В чужой стране все друг другу чужие, и даже бывшие соотечественники, земляки испытывают друг к другу завистливое чувство: «он хочет занять моё место», «он занял место, которое могло бы быть моим». Первые проявления этого чувства отъезжающие на ПМЖ могли заметить ещё в автобусе, увозящего в далёкую Германию. В нашем автобусе, к примеру, где было много «челноков», порядочно эмигрантов по еврейской программе, и два-три переселенца из русских немцев, последние подчёркнуто разговаривали на немецком языке, и вопросы на русском языке остальных пассажиров игнорировали, мол, мы не вам чета. Хотя в Киеве, откуда отправлялся наш автобус, они же бойко общались по-русски. Программы у нас были разные, а вот в страну мы ехали одну.
В Нюрнберге наши пути разошлись: «челноки» поехали дальше тем же автобусом, русские немцы незаметно исчезли куда-то. Евреи и «примкнувшие к ним Шепиловы», то есть неевреи-члены смешанных семей, были «гостеприимно» приняты служащими перевалочного пункта, старательно «не понимавшие», чего же хотят измученные долгой дорогой ПМЖэшники. Как-то всё устроилось, служащие собрали наши документы, выдали деньги для проживания в Нюрнберге на те 2-3 дня, что нужны были для распределения приехавших по городам. И сразу же началась «внутривидовая» борьба.
Супружеские пары селили по две в четырёхместный номер, а одиноких женщин (таких же мужчин не было) каждую в отдельный четырёхместный номер. Лишь одна семья, мать с отцом и два сына, жили, как и положено, в четырёхместной комнате, родители на нижних постелях двухярусных коек, а сыновья спали вверху, как и положено романтической молодёжи. Некоторые из эмигрантов уже знали, что и кому положено в этом узловом пункте путешествия, и часами ожидали у стойки с вечно закрытым окошечком, у которого были часы обслуживания от ... и до... . Но ... неприветливые служащие появлялись там лишь мимоходом, не реагировали на призывное мычание безъязыких эмигрантов (тогда мы для них были немые, немцы). Лишь иногда они не выдерживали умоляющих взглядов и постоянного постукивания в стекло окна и по стойке, и реагировали на просьбы типа „Geben Sie mir bitte W;rterbuch“, произнесенные на немецком языке с ужасающим русским акцентом, что означает «Дайте мне, пожалуйста, словарь».
О, словарь этот был бесплатным, полагался по слухам каждому эмигранту, и был современной версией русско-немецкого и немецко-русского словаря, написанного немецкими языковиками. И мы с женой, с нашим университетским образованием, хорошо понимали ценность именно этого словаря Лангеншнайдта, содержавшего современные немецкие слова и выражения, находящиеся в ходу сегодня, сейчас. Ехавшая с нами в автобусе кругленькая и полненькая воспитательница Роза из Бердичева узнала об этом словаре одной из первых, долго торчала у окошечка в первые дни, уклончиво объясняя причину своей вахты, и получила втайне от других вожделенный словарь. Может быть, ей помогло и знание языка идиш, имеющего много общего с немецким.
Уже перед отъездом, за полчаса до отправления автобуса в Мюнхен, Роза сообщила драгоценные сведения нам, двум мужчинам, мне и главе семейства с двумя сыновьями, но не из любви к нам или ко всему человечеству. Нет, вроде бы случайно она попросила нас помочь ей внести в автобус дюжину тяжёлых сумок, её багаж. Что мы и сделали, пока наши жёны стояли у заветного окошечка, и тщетно ожидали «гостеприимцев», устроивших как раз скромный перерывчик. С неохотой подошёл один служащий на постоянную жестикуляцию и постукивание в окошечко полной дамы квадратного сечения, стоявшую вместе с таким же квадратным мужем с головой в виде ромба, больше похожего на редьку. Тут моя жена произнесла фразу, на которую страж порядка у окошечка отреагировал, взял откуда-то снизу, из окошка не видать, книжку-словарь, приоткрыл окно и небрежно бросил его моей жене. Но квадратная дама ловко протянула жирную лапу, выхватила словарь прямо из-под руки жены, и сразу заспешила в автобус. Окошечко тут же закрылось, «приём был закончен, свечи погашены», и оставшимся ни с чем ничего не оставалось, как подхватить свой багаж, и поспешить в разводящий пары автобус.
Приехали мы в переходное общежитие, где десятилетие назад разрешалось жить лишь один месяц, после чего эмигрантов «распихивали» по другим общежитиям. Там разрешалось жить уже почти год, и за это время нужно было выучить немецкий язык на курсах, длившихся почти полгода, и затем найти себе квартиру. Как происходили поиски квартиры, я уже описывал в рассказе «Как найти квартиру в БЗ».
