, смех у Ксаны очень индивидуальный. А ещё он взрывной и абсолютно неожиданный. Потому что никогда не догадаешься, что именно может вызвать у Ксаны взрыв смеха. Впрочем, Ксана совсем не глупа, скорее наоборот. «Сплошные рефлексии - недостаток хорошего образования», - вздыхает она. Да, образование действительно ничего себе, очень хорошее. МГУ, что лично для меня высота совершенно заоблачная.
Я лукаво улыбаюсь и кошусь на Ксану. Она смущённо розовеет под моим взглядом, даже не отдавая себе в этом отчёта и торопливо запахивает полы коротенького шёлкового халатика, который скорее подчёркивает, чем скрывает её прелести. Под моим взглядом Ксана осторожно усаживается на диван, снова поправляет халатик и утыкается в ноутбук.
- И все-таки, - не сдаюсь я, продолжая так же лукаво улыбаться, - что Вы сами об этом думаете? Мне очень интересно ваше мнение.
Мы строго на вы. Я всегда нарочно устанавливаю эту дистанцию и держу её со всеми клиентами без исключения. Строго на "вы". От моего вопроса она вздрагивает всем телом. Я уже заметила эту её манеру реагировать на обращение. Сначала было как-то неловко, а теперь мне это ужасно нравится. Я же вижу, она ждёт, что я её окликну, я чувствую, что ждёт и всё равно вздрагивает. Почему бы? Словно, от толчка. Словно я неожиданно ущипнула её за…в общем, вы уже в курсе за что. Она вздрагивает, набирает полные лёгкие воздуха и, уперев взгляд куда-то в стену, немного левее от меня, замирает. Эту особенность я тоже заметила в Ксане. Она всегда замирает, когда задумывается и, кажется, совершенно перестаёт дышать. Потом так же молча, начинает взволнованно хватать ртом воздух, словно не может подобрать слова и наконец, выдаёт одно слово: «Я…» И снова длинная театральная пауза. Я жду, хотя уже почти сожалею о том, что пристала к ней со своими вопросами. Ну, стоит ли так мучить женщину?
Вообще-то, меня действительно интересует её мнение. Не только её, конечно. За последние две недели я уже четырёх женщин загнала почти в тупик своими вопросами. Ну, а что делать? Мне очень надо. Я почему-то вбила себе в голову, что хочу в этом разобраться, а для того, чтобы разобраться, мне надо об этом написать. По-другому я просто никогда не умела. Так вот, я пишу статью. Обычную популярную статейку без претензий на истину в первой инстанции. Просто ещё одно мнение по поводу. Моё личное мнение. Вот! Хочу разобраться, что лучше: голый секс без обязательств или всё же любовь. Ничего незначащая интрижка, которая заканчивается постелью и чисто спортивным интересом или всё же страсть, нежность, мучения, метания…ну и, в общем-то, с тем же финалом (секс), но на пике чувств.
Наконец, Ксана, мучительно собравшись с мыслями, начинает их, так сказать излагать.
- Я не знаю, но мне кажется, - медленно начинает она, всё ещё глядя мимо меня, - что любовь – это хорошо только в книгах и фильмах, а в жизни… Я знаю множество примеров, когда любовь…
И вдруг её прорывает, и она громко и торопливо, словно боясь, что я перебью её и не стану слушать, принимается мне рассказывать о том, что не любит своего мужа. Почему вдруг мне? Да и зачем мне? Я не пойму, но слушаю, молча. Человеку, видимо, просто надо выговориться, вот и всё.
- Серёжа хороший, - с жаром заверяет меня Ксана, будто оправдывается и извиняется за свою нелюбовь. – Мы друзья. Он очень помог мне, когда мама умерла. Я же одна. Никого ни впереди, ни позади. Родители умерли, а детей у меня нет. Любовь недолговечна, она быстро проходит, а если между супругами дружба, то такая семья всегда прочная. Я очень благодарна Серёже. Он так помог мне. Я же целый год ходила к психологу. У меня была травма, и я…Ну, может это тоже такая любовь, любовь-благодарность.
Я слушаю Ксану и не верю ей. Вот не верю и всё! Потому, что нет, не бывает на свете никакой любви-благодарности. Есть отдельно любовь и отдельно благодарность. Как нет и не может быть любви-дружбы, любви-долга, потому что это - уже не любовь, а суррогат какой-то получается. Стоит спросить у любого влюблённого человека: «Вот за что ты любишь его или её?» Ведь не скажет же. Станет улыбаться, плечами пожимать, задумается. Любит, потому что любит. Не за что-то конкретное, не за услугу, не за красивые глаза только, а…Да кто его знает? Любит и всё тут. И Ксана, женщина неглупая, не в меру рефлексирующая, чуткая и, несомненно, чувственная волнуется и нервно жестикулирует, пытаясь меня убедить в том, в чём и сама-то не уверена. И глаза её цвета чёрного шоколада начинают блестеть и становятся влажно-печальными. А ведь она жалеет. Я же вижу, что жалеет, я чувствую…
О самолюбии и боли
Влажная теплынь установилась в первой декаде октября, похоже, всерьёз и надолго. Кажется, что в город вернулось настоящее лето. Правда, оно теперь уже не зелёного, а красно-оранжевого цвета. Чуть светлее Руськиных волос. Мы сидим на своей любимой лавочке. Руська курит, старательно выпуская дым в сторону. Меня тошнит от табачного дыма и, зная это, она старается курить совсем немного, когда мы вместе. Я думаю, что это сродни героизму и очень благодарна Руське за жест доброй воли в мою сторону.
