Юбилейный год национальной трагедии России
Сейчас в СМИ идет активное обсуждение двадцатилетнего юбилея беловежских соглашений, послуживших юридическим обоснованием распада Советского Союза. Опять грязным потоком идет ложь и подтасовка фактов, хотя не для кого уже не секрет, что основной причиной развала Великой страны, являвшейся второй экономики мира, были политические причины. Главное здесь - это слабость центральной власти в лице никчемного Горбачева и возникшие на этой основе сепаратистские настроения у правящей элиты Союзных республик, активно поддерживаемые ЦРУ США по плану всем известного Даллеса, отца холодной войны между США и СССР.
Но эта моя статья не о продажности правящей элиты Советской страны. Элиты всех стран мира продажны по своей сути. Народ любой страны никогда не продается. А его элита, то есть, лучшая вроде бы его часть, всегда и везде продажна и всегда легко продается. Так было, так есть и так всегда будет. Не продавалась, как ни странно, лишь элита Советского Союза. Но это по началу она не продавалась. А потом, с развитием страны, дети элиты и внуки элиты, всевозможные Млечины, Сванидзе, Злобины, Митрофановы, Дорофеевы, Литвиновы и им подобные отпрыски оказались продажнее любых предателей Родины.
Но я опять отвлекся. Эта статья не о них! Эта статья о нас с вами. Описываемые здесь события относятся к девяностому году прошлого столетия, когда экономика страны затрещала по всем швам и в стране возник острейший дефицит продовольственных товаров и товаров народного потребления. В стране ввели талоны на дефицитные товары. И это в стране, сорок с лишним лет не воевавшей! Откуда и почему взялся этот дефицит, если страна продолжала активнейшее работать?
Вспомните популярнейшую тогда телепередачу Ленинградского телевидения с молодым Александром Невзоровым, который нам показывал Ленинградские мусорные свалки с горами выброшенного продовольствия, годного к потреблению. Мало верилось в правду этих чудовищных кадров при пустых полках магазинов, но он уверял, что это так. Как ни странно, но мне самому как-то пришлось убедиться в правоте его слов.
Было это в девяностом году. Я работал тогда заместителем начальника цеха по подготовке производства на Электростальском заводе тяжелого машиностроения. Завод был громадный, насчитывающий почти двадцать тысяч работающих и работал завод в две, а то и три смены, потому что его продукция шла нарасхват не только в нашей стране, но и за рубежом. И сколько бы продукции мы ни выпускали, ее всегда и везде было мало и мало. И цех наш по производству сварных металлоконструкций тоже был громаднейший, насчитывающий почти тысячу работающих. Одних сварщиков было в цехе почти «полтораста» человек.
И у нас бывало тогда по две оперативки в день, утренняя в пол десятого и вечерняя в пять часов после окончания первой смены. Кое кто из нынешних воскликнет возмущенно: а сколько же тогда у вас рабочий день длился? Скажу, не скрываясь: с восьми утра до семнадцати дня первая смена и с семнадцати до часа ночи вторая смена. Вторую смену развозили по домам заводские автобусы. Ясно? Вопросов больше нет? Я понимаю причину таких вопросов. Ведь все нынешние политики только и делают, что кричат о том, как в Советском Союзе никто не работал, а на рабочих местах все только и делали, что в носу ковыряли. Нет, господа хорошие, работали мы так, как вам, нынешним, и во сне не снилось! Потому мы и были второй державой мира, а вы всего лишь навсего – второразрядная сырьевая страна, которую никто уже не замечает несмотря на ее ядерное вооружение и которой уже все, кому ни лень, указывают и приказывают! Даже карликовые страны Прибалтики и Кавказа.
