КАК Я ВАРИЛ САМОГОН
Это было замечательное время. Люди только-только начали пить с получки. До этого выпивали лишь по большим праздникам: под Новый Год, в Международный женский день 8 Марта, 1 Мая, 7 Ноября – в честь празднования Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года, ну, и в день рождения, конечно. Себя чествовали, любимого, близких родственников и друзей. В отпуск тоже так просто не уходили: устраивали застолье прямо на рабочем месте. Словом, хватало поводов всяких. Разумеется, речи тут нет об алкашах. Они были всегда. И, вздыхай-не вздыхай, будут и завтра, и после… тотальной войны с алкоголизмом. Таков уж недуг человеческий – тяга к дурному, запретному.
В ту пору я науку «двигал», числился младшим научным сотрудником одного из НИИ города Кемерово. Жалованье было как у всех мнс-ов Советского Союза - 110 рублей в месяц. На эти деньги сильно-то не разгуляешься: отдашь за квартиру, детский сад, долги и… на руках остается один пшик. Коли сказ о выпивке пошел, стоит одну цифру назвать для сравнения: бутылка поллитровки стоила 3 рубля 62 копейки. Причем везде: в Москве, Новосибирске или на Сахалине. И называлась она «Особая московская». На прилавках магазинов можно было увидеть еще «Столичную», но она стоила заметно дороже, и ее редко кто покупал. А вот просто «Водка», которую в народе звали «Сучок», исчезла. Ее перестали выпускать. Мы так думали. Но, скорее всего, просто сменили этикетку. И таким легким махом подняли цену аж на 60 процентов.
Но никто не роптал. Все искренне верили, будто государство заботится о нашем здоровье, стало выпускать более качественную алкогольную продукцию. Тогда ведь вообще не знали, что такое повышение цен. Напротив, каждый год 1 марта понижались цены на отдельные виды товаров, промышленных и продовольственных. И этого дня как праздника все ждали с нетерпением. Вот такая была жизнь. Беззаботная, не шибко богатая, зато во всех других отношениях стабильная и надежная. На работу ходили, как на праздник, радовались встречи с коллегами, балагурили во время серьезных опытов, играли в шахматы в перерывах между ними, устраивали розыгрыши.
Однажды после получки Леша Килин предложил устроить «мальчишник» в сосновом бору. Нас, «мальчишек», в физико-химической лаборатории института было всего ничего -десять молодых гавриков, включая двух лаборантов и начальника лаборатории. Алексей заведовал изотопной. Она располагалась в подвальном помещении главного корпуса. Там мы прятались от начальства, когда работа по какой-то причине не ладилась или просто не особо хотелось утруждать себя делами. Начальники боялись радиации.
После работы зашли в магазин, купили водочки, селедочки, колбаски, хлебца, лучку – всего помаленьку и гурьбой потопали в лес. А он был рядышком, метрах в ста пятидесяти от института. Расположились на пологом откосе ручейка, разложили на миллиметровке снедь, разлеглись, расселись сами. Выпили, закусили. Потом так хорошо поговорили! Этот славный «мальчишник» и положил начало выпивкам с получки и аванса.
Именно после него случился со мной курьезный случай. Радостный, навеселе я зашел в рыбный магазин, чтобы купить соленой горбуши для ухи. Твердая такая, чуть ли не дореволюционной засолки, стоила она копейки. Помню цену до сих пор: 52 коп. за килог. Если ее подольше подержать в воде, она станет мягкая и малосольная. Уха из нее получалась замечательная. Но тут на мою беду в магазин завезли свежую рыбу из местных водоемов. И на самом видном месте возлежал огромный усатый сом. И стоил он дешевле даже горбуши. Ну, я на радостях и махнул рукой продавщице:
- Беру.
