Продолжение

Олег Макоша
                Зима. Продолжение

                51

                Пакт 2

           Через четыре дня позвонил барин и сообщил, что нанял трактор. То есть не так, он позвонил и сказал:
           -- Давай трактор наймем?
           -- Угу – ответил я.
           -- Поговори с ним, скажи, что будем платить тысячу в месяц, пусть чистит. А ты подгребешь по краям.
           -- Нет.
           -- Не в один день. Постепенно. Сегодня – метр. Завтра – метр.
           -- Послезавтра полтора?
           -- Ну да.
           Мне не охота было разговаривать, и я ответил, мол, перетру с трактористом, тем, который по утрам чистит подъезд к огромному торговому центру около моего дома. 
           -- И сруби лед – добавил барин – и перетащи бруствер на дорогу. 
           Бруствер, это гора снега, что общими усилиями, за те дни, пока я не убирался, организовали окрестные дворники на моем участке. Выше меня горочка, я мимо нее пару раз проходил. Она шибко раздражает барина и он мечтает отодвинуть ее к обочине дороги, общей, той, что убирает город.
            
                52

                Лопата 5

           Я говорю опереточному мужику, с бородой до пупа, в тулупе и ушанке:
           -- А с ножовочным полотном есть?
           -- Чего?
           -- Лопата с ножовочным полотном по краю?
           -- С пилой, что ли?
           -- С ней.
           -- Трудно делать.
           Он помолчал, потом поинтересовался:
           -- А зачем тебе?
           -- Я – дворник.
           -- Я сам дворник – мужик поправляет шапку – двадцать лет отработал.
           -- И как?
           -- Плохая работа. Суставы болят. Уколы делаю по двести пятьдесят рублей за ампулу. Не помогают. Надо холодец из куриных ножек варить. Простое и надежное средство. Поешь пару лет, отпустит. А так, что за жизнь, руку не поднять, жидкость ушла. Из суставов-то.
           -- Понимаю – ответил я и пошел нафиг.
           Но вместо нафига встретил бабу Зину у родного подъезда.
           -- Бедный – сказала баба Зина.
           -- Не понял.
           -- Что я не вижу, еле ходишь.
           -- Вы чего это сегодня все взялись?
           -- Ты когда третьего дня дорогу-то чистил, я уж помочь хотела, да постеснялась. Смотрю, гребет и гребет, гребет и гребет.
Тут, конечно, рифма просилась, но я воздержался и произнес проникновенно:
           -- Спасибо, баба Зина, век помнить буду.
           -- Нельзя так работать. По честному-то. Что ты как дурачок.

                53

                Коллеги 3

           Пришел Серега, спросил:
           -- Ты уже понял, что этот участок говно?

                54

                Гопники

           Сначала мимо шли гопники местные, узнали меня, обрадовались и долго восхищались трудовым подвигом. Жали руку, а сами смущенно объясняли, что вышли опохмелиться, а так ни-ни.
           -- Ты же понимаешь? – спрашивали.
           -- Само собой – соглашался я.
           Потом пришел Серега прощаться, уходит он из АТС окончательно и бесповоротно.
           -- Последняя смена.
           -- Прощая, Серега – я вытер скупую слезу.
           -- Ага. А насчет АТС не переживай, это хорошо, что вместо тебя старичков взяли. Хреново там.
           -- Что так?
           -- Все на виду, чуть не убрал и готово дело, скандал.
           -- Поэтому ты меня туда и сватал?
           -- Нет. Я поэтому оттуда ухожу, а тебя звал по дружбе – Серега смотрит на меня негодующе. – Как ты мог подумать?
           Действительно, как? Не иначе гнилая сущность вылезает, глядит отовсюду. Помню мне в школе завуч по воспитательной части так и кричала, едва увидев на другом конце коридора: «А! Макоша! Гнилая интеллигенция!».
           В общем, взял я лопату покрепче и принялся дальше снег с дороги сгребать.

                55

                Трактор 2

           Трактористы как вымерли. То ездят туда-сюда все утро, трещать моторами, то ни одного, когда надо. Расчистил подъезды, а потом пошел на дорогу, грести по методу хозяина-барина. То есть сегодня – метр, завтра – два. Но замечтался и заебенил всю. Срезал подмерзший укатанный снег, обходя припаркованные машины, выравнивал площадь. Получилось – красиво.
           Потом покурил, огляделся, вон он бруствер. Начал с верхушки, тут, как специально, барин подъехал. Увидел меня, умилился и выдал аванс. Полез в карман, вытащил портмоне, оттуда купюры, и вручил мне, с надрывом:
           -- На.
           -- Спасибо – говорю.
           -- Тебе спасибо – а сам руками делает такие неверные движения, как будто обнять меня хочет.
           -- Трактор видел? – интересуется.
           -- Работаю над этим.
           -- Не забывай.
           Я как гаркну:
           -- Рад стараться!
           Барин подскочил и убежал, а я продолжил таскать мокрый снег.
           Вокруг бегали алкаши и разъезжались припаркованные машины. Короче, все мешали работать.