Так вот, в один из понедельников осени 1990-го года после утренней оперативки я зашел в кабинет первого зама начальника цеха, Шилина Олега Леонидовича, или по простому Леонидовичу, по какому-то текущему вопросу. Не помню уже, по какому. Вместе со мной к нему зашел и начальник заготовительного участка Петр Сергеевич Елисеев, или по цеховому, Петя. Мужику было уже под пятьдесят, дородный такой усатый дядя с круглой, блестящей, без единой волосинки, гладкой, как женская коленка, головой, а все Петя, да Петя! Ну, что ж поделаешь? Как тебя назвали в цехе, так оно и будет, хоть ты тресни. Меня называли в цехе не обидно, всего навсего «Макарычем» или «Макаронычем». А бывали прозвище и обидные и нелицеприятные, и какие угодно. Кому, как уж повезет.
Кабинет у Шилина был прямоугольной формы, вытянутый в одну сторону, пеналообразный. Вдоль комнаты кабинета стоял сборный т-образный стол. За поперечным большим столом сидел сам Шилин, а за пристроенным к нему длинным столом, составленным из трех отдельных сдвинутых между собой по торцам обычных столов, садились приглашенные к нему на совещания работники цеха. Каждый из пришедших на совещание садился на заранее отведенное ему место. Так было принято и никто никогда не пытался нарушить заведенный порядок. Мое место было первое справа на продольном столе около стола Шилина. Прямо за моей спиной находилась входная дверь кабинета. Здесь я и сел.
Петя остановился за моей спиной и умоляюще вымолвил:
-- Леонидыч, у тебя выпить есть? Не могу больше – голова, как чугунная, гудит и раскалывается!
-- Есть , - сказал Шилин. – У меня, Петя, всегда есть. Только тебе поумнее надо быть! Ведь вчера ты был хоро-ош! Так хорош, что хуже и не придумаешь! Не-ет, Петя, на свадьбе сына надо за собой следить! И хорошенько следить!
Петя с четверга находился на свадьбе. Он женил своего сына. Гудел с пятницы до воскресения включительно. И, видать, гудел основательно, если до сих пор прийти в себя не может. Шилин был у него в числе основных приглашенных на свадьбе, я – нет! Почему, уже не помню, но я не был у него на свадьбе. Петя обошел стол и сел напротив меня, спиной к окнам. Вид у него был действительно не просто помятый, а сверх помятый.
Шилин встал, подошел к холодильнику, встроенному в шкаф, стоящий у него в углу за спиной, открыл дверцу и достал бутылку водки. Затем открыл другую дверцу шкафа и взял с полки граненый стакан. Открыл бутылку, налил стакан до самой поперечной полоски в его верхней части, спрятал бутылку в холодильник и протянул стакан Пете. Тот взял стакан в руки, вобрал в себя воздух, чтобы побыстрее выпить, но в этот момент начала открываться входная дверь. Петя резко поставил стакан на стол и прикрыл его ладонями. Спрятал, так сказать!
В кабинет вошел зам по заготовке цеха, начальник Пети, Полынин Генадий. Он глянул вокруг, все понял, усмехнулся и сказал Пете:
-- Спрячь,Петя, побыстрее! Там Крапивко идет.
Крапивко, по прозвищу Крапива, был начальником цеха. Очень амбициозный и очень жесткий начальник. Великолепный администратор, умеющий заставлять людей делать именно то, что было ему нужно в данный момент. И не просто заставлять, но еще и испытывать при этом психологическое удовольствие. Ему нравилось повелевать людьми, он умел повелевать людьми и наслаждался своим умением повелевать людьми. Он был прирожденный начальник, не руководитель, а именно начальник. Он подавлял людей своей волей, своей энергией, своим напором и легко делал их покорными своим желаниям.
Начальником цеха он стал в двадцать шесть лет. И с тех пор все время был начальником цеха. Не одного цеха, разных цехов. Очень разных. Начальником инструментального цеха, начальником механического цеха, а так же литейного цеха, обрубного цеха, цеха сварных металлоконструкций. И везде он был хорошим начальником цеха. Но выше не поднялся. Директор завода однажды попытался было сделать его директором производства или своим первым замом, но начальники цехов и отделов завода поднялись на дыбы и пришли к нему с протестом. Потому что Крапивко, помимо своих отличительных для руководителя качеств отличался редким хамством в отношении с подчиненными. Они любил оскорблять и унижать подчиненных, и испытывал от этих своих действий настоящее физическое удовольствие. И директор не рискнул сделать его своим первым помощником.
