Незадолго до дембеля Саня, друг мой, получил прозвище – Рыбак. Он стал героем в одночасье, сослуживцы на него показывали пальцем, ржали, как жеребцы, но Сане было не до смеха.
Служил он в полку на престижной должности, конечно, самая важная должность - командира полка, потом адъютанта, кто сапоги ему чистит, но ещё каптёра и хлебореза. Знатоки армейской иерархии возмутятся, мол, ты в своём ли уме, а как же замполиты, ротные, да много должностей серьёзных в армии, а ты о каптёре и хлеборезе. Но я говорю о солдатской линии: важнее хлебореза и каптёра нет должности, это элита. Кто видел в солдатской столовой в окне хлеборезки физиономию хлебореза, а она квадрат восемь на семь, и в неё кирзовым сапогом не промажешь с двадцати метров, понимал, вот она где медовая служба... До он тебя… да он тебе…одни корки. А корка унижает любого…
Так вот, Саня служил каптёром. Служба не пыльная, не кроссы бегать с автоматом и полной выкладкой, всегда в тепле, в казарме, можно сказать, при кабинете, в руках ротное имущество, ты доверенный человек пузатого ротного старшины и командира роты. А это власть. И перед тобой, презирая, прогибаются… Чтобы и вне положенного по уставу чего потдобыть, и подворотничок побелее, и пуговки на солдатскую парадку офицерские, блескучие, то, да сё… Саня службу чалил ровно, хлопот хватало, сто двадцать харь нужно было обеспечить необходимым вовремя, а они с полигона приезжают как черти – ни кожи, ни рожи. Каптёр, давай мыла, полотенца, подшиву чистую, бумагу, конверты, щётки, ваксу, осидол пряжки чистить. Кутерьма!.. Бегут редакторы боевых листков, им к утру кровь из носа нужно как чтобы свежие листки висели на стенде, иначе замполит отхарит – мало не покажется.
Замполита за глаза поддразнивали, ёрничали над его упитано-рыхлой фигурой: на учения брал всегда надувной матрас, офицеры – те нет, и когда иной обиженный солдатик после замполитских вливаний приходил в каптёрку и спрашивал у Сани, где замполит хранит матрас, а Саня отвечал, что не знает, тогда просил, издеваясь, шило – отыграться на матрасе.
Ротный попался мужик толковый, готовился учиться в академии, а Саня - человек с разворотом, подсоветовал, чтобы помочь командиру в деле карьеры, что каптёрку бы нужно подновить. У Сани руки отросли там, где надо, и они волнующе зачесались: он до армии калымил с отцом - строителем, квартиры ремонтировал, больше помогал, но притёрся глазом, и по столярно-древесным делам был знаток. Ротный доложил комбату, тот, кто знает, может быть и выше по команде, и бодрого Саню с молодняком откомандировали на неделю на мебельную фабрику – заготовить полировку - мебельные щиты. Там хоть и не приходилось волынить, но кормёжка гражданская была отменной: борщец – ух! какой, котлеты подавали мясные, с лошадиное копыто, и они за это время и морды наели, что называется, ширше бычьих, и заработали материала на четыре каптёрки, ещё и украли на ремонт прихожих двух офицерских квартир.
Тут же нашлись столяры, плотники, один недоучившийся краснодеревщик, и в батальоне на четырёх этажах переделали каптёрки. Но всех превзошёл Саня. Накатило художественное осмысление, притом были выдержаны армейские жёсткие требования строительных норм, но строгость, с лёгким поворотом в сторону искусства, радовала непритязательный солдатский взгляд. Это как проникающая улыбка Джаконды, - думаешь, что смотрит сельская баба, ан, нет, влажная туманность, бездонный космос красоты, волнующий бриз женского очарования.
В отремонтированной каптёрке Саня поставил стол на привычное место, и над столом, ближе к окну, подвесил на длиной леске блесну. Он и сам не мог вспомнить, откуда появилась эта необычная блесна с цветными пёрышками и несколькими жалами. На неё удобно было накалывать накладные с вещевого склада, а если кто-то входил, или передвигался вдоль шкафов с парадными кителями, от тугого движения воздуха блесна начинала плавно крутиться, словно качалась в зыби омута и приглашала на поклёвку. И крупная рыбка вскоре приплыла, сверкнула золотым галуном…
На втором ярусе шкафов под висящими кителями Саня устроил лежанку, где находился быстро складывающийся матрас, и при первой возможности устраивал затяжной дрём-тренаж и, кайфуя в сладких объятиях Морфея, видел себя в гражданской жизни. До дембеля оставалось около четырёх месяцев, и Саня, армейский «дедушка», мог себе это позволить.