Попав в большой город в Германии, многие эмигранты оказались беспомощными, так как ничего, или почти ничего не знали о быте этой страны. Транспорт, телефон – всё требовало денег, и каких-то знаний, навыков. Тоска об оставленных родных местах и людях вынуждала к частым телефонным звонкам родным и близким, от которых теперь отделяли границы и тысячи километров. Деньги предоставляла служба, занимавшаяся теперь уже ушедшими в прошлое контингентными беженцами. Так обозначались евреи и их родственники, эмигрировавшие на ПМЖ в страны объединённой Европы.
Всем предстояло пройти медоосмотр, встать на социальное обеспечение, получить страховое медицинское обслуживание, записаться на курсы языка, зарегистрироваться на бирже труда, то есть формально войти в социальные структуры страны, стать признанным членом общества в Германии. Информация обо всех этих интеграционных мероприятиях поступала из многих источников: община, государственные учреждения, клиники и частные практики врачей. А также знакомые ещё по Союзу, и редко у кого родственники. И конечно, новые знакомые, приобретаемые в общежитии, в учреждениях, в очередях к врачам, и просто на улице вблизи общежития, в парке.
-Здравствуйте, мои дорогие, узнаю земляков издали,-
обратился ко мне с женой низенький, плотный мужчина с речью, из которой прямо торчал жуткий местечковый акцент. У него было круглое блинообразное лицо со старательно нарисованной радостной улыбкой. Между тем небольшие поросячьи глазки незнакомца внимательно следили за нашей реакцией, и были довольно холодны и бесцеремонны. Мы с женой не всесоюзно известны, скорее даже наоборот, и не разделяли его радости при нашей встрече, поэтому отвечали ему приветливо, но слегка настороженно:
-Здравствуйте. Кто Вы, и из какого города Союза приехали сюда?-
-Меня зовут Ботвей, друзья называют Ботей, тётя Ботя, ха-ха. Я приехал из Молдавии. Там сейчас идёт война, республика Приднестровья против кишинёвских властей,- поведал нам новый знакомый.
-О, а я детство провела в Молдавии,-
ответила жена. Незнакомец, воодушевлённый безмерно тем, что мы и вправду оказались его земляками, хотя и частично, растаял, во взгляде его появилось подобие теплоты, а улыбка стала подлинно счастливой:
-Меня же в Молдавии каждая собака знает, я служил майором в республиканских войсках,-
это уже скороговоркой вставляет Ботвей, спеша взять разговор в свои руки. Это ему удалось, и оставшиеся десять-двадцать минут он повествовал о своей матери, бывшей узнице концлагеря нацистов, теперь получившей льготы от немецких властей, хорошую двухкомнатную квартиру в этом прекрасном районе города, неподалёку от переходного общежития.
-Моя мамаша прикована к креслу на колёсах, паралич ног. Вместе с ней живёт моя сестра, молодая, красивая, и совсем непохожая на еврейку,-
рассказывал Ботвей, причём улыбка с его лица куда-то исчезла, смотреть он старался только на меня, избегая глядеть на мою жену, к которой последняя его сентенция явно не относилась. У меня появилось ощущение чего-то грязного, что надвигалось на нас. А Ботвей продолжал, причём тон его речи изменился от приятного до не очень приятного, и даже неприятного:
-Все еврейки грязнули, я никогда не женюсь на еврейке,-
выкладывал свою жизненную программу на будущее злобноватый Ботя, с каждой минутой своей речи теряющий привлекательность, выглядев скорее непривлекательно, и даже отталкивающе. Это был уже не камешек, а скорее булыжник в огород моей жены, с виду типичной еврейки. Что-то давно не поминал я словечко «конкуренция». Ан глядь, и вот уже конкуренция прямо сквозит из глаз Ботвея. Он смотрит на меня, пытаясь заворожить взгядом, в уголках его рта появилась слюна, он её непроизвольно сглатывает, продолжая нахваливать свою сестру.
-Она у меня хорошая хозяйка, вкусно готовит, вот только никак себе мужчину не найдёт. Вы обязательно должны прийти к нам в гости. Приходите завтра в 2 часа дня, я вас с матушкой и сестрой познакомлю. Мать не очень приветлива, по правде говоря, немного овербутл (крыша поехала), но ничего, я её приструню, и она у меня будет, как шёлковая. А мы выпьем за Молдавию, вы только бутылочку вина с собой прихватите. Я уже вижу, что Вы сестре моей понравитесь,-
обратился Ботя только ко мне.
На жену мою он давно не смотит, да она для него уже не существует. Мы с женой переглядываемся, сытые по горло приветливостью этого Ботвея, и прощаемся, а я судорожно отряхиваю десницу, которую Ботвей, пуская слюни, долго мусолил на прощанье. Как хорошо, что человечек этот живёт в другом городе, как он рассказал нам в эти долгие минуты непредвиденной задержки, и сюда лишь наезжает к родным – реже будем встречаться с этим прилипалой.
