- На мой взгляд, ты еще слишком молод, Ванечка, чтобы заниматься антиквариатом…
- И чем бы ты мне предложила заниматься? Множить сети закусочных, опутавших даже маленькие города? Играть в музыкальной группе, или, быть может, на бирже?
- Не сердись, я не хотела тебя обижать. Мы еще увидимся завтра?
- Хорошо. Тогда пойдем смотреть мои картины. Я их уже подготовил, развесил…
- Ты пишешь картины?
- Собираю. А если и делаю что-то сам, то только с изнанки. Невидимой краской.
- Мне очень хочется увидеть эту изнанку…
« Зачем я так разговариваю с мальчиком? Почему-то я все время с ним разговариваю…»
- Область Лицзянь до сих пор в основном состоит из насийцев – племени, которое в повседневной жизни руководствуется законами матриархата.
- То есть, женщины… подчиняют себе мужчин?
- И да, и нет. Но материальная сторона жизни полностью зависит от женщин.
- Чем же, в таком случае, занимаются мужчины?
- Духовным. Литературой. Музыкой. Живописью. Каллиграфией.
- Но некоторым из них все же удается совмещать жизнь реальную и … иллюзорную?
- Да. К примеру, моя мать старалась учить меня всему. На Юге она известный человек. Вторая Чжан Инь, только местная.
- Кто?
- Бумажная королева. Владеет предприятиями вторичной переработки сырья. На сегодняшний день – самая богатая женщина в мире. Но что ты скажешь о моем собрании картин?
Ляля оглянулась. За ней – дома, дома, их штукатурка - цвета оперенья фламинго на солнечно-закатной стороне, на теневой же – лазурь, фиолетовый, малахит… А перед ней – травы, злаки, камни, деревья, облака, горы; и гребни скал, и небесные фактуры невероятно схожи: экспрессия мазка, приглушенный, неброский, многослойный тон… Душа Китая…
- Твоя невидимая рука великолепна. Рука настоящего ценителя и настоящего художника. Я приобрету этот пейзаж для твоего отца.
За шесть месяцев Ляля управилась. Она привезла из Китая для П.П. облачные горные пейзажи, звенящие воды, мудрые, вечные камни, легкое, гибкое дерево, поющие ветра…
Остывающей, густеющей ноябрьской порой, когда она уже десятки раз пробежала любимые переулки, - и они теперь казались ей немного иными, - удалось пройти еще дальше, к Маросейке, и вновь подивиться все растущим вокруг ресторанам восточной кухни, и еще дальше, на Мясницкую, к чайному дому купцов Перловых, и остановиться на время в московском Китае, чтобы все-таки как-то осмыслить свой путь…
Она вспомнила Ши Линь – тот самый «каменный лес», который, согласно древней легенде, был подарком даосского бессмертного двум влюбленным для уединения – лес, где теряет значение все: годы, прожитые будто вслепую, но все же составленные из бесценных и только тебе принадлежащих дней, месяцев, сезонов; и пугающее пространство незнакомого языка, вдруг обернувшееся языком птиц, цветов, взглядов, рук… Значение же подарка Ивана, полученного ею в аэропорту Гонконга на прощание – маленькой и абсолютно пустой корзинки, увитой красными лентами – ей удалось разгадать только в Москве – загадочный, таинственный юноша, как он мог! – когда ни ответить, ни изменить что-либо было уже нельзя, и разлука мокрым серым крылом накрыла обоих. Корзинка служила атрибутом традиционной китайской свадебной церемонии и предназначалась для личных вещей невесты…
Жизнь здесь и сейчас снова побежала своим чередом, и старшая дочь Ася упорхнула в Европу к отцу, спустя пару месяцев за ней последовала любимая подруга Ксю, а недавняя малышка Соня неожиданно для всех отчаянно и дерзко вступила в «сложную подростковую пору». После удачного и масштабного проекта для П.П. заказчики Ляли всполошились. И, с трудом встраивающая в еженедельник встречи, поездки на объекты и посещения специализированных выставок, Ляля вдруг узнала, что у Павла Петровича Лачина случился обширный инсульт…
Прошел год. За это время Ляля открыла учебный центр для будущих дизайнеров, опубликовала свои лучшие проекты в лучших интерьерных журналах и отчетливо поняла, насколько одиноким и беззащитным может стать человек, внезапно и вынужденно остановившийся в несущем, неизбежно увлекающем, а порой и сминающем на своем пути потоке. П.П. теперь, вероятно, навсегда остался в своем Китае, созданном ее руками – карпы Кои и тихо, чуть слышно журчащий фонтан, пейзажи близ Лицзяня, ткани оттенка тумана, выгоревшее, а местами и вымоченное, естественно состарившееся дерево. И иероглифы, дождем стекающие по стене. И фигурка мальчика Карако – китайского наследника, что приносит удачу и благополучие.