- Если ты думаешь, что я страдаю от неразделённой любви, - я замечаю в её голосе жёстко циничный оттенок, - если ты думаешь…то это совсем не так.
- Конечно, нет! Я так не думаю, - заверяю её с торопливой готовностью.
- Я вообще, кажется, умею отвечать только на взаимные чувства.
- Это хорошо. Это, наверное, и есть инстинкт самосохранения.
Руська надолго умолкает, сосредоточенно затягиваясь своей « зубочисткой». Я знаю, о чём она молчит сейчас. Руська совершенно не умеет притворяться и напускного цинизма хватает совсем ненадолго.
Утром получаю письмо от неё.
«Я вижу, как ты любишь Лидочку и отлично понимаю, что мне не светит. А я ни на что большее, чем дружба и не претендую».
Я, конечно же, не отвечаю. Сложности в жизни не нужны ни Руське, ни мне. И потом, я действительно очень люблю Лидочку. Это правда…
- Я знаю теперь, чем отличаются отношения между двумя женщинами от отношений между женщиной и мужчиной.
- М?
- Женщине можешь простить то, чего никогда не простишь мужчине. Потому что понимаешь её мотивацию.
- Да ну? Хотя, я не знаю, может ты и права.
У меня нет ни малейшего желания развивать эту тему, потому что она слишком больная для меня да и для неё, видимо, тоже. Но на самом деле я думаю, что Руська в корне неправа. Прощаешь всё не женщине, а только любимому человеку, не зависимо от пола. И не потому прощаешь, что понимаешь (кто ж нас женщин поймёт, если мы и сами себя иногда понять не можем?) Прощаешь только потому, что Любишь и любишь хоть на немного, хоть на самую малость, но всё же больше, чем саму себя. И пока это так, пока есть эта самая «хоть самая малость», ты прощаешь и терпишь. Терпишь и прощаешь! А как только говоришь: «Всё! Хватит! Надоело!» Это означает только одно – твоё самолюбие пересилило твою любовь. Нет, я не против самолюбия, если оно, конечно, не больное, а нормальное, адекватное, так сказать. Но факт остаётся фактом и против факта не попрёшь.
О, кто бы знал, сколько раз мне самой хотелось крикнуть: «Надоело! Надоело! Надоелооооо! Я больше не хочу! Я живая и мне…больно!» Да что там хотелось? Я это даже делала. А потом, размазывая слёзы по щекам, выла: «Мне больно…больно…больно». Но, Боже мой, наивная, я и представления не имела о том, что такое настоящая душевная боль. А она приходила позже, после того, как я озвучивала своё твёрдое желание уйти. И…уходила. Уходила и вдруг с ужасом понимала, что это – всё. Всё! Больше не будет в моей жизни этого человека, этой женщины никогда. Не будет этих зелёных насмешливых глаз, лукавой улыбки, смеха, губ нежных, рук ласковых…ничего не будет этого. Ничего из того, чем я жила столько дней, что мне необходимо уже, как воздух, без чего я не могу. Просто не могу…И вот тут-то меня буквально с головой накрывала настоящая боль. Не та, ноющая, слабая, которую можно заглушить хоть на время ласковыми словами, или поцелуем, или нежным письмом. А такая боль, от которой нет спасения ни днём, ни ночью, ни на работе, ни дома - нигде и никогда. Боль острая, жгучая, режущая вены на запястьях, бьющая наотмашь, пульсирующая в голове… Когда помимо моей воли из меня извергалось только одно слово: Лидочка. И я голосила этим словом, как ненормальная: «Лидочка! Лидочка Лидочкааа…» И очень скоро измученная, истерзанная этой болью, я мечтала только об одном: сдохнуть! Хотите знать, чем это заканчивалось? А ничем! Лидочка вдруг присылала СМСку с текстом типа: «Ну, ты же не можешь меня бросить» Или звонила и говорила невинно-детским голосом: «Ну, ты чего, солнышко?»
И всё…слушая этот голос, я чувствовала, как моя боль начинает потихоньку притупляться и уходить. Потому что для меня Ликин голос – бальзам целебный на все раны.
Руська справедливо сердится: «Не надо пугать! Собралась уходить – уходи!» Да кто ж спорит? Так и надо поступать! Конечно! Только вот какая штука получается: я каждый раз свято верю, что смогу уйти, потому и ухожу. Ухожу! Но, на самом деле, я как коза на верёвочке… Наверное, потому что моё самолюбие всё же слабее моей любви к Лике.
Резонно спросить: зачем же тогда я это делаю? Зачем рвусь уйти, если знаю, что всё равно не смогу? Ну, это просто объяснить. Я очень импульсивна и живу эмоциями, как любая женщина. И люблю преувеличивать, как язвительно замечает Руська. Но, честное слово, я совершенно искренна в своих порывах. Хотя со стороны это, наверное, глупым кажется. Не спорю. Конечно, глупо, но это - мои порывы, мои чувства…моя жизнь…