Вот ведь незадача: собирались ехать в центр города, да этот Ботвей задержал нас этим разговором, а скоро в учреждении обеденный перерыв. Опоздали! А кто-то другой успел пройти до обеда. Эх, конкуренция!
Но вот мы уже в учреждении. Оторвав номерок из аппарата, похожего на кассовый, ждём своей очереди, поглядывая на высоко расположенное на стене табло, как в аэропорту, и ждём появления нашего номера. Он появится вместе с номером комнаты, куда следует идти. Мы с женой тихо беседуем, вспоминая назойливость нового знакомого. Наша очередь подоёдёт ещё нескоро, ждать не менее получаса. На звуки нашей русской речи к нам подвигается поближе пожилая, но ещё не старая женщина, осторожненько вклинивается в нашу беседу. Вначале мы пытаемся, односложно ответив на дежурный вопрос, по какому вопросу мы пришли сюда, продолжить наш разговор, но не тут-то было. Соседка по очереди уже на марше выяснения, откуда мы приехали. И снова встреча с землячкой: она тоже из Харькова, где мы с женой выучились в университете, а затем работали. А вскоре выясняется, что её муж работал в одном со мной институте в должности замдиректора по науке, правда, недолго. Проработав несколько лет, он умер от лейкемии. А Таня, так отрекомендовалась эта землячка, поехала вслед за старшей дочерью, уехавшей на ПМЖ в Германию. Она фиктивно вышла замуж за старого и больного вдовца-еврея, чтобы жить рядом с дочерью. И тут же вываливает нам всю правду-матку об этом своём браке, что она не спит с мужем, в общежитии попросилась жить отдельно от него, а вот теперь пробивает себе отдельное от него жилище. Она даёт нам номер своего мобильного телефона, а нам ей в обмен нечего предложить: мы всё ещё живём в общежитии, большой нужды в непрерывном телефонировании не имеем, редкие звонки на родину делаем из автоматов. Татьяна между тем рта не закрывает, рассказывает нам про дочь своего мужа Иветту, которая сохраняет добрые отношения с новоявленной мачехой.
Приятно встретить здесь в Зарубежьи земляка, знакомого, где вероятность встречи, согласитесь, мала. Вот и я был приятно удивлён, заметив бывшего коллегу по работе в институте Валеру, стоявшего рядом с агенством по приёму беженцев. После обычных приветствий последовало знакомство с женой Валеры, стоявшей рядом с ним, и его с моей женой, а также обеих жён друг с другом. Договорились о встрече у нас в общежитии, расположенном неподалёку, где мы занимали одну комнатку в трёхкомнатной квартире. В остальных комнатах тоже жило по семье из двух человек. Я уже поступил на курсы немецкого языка в Гёте-институт с высоким уровнем преподавания, и отзанимался почти месяц, когда в условленный час пришли гости, Валера с женой Людой. Визит их был недолгим, стола с угощением не было. Валеру я знал плохо, работали мы в разных корпусах, но у нас были общие знакомые. Мы с ним даже играли некогда в волейбол на первенство интситута, нас разделяла сетка, и мы были противниками. А однажды мы вместе были в совхозе на косовице, жили в палатках, питались из оного котла.После работы я часто встречал Валеру у реки, где он успешно выуживал рыбин-карпов больше килограмма весом.
И вот теперь он рассказывал нам об общем знакомом Вите, с которым я когда-то работал в одной лаборатории, в одной комнате. И Валера с Людой, и Витя с женой и сыном жили теперь в одном общежитии, в отдельных однокомнатных квартирах. Мы с женой тоже были бы непрочь жить в отдельной квартире. А в том общежитии, куда нас поселили после переходного общежития, мы вынуждены были уйти из первоначальной квартиры на другой этаж, в другую квартиру из-за козней соседей. И попали из огня да в полымя. Но здесь по крайней мере не было громкой «музыки» плебса, зато хватало тихого яда змеиного шёпота объединившихся против нас соседей.
Пока я делился с Валерой впечатлениями о моих первых днях в Гёте-курсах, Люда «зажала» мою жену в угол, настойчиво советуя ей вообще не ходить на курсы немецкого языка, мол, нам, женщинам, это не нужно. А на вопрос моей жены, а ходит ли сама Люда на языковые курсы, та скромно призналась, что да, она ходит попроще, посчитав уровень Гёте-курсов для себя слишком высоким. К тому времени мы с женой уже сообразили, что все или почти все советы случайных знакомых вовсе не случайны, а служат устранению конкурентов. Например, поверив совету Люды о том, что учить язык здесь не обязательно, моя жена никогда не получила бы никакую работу здесь,и вынуждена была бы «сидеть на социале», получая пособие, и находясь на социальном дне, непрестижном, всеми презираемом. Той же цели, сделать конкуренту хуже, служил и второй совет Валеры, который он нам дал с апломбом знатока, поняв, что моя жена уже собирается идти на курсы: он и его жена Люда предлагали жене подождать, пока я не окончу курсы, а затем и самой идти учиться. Во-первых, этот совет приводил к очевидной проволочке, а во-вторых он приносил и финансовые потери, как показал опыт.