Поэтому он так и остался навсегда начальником цеха. Впоследствии он начал сильно пить. Причем пил всегда на работе, пил один, закрывшись на замок в кабинете, отключив телефон и отгородившись от всего мира стенами своего кабинета, пил много, до отключки. И умер он на работе от инфаркта. Умер в одиночестве, один в своем кабинете. Пролежав около стола на полу почти сутки. Его можно было бы еще и спасти, но спасать его было некому. И он лежал один, обиженный на весь мир, лежал в луже собственной мочи, жалкий и ничтожный, лежал до тех пор, пока мир не отпустил его. Но это будет потом, потом, через пять с небольшим лет.
А сейчас он шел в кабинет Шилина после только что проведенной оперативки. Зачем? Для чего? Ведь можно было и позвонить!
Петя матюгнулся в сердцах и быстро убрал со стола свой стакан с водкой, поставив его на стоящий около него справа пустой стул.
Крапивко зашел в кабинет, глянул молча на всех нас и сказал:
-- Знаешь, Олег Леонидович, мне звонил сейчас…
Он назвал фамилию директора по производства завода и стал обходить стол, заходя почему-то с той стороны, где сидел Петя. Петя начал инстинктивно отодвигаться от него и тут мы все услышали стук падающего стакана и звук разливающейся по полу жидкости. Запахло водкой. Минутная пауза. И тут Петя вскакивает со стула, вскидывает вверх обе согнутые в локтях руки и обрушивает на Крапивко такой мат, что мы все обомлели. Обомлел и Крапивко. К такому обращению к себе он не привык. И хотя он ничего не понял, но у него хватило мудрости не ломать ситуацию в свою пользу, как он это всегда с удовольствием делал. Он обвел взглядом всех присутствующих в кабинет, молча повернулся к двери и вышел. Причем, дверью он не хлопнул, а тихо прикрыл ее за собой.
Мы молча переглянулись, а потом грохнули таким смехом, что задрожали шторы на окнах. Наш хохот прервал Петя. Он сложил обе руки перед собой и, обращаясь к Шилину, согнувшись чуть ли не пополам, умоляющим голосом проговорил:
-- Леонидович, налей стакан, ради бога! Я уже не могу!
Олег Леонидович налил ему стакан водки, Петя выпил его, посидел немного, сжавшись, съежившись и закрыв глаза, а потом, открыл их уже повеселевшие и сверкающие! Все – ожил!
Крапивко об этом случае не вспоминал никогда. И никому ничего не сказал. Сделал вид, что ничего не произошло. Петю не преследовал.
После вечерней оперативки, а заканчивалась она всегда где-то в седьмом часу вечера, мы, замы, собирались у Шилина и ждали семи часов. Зачем, спросите вы? А в семь часов вечера директор завода проводил селектор, в котором участвовали все руководители цехов и отделов завода. Уйти домой до семи вечера без официального разрешения для руководителей подразделений завода считалось элементарнейшим преступлением. Потому что задавались вопросы, на которые надо было отвечать, и после селектора директор мог кого-нибудь вызвать к себе лично в кабинет по каким-либо отдельным вопросам производства.
Поясняю для нынешних демократов. Все начальники подразделений завода, включая самого директора, приходили на работу в семь утра. Хотя рабочий день официально начинался в восемь утра. Уходили домой после семи вечера. Так что начальником в Советские времена на производстве быть было очень и очень сложно. И далеко не все такой ритм работы смогли выдерживать. Уходили по собственному желанию.
Но на этот раз селектор прошел для нас без последствий. Все обошлось и никому никуда идти было не надо. Можно было собираться домой. У меня день выдался трудным, пришлось по ряду вопросов сильно понервничать и я сказал Шилину:
-- Слушай, Леонидович, налей стакан, что-то я сегодня не в себе. Расслабиться бы надо бы немножко.
