1971 г. Я в телевизоре
С течением времени многое, что казалось прежде необыкновенным, становится обыденным. В начале 20 века телефон был поразительным новшеством, а сейчас мы не только по нему разговариваем из любого места, но и пересылаем фотографии, фильмы, музыку, считая это в порядке вещей.
В нашу жизнь прочно вошли, казавшиеся совсем недавно фантастическими, бывшие прежде недоступными, стиральные машины, домашнее видео, автомобили, компьютеры. Сейчас нас мало, что удивляет, поскольку научный прогресс забуксовал и не выдает ничего нового, а только улучшает старое, все давно уже известное. Персональные компьютеры существуют уже тридцать лет, они стали мощнее, быстрее, но в корне не поменяли себя – тот же блок, монитор. Соединили их вместе в ноутбук – ну и что - коренного перелома нет. Набили автомобиль электроникой, а в основе – все тот же двигатель внутреннего сгорания. Все, чем мы пользуемся, усовершенствовано, но изобретено на рубеже 19-20 веков, поэтому уже не так поражает воображение человека.
Вот людям, родившимся сто-стопятьдесят лет назад, было от чего удивляться. Появлялось то, чего действительно раньше не существовало. Электричество, телефон, радио, автомобиль! Тургенев, Тютчев даже не могли себе помыслить о том, чтобы говорить с человеком находящимся далеко. А Пушкин вообще не мог представить себе как передвигаться без лошади.
Наша страна, отставшая за счет построения социализма, не могла вовремя нам дать все технические новшества, которые породил двадцатый век, поэтому мы все его чудеса получали с опозданием лет на пятьдесят. И мне удалось застать этот момент.
Например телевизор. Сейчас имея домашнюю камеру в два счета можно увидеть себя на экране. А в мое детство, когда телевиденье делало только первые робкие шаги в народные массы[1], увидеть себя в телевизоре казалось настоящим чудом. Все это вызывало какой-то фурор или эйфорию от счастья. Люди смотрели на себя с таким умилением, как смотрели их деды и прадеды на иконы.
И вот, однажды, летом семидесятого года, мы с матерью гуляя по ВДНХ, сильно устали и стали искать какой-нибудь транспорт, чтобы доехать до центрального входа. Помню, что мы стояли на плотине пруда Золотого Колоса, там, где в те годы была единственная в Москве (а может быть и в стране платная рыбалка). За рестораном «Золотой колос» проходил ВДНХовский троллейбус, а на площади с ракетой парковые «паровозики», которые моей матери не нравились, поскольку не имели дверей и мать очень боялась, как бы я не вывалился под колеса. Поэтому она решила вести меня на троллейбус, остановка которого была тогда у входа в Ботанический сад.
Мы перешли через плотину, свернули налево и пошли по дорожке вдоль пруда мимо очень любимых мною осветительных столбов в форме то ли колосьев, то ли просто какой-то замысловатой формы. Я не могу описать их, поэтому привожу современное фото – они ничуть не изменились – просто поржавели и подгнили.
И вот на середине пути мы увидели стоящий «паровозик», почти пустой – в нем сидело буквально два-три человека. Невдалеке от него стояло несколько машин и по лужайке взад и вперед ходили какие-то сильно занятые и озабоченные люди.
Мать, уставшая больше меня, села в один из вагончиков и откинулась на спинку сидения. Прошло минут пять, но состав не трогался, тогда я решился выйти и посмотреть, что происходит, заметив, что водителя нет на месте. Я прошелся вдоль вагончиков не зная, что делать и вернулся к матери. А от нее я узнал (она спросила у кого-то, пока я таскался взад-вперед, не решаясь подойти к взрослым), что оказывается идет съемка передачи «Сельский час» и в этом составе должен проехать певец Геннадий Белов[2], который будет исполнять какую-то песню, а поскольку камера будет стоять у края дороги, то снимут всех тех, кто сидит в этом «паровозике».
Мамке безумно захотелось, чтобы меня сняли в этом, как мы теперь говорим, клипе. Все бы хорошо, да была одна загвоздка – певца никак не могли привезти на съемку. Что там произошло – гадать не буду – мне невдомек, но прошло уже полчаса, а его все не было. За это время я отдохнул и мне надоело бесцельное сидение в вагончике, поэтому я отпросился у матери и начал бегать по лужайке, где, к сожалению, не было моих ровесников, а только строгие и серьезные взрослые дяди и тети.
Прошел еще час. Теперь мне надоело бегать, поскольку снова устал, поэтому я подошел к матери, попросив ее плюнуть на эту съемку и поехать домой. Но матери упорно хотелось увидеть меня в телевизоре, поэтому она строго-настрого приказала мне ждать. Я уселся рядом с ней, грустно смотря на асфальт…
Так мы просидели еще час, когда появился Белов в белом костюме и с красной мордой. Его запихнули в первый вагончик, включили фонограмму и зажгли прожектора. Паровозик поехал, потом остановился, певец вышел, а мы поехали дальше, но метров через двадцать остановились, поскольку водитель сказал, что могут сделать дубль. Но подбежавший к нему съемочный работник сказал, что дублей не будет – и так все зае…ь. Он употребил именно это слово, я хорошо это запомнил, потому что в первый раз слышал подобное из уст порядочного молодого мужчины. Ранее такие слова я слышал только от пьяных, проходивших через наш двор к винному магазину и обратно.
Водитель улыбнулся и громко объявил через микрофон, что мы едем к Центральному входу бесплатно. Вот так и закончился мой первый в жизни «съемочный день».
Потом месяца два мать просматривала все передачи этого цикла и наконец мы увидели этот кадр. На экране я промелькнул в течение двух секунд, но как же умилялась над этим моя мама даже трудно вооразить. Как будто бы мне дали «красный диплом» или повесили на стенде «Наши отличники». Слезы радости залили ее лицо. А я (что значит – новое поколение) отнесся к этому вполне безразлично. Мне даже показалось, что на экране я выгляжу намного страшнее, чем в жизни. Хоть я и так-то не красавец, но искаженный старинно-примитивным черно-белым телевизором «Рекорд-Б» с комнатной антенной, я совершенно себе не понравился и никогда не вспоминал об этом «съемочном опыте» до сегодняшнего дня.
Зато сохранился снимок с телевизора. В среднем отсеке – я.
[1] Несмотря на то, что первые телетрансляции начались в Москве аж в далеком и ужасном 1939 году, реально телевизоры появились в домах только в конце 1950-х годов, особенно после того, как в 1957 году стал работать Александровский завод «Рубин» и в 1958 году открылся первый телеретранслятор в Твери (быв. Калинин). Год моего рождения (1960) совпал с появлением Второй телепрограммы, а год моего поступления в школу (1967) с появлением первых цветных телепередач.
[2] Недавно просматривая интеренетовские статейки, узнал, что этот певец в свое время был популярен в народе. Не знаю в каком народе, может у стариков, вроде моих родителей, может быть у членов КПСС, но у нас, детей и молодежи, такие «костюмные» (как мы из называли) певцы, как-то Кобзон, Лещенко, Магомаев, Гуляев и прочие завсегдатаи новогоднего «Голубого огонька» и всех партийных концертов ничего, кроме смеха и отвращения не вызывали. Понятно, что на фоне Короля (Элвиса Пресли) все они казались нам скучными и тягомуторными. Сколько же претерпел от своих сверстников за любовь к Энгельберту Хампердинку и Валерию Ободзинскому! Страшно сказать как надо мною смеялись!