…Мне тяжело лгать себе. Мучительно больно осознавать факт, что в 17 я так и не научился говорить отражению в зеркале комплименты. А может, и не надо? Ведь все знакомые, друзья и даже посторонние люди столь превосходно делают это за меня.
Пытался доказать им их неправоту – бесполезно. Привык и стал извлекать выгоду, ибо надоело. Противное чувство постоянного пользования людьми доканывает всю ночь. И только я понимаю, что это единственный белый проблеск моей совести. Для всех она всегда сияет белизной. Никому же не видно, как чёрная копоть покрывает беспомощное сердце; никому уже не слышно, как его стук стал жалобней и чаще; и уж точно никто не чувствует такой же горький солоноватый привкус во рту, какой чувствует каждый день мой язык, прогуливаясь по зубам.
Наверное, поэтому мне захотелось убедить всех ещё больше, что я хороший - сделать себя в глазах людей замечательным очень просто. Стоит только попробовать. А дальше я задумал ещё один шаг, как мне кажется, чуть сложнее – всех разочаровать. Весь фокус в том, чтобы запечатлеть на плёнке вечно улыбающиеся лица в момент искажения. Физиономию с отвисшей челюстью и выпученными глазами можно наблюдать не больше пяти секунд, а затем уголки её рта привычным движением потянутся к ушам. Годы тренировок перед зеркалом не пропадают даром! Все мы хорошие, все мы белые, и уж, конечно, все мы пушистые.
В восемнадцать лет во мне сломался какой-то механизм. Вернее – испортились все предохранители. Мысль о всеобщем разочаровании стала идеей Фикс. Я не боюсь стать убийцей ради того, чтобы получить наслаждение. Фоток с искренними лицами мне показалось мало, я захотел нечто большего. Я захотел наслаждения. А смерть – это не только хороший повод к разочарованию, но и к наслаждению.
Я понимаю только сейчас, как это жутко, но механизм запущен, и моё тело с ручного управления перешло на автоматику. Мои мысли-наблюдатели противостоят запущенной программе только тогда, когда я занимаюсь активной деятельностью и участвую в школьной жизни. Ещё пока спасает любимая музыка…
Направленное дуло выстрелит. Пуля не промахнётся. От мишени ничего не останется. А она вы-биралась так долго и тщательно! Даже если я закрою глаза, руки сделают своё дело – направят оружие чётко, как надо – автоматика без чувств и эмоций. Чувства и эмоции – это и есть наслаждение, которое появится после убийства. Программа выполнена. В автоматике больше нет проку. Тогда вернутся чувства и эмоции – вечные судьи дел человеческих, которые мы же нередко именуем совестью.
Как жаль, что понимать не значит делать. Понимания проблемы хватает только на сопротивление ей (и то недолгое). А для устранения нужно что-то большее, чем понимание. Я не знаю, что именно. Найду – хорошо, а если не успею, произойдет что-то ужасное. Об этом ужасном я узнаю так же, как все – уже после случившейся катастрофы. Машине не нужна память… Есть ещё время, помогите!..
Если я не найду противоядие, то ищите человека, фирменным одеколоном которого стал запах крови, крики и ужасы стали ему попсовой музыкой, а хруст костей – еле слышным шорохом. Ищите и остановите его. Убейте машину. Убейте меня. Убейте хорошего мальчика!!!
- Ты очень хорошо знаешь девочку, которая в смерть влюбилась, а я недавно познакомился с мальчиком, который в смерти ищет наслаждение, - негромко шепчу я Госпоже, не отрывая глаз от ещё неполной луны, - Возможно, у них есть что-то общее. Как думаешь? – громче спрашиваю я и поворачиваю голову, чтобы прочитать ответ в её глазах.
Она молчит. Я только слышу её участившееся сердцебиение. Вижу помокревшие глаза и понимаю всё, всё, что она хочет сказать. Да. Всё. От начала и до конца. Моя Госпожа. Моя Вселенная Понимания!
Луна едва слышно перебирает на своей ночной арфе струны ветра, создавая нам, ночным визитёрам крыш, подобающую музыку. Эта музыка способна усыпить счётчик жизни в нашей груди, чтобы мы могли сполна оценить прелесть воссоединения. Откуда-то снизу взлетает вверх перепуганный до смерти – это слышно по ритму его маленького сердечка – голубь. Шуршание перьев на его крыльях привлекает наши взгляды. Но и там они снова вместе, ибо сошлись в одной точке.
- Почему тебе нравится луна? – спрашивает девушка наполненным радостью голосом.
Усмехнувшись чуть сильнее положенного, я пытаюсь из кучи образов и ассоциаций, что поднялись в моей голове, выговорить что-нибудь стоящее, а, главное, членораздельное. Однако вместо гениальной фразы для цитатников я говорю марсианские звуки «а» и «у». Госпожа смотрит на меня сначала с глубоким интересом, который словно льётся из её глазищ, а когда я закончил свою какофонию, моя девочка откровенно засмеялась. Она надо мной смеялась! А я-то думал, что разучился обращаться с девушками…
- Какой ты забавный! – сказала сквозь отдышку она, - Неужели ты не видишь? – был вопрос, и глаза в след ему обратились к луне, - Это магия серебра!
Молвив это, моя спутница резко встала и подошла к карнизу. Нет, я, конечно, помню, что она выдумка моего воображения, но всё-таки свободный полёт – это не для моих нервов. Я заметно напрягся и стал мысленно просить её отойти. Я не знал, слышит ли она меня, но так не хотелось голосом обрывать посвящение в серебряные маги!