-- Это у нас запросто, - усмехнулся он, - я тоже с тобой выпью. Тем более, что у меня здесь сейчас закусь мировая.
Он достал из шкафа стаканы с тарелкой порезанного батона, из холодильника достал бутылку парламентской водки, большую тарелку колбасной нарезки и тарелку консервированной ветчины в желтоватом желе и еще пару открытых банок.
-- Ого! – вырвалось у меня, - откуда такая прелесть?
-- Давай сначала выпьем, - сказал Шилин,- а потом я расскажу, откуда все это. Уверяю - не поверишь!
Мы выпили, закусили. Колбасы, а в тарелке находилась сырокопченая брауншвейская, сырокопченая московская и финский сервелат, были великолепные! Тот, кто пробовал Советские сырокопченые колбасы, тот никогда не забудет их неповторимого вкуса. С нынешними колбасами это ничего не имеет общего. Нынешние колбасы все искусственные и вкуса никакого не имеют, они как резиновые.
И Шилин рассказал. В четверг они с Петей взяли пару дней для подготовки к свадьбе. И поехали на двух машинах на одну из продовольственных свалок Подмосковья. Туда по слухам на самосвалах привозили продукты и вываливали их в отвалы. Об этом еще широко говорил Александр Невзоров в своей известной передаче «600 секунд». Причем, не только говорил, но и показывал. Жена зама по заготовке нашего цеха работала в продовольственном магазине и говорила, что у них половина колбасных и даже мясных продуктов идет со свалок Подмосковных. Им привозят их посредники от своих поставщиков со свалки. Они их лишь немножко обрабатывают для придания товарного вида и во всю продают. Причем, продают из-под полы, не в открытую. И до сих пор ни одной жалобы на некачественный продукт.
Они приехали на эту свалку где-то часов в десять утра. Свалка была огорожена бетонным забором. Въезд на свалку был платный. Десять рублей с машины. На свалке уже было уже полно народу, несколько десятков человек. Продукты привозили самосвалы марки «КРАЗ», которые останавливались у ворот, где вахтеры отмечали какие-то бумаги, подписывали их и пропускали машину на территорию свалки в определенные места, в зависимости от того, что туда привезли. Заехав на выделенное им место, КрАЗ поднимал кузов и вываливал все на землю. Чего только туда не привозили! И хлебобулочные изделия, и кондитерские, и конфеты, и шоколад и бог еще знает что. Люди, стоящие вокруг набрасывались на эту гору и мгновенно все расхватывали. Но Шилину и Пете нужны были колбасные и рыбные изделия. А машины с ними пока еще не приезжали. Пришлось ждать.
Пока они там стояли, ожидая своего, к ним подошли ребята из тех, кто промышляет на свалке и поинтересовались, что им нужно. Шилин им сказал. Тогда они предложили не стоять здесь и не ждать привозов, а все необходимое приобрести у них по дешевке. Что они и сделали. У ребят был небольшой домик недалеко с большим подвалом, забитым продуктами.
И они загрузили обе машины под завязку. Расчет велся на сотни штук. Так проще рассчитываться. Взяли сто каталок сухой колбасы, сто банок консервированной югославской ветчины, сто банок украинской тушенки, сто банок атлантической сельди, двести банок шпротов, сто банок крабов камчатских, сто банок печени трески, сто упаковок сосисек «Московских» и еще кучу всякой консервированной мелочи. Мясо брать не рискнули, хотя ребята уверяли, что мясо хорошее и в магазине они все равно будут покупать именно это мясо, а не какое-нибудь другое!
И обошлось им все это в пятьсот рублей или в месячную Шилинскую зарплату при фактической стоимости этих товаров через магазин где-то раз в десять больше. И не надо забывать, что полки магазинов в то время были пустые! Так что они приобрели продукты не просто дешево, а сверх дешево. Можно было бы и не связываться с этими ребятами и взять все бесплатно прямо со свалки, но тогда бы им пришлось проторчать здесь целый день. Так что, всерьез можно было считать, что съездили они удачно. Свадьбу Петиного сына они обеспечили всем необходимым не просто полностью, а с большим избытком. Этот избыток они разделили между собой. Мыслей о том, что приобретенные здесь продукты могут быть испорченными, даже и не возникало. Они были убеждены, что продукты нормальные. Так оно и вышло.