Во вторник приезжала важная комиссия из округа. До этого дня полк трое суток стоял на ушах: перетряхивали солдатское имущество, натирали до блеска, всё, что натиралась, пылинки – соринки изгонялись из казарм, - подчищались армейские пёрышки.
Рота в составе батальона ушла на плац для построения – солдатики один к одному – подбритые, подстриженные, белоснежные подворотнички так и сияли – Саня для такого дела не пожалел двух новых простыней снежной белизны… Когда стих шум-гам и солдаты суточного наряда принялись натирать мастикой до блеска пол казармы с помощью «мамочки» - тяжёлой деревянной колоды снизу подшитой сукном старой шинели, а Саня прошёл по расположению – везде порядок, комар носа не подточит, и решил малость прикорнуть в каптёрке - ухайдакался до предела. Укладываясь, услыхал, как на плацу солдатские глотки рявкнули: «здрав…желаю… тов…ал», потом загрохотал полковой оркестр, потом ещё и ещё батальоны приветствовали «…ала..»
Седьмым чувством, Саня спросонок уловил движение странных флюидов и, заслыша хруст ключа в замке, подскочил с лежанки, скинул босые ноги вниз, и с высоты второго яруса увидал золотой погон с крупной звездой посередине и фуражку с вздымающейся тульей – в каптёрку входил генерал. Саня успел спрыгнуть вниз и принять строевую стойку «смирно». Всклокоченные волосы на голове показывали направление всех сторон света.
Кто видел раздувающегося от злобы генерала, поймёт, в какое пекло попал рядовой Советской Армии.
- Это кто? – полуобернувшись в направлении командира роты, спросил генерал тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
- Каптёр, - ответил капитан, осознавая с ужасом, что его карьера накрылась медным тазом.
Генерал прошёл внутрь каптёрки, рассматривая резьбу, украшающую дверцы шкафов, вязь штапиков, змейки плинтусов, придуманные Саней. В тягостной тишине чуть поскрипывали генеральские сапоги.
- Нет, это разгильдяй, позорящий армию, - загрохотал генерал. – Какой это солдат, посмотрите на него. Прочь с глаз!.. На гауптвахту немедленно. Подстричь… наголо!..
Саня попятился, кто-то из офицеров схватил его за плечо и вытолкал молча за дверь, откуда Саня стрелой полетел спасаться в туалет – от греха подальше. Генерал продолжал рассматривать каптёрку. Блесна с накладными у окна уже раскрутилась, посверкивая заманчиво красно-жёлтыми пёрышками.
- Разболтались!..- рокочущим басовитым голосом, наводящим страх на подчинённых, окатил генерал присутствующих и, схватив леску выше блесны, дёрнул со всей силы. Рука соскользнула, и рыболовная снасть сделала своё дело. Саня ничего ни делал абы как, привязал и леску на совесть. Генерал только не затрепыхал красными лампасами: кровь по дуге брызнула на тщательно отделанные двери шкафа. И кровь не простая – генеральская.
Но генерал оказался мужик боевой, блесну выдернул из своей руки как вражескую пулю из бесчувственного тела дерева, один из офицеров кинулся к телефону – звонить в медсанчасть, другой, увидев стопку чистых простыней, стал рвать одну на лоскуты - для перевязки. На окошке стоял пузырёк цветочного одеколона, ротный дрожащими руками свинтил крышку и подал большому начальнику. Тот без колебаний вылил содержимое на окровавленную руку.
Прибежали два санитара с носилками – вынести генерала для процедур лечебных, бинты и йод, как водится, забыли. Но следом явился прапор, потом старлей, начальник медсанчасти и генералу оказали квалифированную медицинскую помощь.
Саню, как крестника генерала, из роты выгнали на службу почётную – дневалить, охранять тумбочку и поднимать по утрам солдат громким криком. У Сани голос был шаляпинский, и он будил казарменное население минута в минуту.
С перепугу, после дембеля, он пошёл учиться в медицинский…