Сом хоть и дешевый, а больно тяжелый оказался. И выложил я за него почти все деньги, что у меня остались после складчины на «мальчишник». Но я не унывал. Был уверен, свежая рыба понравится и матери, и жене. Сколько ухи можно будет сварить из нее! Еще и на «жаренку» останется. Я еле дотащил этого сома до дому. Там горделиво выложил его на стол, ждал восторга у своих женщин. Но они почему-то погрустнели. И на молчаливом недовольстве дело не закончилось. На другой день супруга поделилась несчастьем со своим отцом. Тот, активист-коммунист, написал на меня жалобу в партийную организацию, передал заявление своему другу Василенко, секретарю парткома: пропиваю де все деньги, нечем кормить детей.
Но казус заключался в том, что тесть не знал, что я уже пару месяцев как уволился с прежнего места работы – телестудии. Не знал об этом и Василенко. Он сам перешел на нештатную работу, устроился в пожарку – там больше платили, а с партийного учета не снялся на всякий случай, продолжал руководить партийной организацией творческого коллектива.
Пару слов об этой темной истории с телестудией. Жена забеременела вторым ребенком, когда я учился на дневном отделении Томского политехнического института. Мне ничего не оставалось, как возвращаться в Кемерово и устраиваться на работу. Тут подвернулась такая оказия: местной студии телевидения требовался технический работник, который должен был вечерами сидеть у экрана телевизора, ловить все огрехи, потом передавать их начальству для каких-то выводов. Классная работа: ничего не делать и получать за это 800 рублей. А, главное, днем-то можно учиться в институте. Так и сделал: подал одно заявление о переводе в местный Горный институт на дневное отделение, второе – на телестудию. Получил согласие там и там. Но возникло одно «но»: стипендию мне отказались платить. Терялся весь смысл этой затеи. Прокормить семью на одну мизерную зарплату было невозможно. Какое-то время, пока подыскивал другую работу, поработал на телевидении, но вскоре уволился.
И вот Василенко встречает меня как-то на улице и давай выговаривать:
- Ты что же, друг ситный, себе позволяешь?
А я не понимаю, в чем дело. Тоже ведь не знал, что он уже не работает там, где и я не работаю. Не было мне известно и то, что жена нажаловалась отцу, а тот дал ходу жалобе. И чем я больше краснел от непонимания, тем больше и больше Василенко распаляется в порыве справедливого гнева и воспитательного зуда.
Больше в рыбный магазин я не заходил и вообще перестал что-либо покупать, даже хлеб. Все деньги отдавал супруге. Но из круга «мальчишников» не вышел. Он стал для меня своеобразной отдушиной от монотонной обыденности жизни. И посиделки эти больших денег не требовали. Мы собирались не для того, чтобы напиться, а просто поговорить, в шахматы сразиться на выбывание. Килин был мастер на выдумки. Например, благодаря одной из них, мы могли не беспокоиться о деньгах: есть они сегодня, скажем, у меня или нет для складчины. Леша завел журнал учета, в котором записывал, сколько потрачено денег на очередное «собеседование», сколько приходится на каждого, кто сколько денег вложил. В итоге против каждой фамилии ставит плюс или минус, в зависимости от переплаты или долга. Долг потом, с очередной получки или аванса возмещался.
Однажды он, вообще, придумал, гениальную по своей сути идею, против которой не стали возражать даже наши жены. Он разработал Устав и учредительный Договор «облигационного общества», под которые мы все подписались. Суть идеи заключалась в том, что мы должны были с каждого аванса и получки отдавать по 5 рублей в общую кассу. Потом кто-то из нас или все вместе шли в Сберкассу, покупали на эти деньги, так называемые, трехпроцентные облигации.
Сейчас мало кто знает, что это такое. Придется пояснить. Эти облигации свободно продавались во всех Сберкассах, которые работали под эгидой Сбербанка. Они разыгрывались, как другие облигации. Но с той разницей, что обычные облигации, если на них на упал выигрыш, становились просто макулатурой. А трехпроцентные продолжали действовать неограниченное время. Их можно было вернуть в Сберкассу, получить назад деньги за вычетом этих самых трех процентов от стоимости облигации.