- Луна способна дать крылья. Она наполняет каждый вздох своей Силой и даёт тебе право быть тем, кем ты хочешь. Тебе не нужно думать, кто ты есть на самом деле, глядя в её молочные зеницы. Тебе необходимо помнить того, кем ты себя знаешь! И не более! Седая Королева примет всех, кто к ней обратится. Ведь история её печальна. Слышал ли ты её?
Однако я не слышал даже всего, что говорила извечная спутница моего одиночества, поскольку я наслаждался видимым. Девушка, облаченная в чёрное платье до пят (что я только что заметил), таяла в белых потоках любви далёкой планеты. Она была подобно великой Бастет – так же властно поглощала лунные дорожки, как и следует кошке окраса безлунных ночей. Так же радовалась она каждому холодному прикосновению. Так же влажно смотрела она на меня…
- Бастет? – усмехнулась Госпожа, - Тогда тебе, учитывая давние события, придётся взять на себя полномочия Татенена, ну, если не потянешь, хотя бы сделать вид, что ты мой «любящий» папочка! Или, может быть, тебе предсказать твоё будущее?
Го говорила таким загадочным голосом, что, мне казалось, кровь начинала бегать быстрее по моим венам от страха перед властью лунной кошки. Я не мог говорить – я её боялся. Госпожа стала медленно и властно продвигаться ко мне. Её больше не трогала Серебряная Владычица - её забавлял мой опешивший вид. Вся её стать выражала желание подчинять. Разве мог я взять полномочия хотя бы столь любимого ею Ра, когда я просто был не в состоянии оторвать от неё взгляд? А она прибли-жалась…
- Подними очи свои к моей Повелительнице, - услышал я шёпот у себя над правым ухом, - и узри своё короткое будущее! – последние слова она произнесла отчетливо и устрашающе, что по моей коже промчалось стадо муравьёв.
Я послушно перевёл взгляд с места на карнизе, где Баст стояла пару минут назад, на её Госпожу… Голубоватые ливни лунной лавы пролились в меня, как из ящика Пандоры… Я чувствовал, они наполняют меня, разбавляя мою алую рябь холодной синевой. Я терял своё тело, поскольку оно превращалось в дополнение луны. Я больше не знал себя. Меня больше не было...
Тогда я увидел две тёмных силуэта – его и её, кружащиеся в каком-то знакомом танце на диске Луны. Они отдавали ему всю свою душу, ибо видно было, что каждое движение есть они сами. Их танец дышал жизнью, казался мне неимоверно близким и понятным. Хотя на самом деле я и танцевать-то не умею. Партнёры сливались воедино, временами бросали друг друга, что не избавляло меня от чувства, что они представляют собой целостный образ – две половины одной гениальной картины. Однако вскоре возвращались обратно и так крепко прижимались, что мне становилось ясно – они боятся потерять друг друга. Слишком сильно, чтобы это осознать. Постепенно пара делалась всё меньше, всё также временами бросая друг друга, а затем вновь сливаясь в одну целую фигуру. Потом они стали такими маленькими, что я не мог различить их друг от друга. Через одно лунное мгновение чёрная точка начала увеличиваться, приобретая знакомые мне очертания – той самой изящной фигуры в эбеновом платье, что была сначала. И она стала танцевать одна. Её соло было наполнено эмоциями – то она взлетала вверх, и я ощущал её радость, то вдруг внезапно она изображала гнев, хлестая руками пустой воздух… Внезапно танцовщица упала на колени, схватилась за грудь и затем распростёрлась на воображаемом полу, постепенно растворяясь в серебре ночного светила… Недолгим был её танец. Я вернулся в своё тело, спустя несколько секунд поняв, что плачу.
Когда я открыл глаза, я стал судорожно искать свою кошку. Но вокруг совершенно никого не было. В голове шумело и кружило от выпитого нами шампанского. Я ощущал себя неспособным встать и двигаться вниз по лестнице домой – все-таки шампанское влилось в меня одного.
- Что ж… Ночь в одиночку на крыше. Можно ли это назвать достойной концовкой вечера с девушкой твоей мечты? – рассмеялся я, прогибаясь назад, чтобы спиной можно было чувствовать грязновато-белый холод моей тени на крыше.
Не нужно было даже напрягаться, чтобы услышать хруст рубероида под моим весом. Ветер ласково двигал Луну в её покои, таща за собой на весенних верёвках Солнце. Это такой своеобразный шорох, как любимый скрип старой телеги, на которой твой дед возил тебя в школу в соседнее село. Солнце уныло зевает в такт Луне, ведь они никогда не спят. И вместе тоже никогда не будут. Да, наверняка это и есть история, о которой мне хотела рассказать Бастет. Странно, однако повесть о трагичной любви небесной царской семьи отнюдь не вяжется с её «происхождением», которое мы привязали ей сегодня… Вообще какой-то странный день. Никак не мог себе представить, что Кира способна вот так просто мне о чем-то не сказать. Неужели она действительно боится ревности? Глупо. Мы же лучшие друзья! Нет, так друзья не поступают. Странный день. Странно ещё то, что мне как-то неуютно и холодновато…
Сон всё равно начинал отягощать мои члены, не давая даже идеи о доме закрасться в мои пьяные мозги.
- Мой странный серебряный вечер, - констатировал я, обнаружив себя в платье кошки.