Выслушай друзей, и сделай наоборот. И моя жена тоже пошла устраиваться на курсы языка в Гёте-институт, которые имели право посещать все окончившие ВУЗ. Там она встретила знакомую по общежитию, толстую и уродливую бабищу. Та была не в духе, провалив вступительный тест на эти курсы. Соседство соседством, а конкуренция есть конкуренция. И соседка, сделав сильно-пресильно удивлённое лицо (хотя правильнее было бы написать морду, что более отвечало бы случаю) грубо пролаяла:
- И ты сюда? И чего все сюда, в Гёте-институт прутся? Т ебе надо не сюда, а в BBZ-курсы!- (BBZ - самые слабые курсы языка)
Шедшая с ней Елена Прекрасная из Подземного Царства (см. мой рассказ «Женитьбы в Ближнем Зарубежьи»), которая на фоне соседки смотрелась эффектнее, скромно потупилась, и на её лице появилась лёгкая улыбочка, затем она ненадолго вскинула голову и бросила пламенный взгляд куда-то в сторону, мимо моей жены, где случайно находился видный мужчина. Елена Прекрасная только что удачно прошла тест, и поступила на Гёте-курсы. Жена не ответила грубиянке, кивнула в знак приветствия обеим, и пошла в комнату тестов. Она получила листок с вопросами, ответила на них и сдала листок теста проверяющей преподавательнице. Та выдала моей жене бумаги, нужные для оформления учёбы в Гёте-институте. Со следующего месяца начались занятия и у жены.
Обычная конкуренция в коммуналках в нашем общежитии принимала уродливые формы: здесь были угрозы насилия, кого-то на самом верхнем этаже даже душили за просьбы соблюдать предусмотренный в доме порядок, тишину, неугодным соседям на общей кухне в их отсутствие могли подложить невесть что в кастрюли и сковородки. Сумасшедший скрипач мог пиликать до глубокой ночи, а эгоистичная пожилая ленинградка, не желая участвовать в уборках помещений, «расписывала» стенки туалета своим калом. Шалавы пытались «стрельнуть» чужих мужей, матроны из «добропорядочных» заигрывали с соседскими мужчинами. Словом, общежитие представляло собой бродильный чан, где соседствовали бывшие учёные, музыканты, полууголовные бармены, учителя и програмисты, преуспевающие и неудачники. И все учили на курсах язык, а после их окончания обязаны были искать квартиру.
Разжалованная принцесса Елена из Подземного царства тоже проживала здесь с двумя детьми. Ею изгнанный муж жил где-то в другом месте, а она вела любовные интрижки одновременно на нескольких фронтах: с хозяином греческой лавки напротив, у которого она иногда задерживалась допоздна; с подающим надежды програмистом Димой, жену которого она оттирала в их общих ознакомительных походах по городу; с отставным военным Мишей, у которого были здесь же дети и жена. Уж очень хотелось Елене Прекрасной попасть в господа в этом царстве-государстве, а не остаться внизу общества.
Безмужних завидки брали при виде женщин, вольно и счастливо прогуливавшихся со своими мужьями под ручку, а тем паче, если супруги ходили, взявшись за руки, как дети, ей богу! Мужчины завидовали уверенным в себе молодым парням в кожанах, с мобильниками возле уха. А те названивали в Питер, Москву, Тулу, Киев, ... и перечисляли товары, которыми можно было, вывезя их из бывшего великого и могучего, порадовать сытую и сонную Германию. Все завидовали уже знавшим язык аборигенов, и могущих на нём изъясняться. А и те, и другие завидовали ловким пройдохам, которые умудрялись и без языка находить свои кривые пути-дорожки к счастью в этом лабиринте чужих понятий и возможностей.
После окончания курсов всем предстояло снять квартиру. Эту тему я затронул в рассказе «Как снять квартиру в Ближнем Зарубежьи», и конкуренция там сыграла свою роль. Дальнейшие проявления конкуренции можно увидеть при поисках работы, какого-нибудь занятия, научной, творческой активности, которые я тоже описал в других рассказах о Ближнем Зарубежье. И даже на похоронах членов еврейской общины, заслуживших своей многолетней активностью признание и зависть других, менее заслуженных членов нашего сообщества, порой случается толкучка среди желающих произнести прощальное слово об ушедших навсегда.
19 декабря 2011 г.