…Они встретились в восстановительном центре, где П.П. в специальном костюме ежедневно, тяжело и упорно совершал автоматизированные, парящие в воздухе шаги. Сквозь стеклянную стену Ла Чэнь Ван смотрел, как его отец учится ходить заново. Рядом стояла взволнованная, будто помолодевшая, Ляля и украдкой разглядывала Ивана, окончательно складывая в голове картинку. В нем будто светилось Яшино отражение – поэтичность души, живущей вне времени, пульсировало Колино мужское обаяние; и все это удивительным образом звучало в исполнительской манере Дениса – как гармоничное равновесие и завершенность. И - главное - они говорили на одном языке. То есть, зачастую понимали друг друга без слов…
Соня, читавшая теперь исключительно справа налево, по особой схеме – других книг, кроме манг, для нее не существовало – как-то с вызовом произнесла: «Я выйду замуж только за японца. Или – в крайнем случае – за китайца». «В крайнем случае…» - шептала Ляля.
Иван обернулся к ней.
- Ты будешь в красном платье. Вышивка. Бисер. Точная копия из дома моды Адар в Париже.
Ляля смотрела на бесценное кольцо работы Лалика: волны эмали, словно сдерживаемые золотой окантовкой, расходились от крупной барочной жемчужины. «Зыбь на воде». Жизнь в движении и жизнь в созерцании; форма, которая говорит…
- Твоя мать не приехала, - вдруг вырвалось у нее.
- Моя мать – гордого и независимого племени, ты забыла? Она сделала для него все, что было возможно, - Иван снова посмотрел на отца. – Вы познакомитесь. Ты поймешь ее – я уверен.
Ляля молча протянула ему обе руки…
На Покровских воротах буйствовал закат – золотая пыль оседала всюду, девы и старички-сатиры прикрыли веки, полутени на усадьбе Апраксиных окончательно загасили выразительную бирюзу. Солнце убегало вслед за гулом машин, туда, где еще не заснули дома; смешные растрепанные перышки-листья, поспешно выпрыгнувшие, младенчески-нежные, качались на чудом оживших после тяжелого, болезненного ледяного сна ветках; неприметные, похожие на мышат, воробьи беспрерывно шуршали под стрижеными кустами, вспархивали со звонким, по-мальчишечьи быстрым чириканьем, будто соревнуясь в произнесении скороговорок…
Последние всполохи заката уже угасли в молочно-белом свечении. Состриженный ноготок чуть накренился, да и застыл во вдруг опустевшем небе, так и не сумев ни от чего оттолкнуться. Вот-вот опустится серо-синяя, бархатная тишина на покатые плечи старых домов, и архитектурные силуэты смягчатся, подобреют, и кошачьи всех мастей выйдут из подворотен на Покровку. Но Ляля уже ничего этого не увидит - у нее теперь есть свой – не переулок - целый остров, прибежище нашедшей свое место души. Этим местом еще совсем недавно мог стать Китай-город, но - стал город в Китае. И это был вполне реальный адрес.
- Сонь, поедем через месяц в Поднебесную – с культурным обменом? Пора и там заложить нашу, белокаменную улочку. У меня только одно условие – возьмешь с собой нормальные книги.
Дочь вскинула на нее глаза, наполненные пронзительной, нездешней синью:
- И что, мам, сначала позвонить репетитору по английскому?