Я ел бутерброды с колбасой, привезенной со свалке, ел без всякого чувства стыда, брезгливости, неловкости или осторожности. Колбаса была необычайно вкусная и ароматная. Югославская ветчина –само объедение. Насчет крабов говорить ничего не буду, потому что эта еда для меня непривычная. А вот печень трески съел с удовольствием. Ведь когда-то это была чуть ли не основной едой московских студентов – дешево, сердито и вкусно!
Каталку брауншвейской и каталку финского сервелата Шилин дал мне вместе с банкой югославской ветчины. Дома я не стал ничего говорить об их действительном происхождении. Зачем? Мы ели эти Шилинские подарки, как деликатес, почти две недели и я постоянно думал над проклятым вопросом – зачем они выбрасывают эти продукты? Зачем?
Вам никому не кажется странным тот факт, что сразу же после Гайдаровского отпуска цен, во всех продовольственных магазинах Москвы и Подмосковья, будто по мановению волшебной палочки, появились продукты. Все продукты! И мясные изделия, и колбасные, и кондитерские! И даже торты! Вчера не было, а сегодня уже есть! Откуда все это, если по заявлениям демократов и прозападных Российских историков, страна стояла на грани голода?! Откуда?! Да оттуда же, со складов, где их прятали от населения, не пуская в оборот, дожидаясь элементарной просрочки сроков хранения, чтобы потом заактировать, списать и выбросить на свалку. Прятали не сами, по собственной дурацкой инициативе, а по указанию высоких Московских властей.
Невзоров показывал в своих «600 секудах» эти выброшенные на свалку горы колбасных изделий с просроченными на несколько дней сроками хранения вместе с каталками копченой колбасы, у которых вообще нет практических сроков хранения. Горы прекрасной колбасы на свалках при пустых магазинных полках! Безумие?! Конечно же! Но -чье безумие?! Безумие власти, сошедшей с ума и не соображающей, чего она делает! Невзоров отрезал кусочки этой колбасы прямо на свалке и ел! И говорил, что вкусная! Сколько миллионов населения Москвы и Подмосковья питались этими продуктами со свалок, продаваемыми досужими людьми на продуктовых рынках, неизвестно, а власть все выбрасывала продукты, выбрасывала и выбрасывала.
Недаром ведь руководство многих заводов Подмосковья, включая руководство нашего завода, ЭЗТМ, не доверяя Центральным властям, само начало связываться с руководствами подмосковных птицефабрик, свиноводческих центров, а также колхозов и совхозов, чтобы обеспечить своих работников продовольственными товарами. И даже стало организовывать на территории своих заводов продовольственные и промтоварные магазины. У нас даже должность такую ввели на заводе – заместитель директора по продовольственным товарам и товарам народного потребления.
Неужели вам еще непонятно, что Союз разваливали под диктовки ЦРУ и Госдепа США свои же власти, разваливали страну изнутри, гноя продукты на складах, и искусственно создавая продовольственный дефицит и дефицит товаров народного потребления в магазинах страны. Создавали дефициты с одной лишь целью - вызвать недовольство населения. Ведь страна работала. И работала много. Куда же все произведенное ею девалось? Как куда? На свалку!
Зачем они это делали? Ответ простой! Простой до ужаса! Они ненавидели Советскую власть. Как говорил Чубайс в своей книге «Развилки новейшей истории России», своими действиями они забивали гвозди в гроб Советской власти. Да, им хотелось жить лучше, чем они жили в Советском Союзе, и, разваливая свою страну под диктовку Американских спецслужб, они думали, что жить теперь они станут гораздо лучше. Так оно в итоге и получилось. Жить они стали намного, намного лучше! А что со странной? Да плевать они на нее хотели!
КОНЕЦ