Все купленные облигации Леша хранил у себя в сейфе. Нам только оставалась следить за появлением таблиц розыгрышей, проверять, выпал выигрыш на какую-то из них или нет. Номера и серии облигаций каждый из нас записывал у себя в записной книжке.
С каждым месяцем пачка облигаций росла. Но выигрыш на них не падал. Какие же мы были наивные люди! Всерьез верили, что государство нас не обманывает, что мы когда-нибудь, но обязательно выиграем. Нам в голову не приходило, что от имени государства выступают обычные люди, которые тоже очень хотели выиграть.
Как-то вышло так, что на один «мальчишник» ни у кого денег не оказалось. И тогда кто-то предложил:
- А давайте продадим пару облигаций, а кассира попросим их никому не продавать, пока мы их снова не выкупим.
Так и сделали. С этого начался распад нашего «облигационного общества».
Теперь самое время рассказать о самогоне.
Наша физико-химическая лаборатория была довольно богата разными приборами. Имелись, причем в большом количестве, так называемые, холодильники Либиха. Это такая стеклянная колба, в которую вмонтирован стеклянный же змеевик. Если через этот змеевик пропускать пары, скажем, спирта, а через колбу холодную воду, то на выходе из змеевика пары превратятся в жидкость. Чем не самогонный аппарат?
Рассказал про это устройство своей матери. Она тоже была не прочь выпить и без повода. Идея ей понравилась. И приняла в этом заманчивом деле самое активное участие. Взяла на себя главную задачу: сварить брагу в деревянном бочонке. Тут она большой специалист. Сибирские крестьяне мастера на подобные варева. Через недельку брага была готова. И пока дома никого не было стали с маманей «священнодействовать».
…Налил в реторту браги, поставил ее на электрическую плитку. Подвесил на штатив холодильник Либиха. С помощью резиновых трубочек подсоединил колбу с краном холодно воды и раковиной для слива, а пробку реторты со змеевиком. Волнуясь, включил плитку. Брага долго не кипела. Но вот процесс пошел. С другого конца змеевика начала капать в стакан прозрачная жидкость. С ложку накапало, попробовали - она, милая! Первачок!
Процесс пошел интенсивней, самогоночка пошла струйкой. Выпили с мамашей грамм по пятьдесят. Хорошо стало, весело. Давай проверять жидкость на крепость: капнем на стол, спичку поднесем, - если горит, значит, градусы приличные.
Но вот она перестала гореть. Говорю «напарнице»:
- Перезарядим реторту, нальем свежей браги?
- Не надо. Пусть капает еще. Это будет особо московская.
От того, что мама сказала именно так – «особо московская», а не «водка», нам это показалось так смешно, что мы долго и громко смеялись, не могли никак успокоиться. В конце концов, из змеевика потекла мутная, без крепости жидкость. Ничего не оставалось, как вылить из реторты гущу, помыть ее и налить вторую порцию браги.
Итак, опытная партия прошла успешно. Теперь можно было и усложнить технологию: добавить коагулянты для очистки продукции. Вход змеевика я закупорил активированным углем и тампоном ватки. Лишь после этого включил плитку. Через пять минут процесс возобновился, идеально прозрачная жидкость стала капать в другую, чистую реторту. Но желанная струйка почему-то не пошла. Это нас насторожило. Я стал догадываться, что ватный тампон намок и намертво закупорил змеевик. Умник! Только зачем этот догадливый умник решил проверить догадку визуально. Я вплотную приблизил глаза к холодильнику Либиха, и в это время произошел взрыв. На долю секунды кухня озарилась ярким светом. И все кончилось. Я, видимо, вовремя прикрыл глаза. У меня обгорели лишь волосы. Мама вообще не пострадала.
Мы долго потом отмывали стены и пол кухни от налипших крупиц жженого хлеба, желтых потеков. Чертыхались. И больше самогонку не варили. Никогда.