                56

                Машины

           Ничего хорошего, говоря откровенно. Навтыкают, где только возможно, а ты кружи вокруг с лопатой. Хотел разозлиться, не получилось. Чего, думаю, им делать-то, пупсам этим, не куда тачки ставить. Не предусматривала инфраструктура города такое количество автомобилей. (Про инфраструктуру, это я для красоты).
           Мужик пришел, вытащил картонку из мусорки, постелил ее тут же, уселся. Сидит, привалившись к баку, культурно опохмеляется из четвертинки, хлебом закусывает. Я рядом снег скребу, специально на нервы ему действую. А он – ничего, ноль эмоций. Допил, бутылку выкинул и дальше побрел, согбенный.
           Следующий идет с пивом. Я милостей от природы дожидаться не стал, говорю:
           -- Бросишь бутылку – убью.
           Вздрогнул он, очки запотевшие поправил и спрашивает:
           -- За что?
           Тут я засмеялся, а он бутылку в пакет и бежать. Видать, за дворника-манька меня принял. Что, в общем-то, правильно. 
           Пошел доскребать дорогу, а потом кормить собак.
            
                57

                Собаки 4

           В банде столующихся у меня собак появилась новая псина со смешными ушами.
           Приходил Валера, что до меня здесь греб, а теперь чистит у двух магазинов, открывшихся в доме напротив. В квартирах на первом этаже.
           Спросил:
           -- Тебе деньги за лопату вернули?
           -- Вернули.
           -- Только не говори, что я спрашивал.
           -- Кому?
           -- Ему.
           И ушел.
           Вот ведь. 

                58

                Профессиональный рост

           У меня теперь новая тонкая специализация – сшибатель сосулек.
           Хозяин-барин назначил.

                59

                Парикмахерская 2

           Перемеряли с барином пять метров от угла парикмахерской. Неправильно-таки я намерил, забацал лишнего – шесть метров и не в ту сторону.
           -- Вот так надо – сказал барин.
           -- Понял – ответил я, поедая начальство взглядом.
           -- И не забудь сосульки – инструктировал барин.
           -- А как же – соглашался я.
           -- То-то же – торжествовал барин.
           Взял я лопату, посшибал сосульки, все им выговорил:
           -- Висите, – кричу – проклятые? Сейчас я вас!
           Очень красивые сосульки. Совершенные. Как по спецзаказу литые из горьких слез снежной королевы. Жаль было такую красоту сбивать. Поднял парочку с земли, полюбовался.
           Лизать не стал.
 
                60

                Трактор 3

           Договорился с трактористом. Я ему:
           -- От сюда и до туда.
           А он мне:
           -- Будет сделано.
           И как даст!
           Пару раз прокатился в обоих направлениях – мама дорогая. Чисто, ровно и только черные асфальтовые проплешины торчат, нет, не торчат, а всплывают островками.
           -- Нормально? – спрашивает.
           Я от восхищения только головой кивать могу. Ну, помахал он мне рукой и укатил. А я то, что он к обочине сгреб, перекидал подальше и пошел бруствер перетаскивать. Вырубал ровные и красивые кубики смерзшего снега и переносил на газон АТС. А мелочь всякую, кашу, сгребал к обочине, для услады взора барина. Формировал там красивый бордюр, обрубал лопатой под прямым углом, как нас в армии учили.
           Другана старинного видел, он мимо на работу бежал, высмотрел меня с другой стороны магазина и закричал, пугая редких прохожих:
           -- Мне уже сказали!
           Надо думать, гопники донесли, что застали меня у парадного входа в круглосуточный с лопатой в руках.
           Друган дальше поскакал. У него работа ответственная, нельзя опаздывать, он старший менеджер в котельной.
           Напротив, у магазинов, Валера сначала снег сгреб, а потом подмел пластмассовой метелкой. Вот это подход.   

                61

                Блондинка

           Паркует паркетник на углу, там, где кончается мой участок и начинается общая дорога. Я ее каждый день вижу, блондинку, а не дорогу, хотя и дорогу тоже.
           Такая фря в шубке леопардовой и с волосами до лопаток. Я по ней время проверяю, как только на горизонте появилась, значит, полвосьмого. Сверяю с часами на мобильнике, зазор – пять минут. Так что не надо, что все они дуры, эта, например, время различает.
 
                62

                Отрывок 3

           Фрекен Смилла, то есть, конечно, Хёг:
           «Мало кто из датчан может разглядеть во мне это. Они, как правило, замечают во мне какие-то азиатские черты, только когда я сама оттеняю скулы косметикой. Но этот мальчишка на лестнице смотрит прямо на меня взглядом, который сразу же замечает то, что нас с ним роднит. Такой взгляд бывает у новорожденных. Потом он утрачивается, чтобы иногда опять появиться у некоторых в глубокой старости. Возможно, я сама никогда не обременяла свою жизнь детьми отчасти и потому, что слишком много думала над тем, почему же люди теряют мужество прямо смотреть друг другу в глаза.
           — Ты мне почитаешь?
           В руке у меня книга. Это она заставила его задать такой вопрос.
           Можно было бы сказать, что он похож на лесного эльфа. Но он грязен, в одних трусах, блестит от пота, и поэтому можно с таким же успехом сказать, что он похож на тюленя.
           — Отвали, — говорю я.
           — Ты не любишь детей?
           — Я их пожираю.
           Он освобождает мне проход.
           — Salluvutit, врешь, — говорит он, когда я прохожу мимо.
           В эту минуту я замечаю в нем две особенности, которые каким-то образом объединяют нас с ним. Я вижу, что он одинок. Как изгнанник, который всегда будет одинок. И я вижу, что он не боится одиночества.
           — Что это за книга? — кричит он мне вслед.
           — «Начала» Эвклида, — говорю я и захлопываю дверь».

                63

                Банкет

           На деньги выданные хозяином-барином, купил:
           1. Лайза Роугек «Сердце, в котором живет страх». Это такая биография Стивена Кинга;
           2. Д. Володихин Г. Прашкевич «Братья Стругацкие», в серии ЖЗЛ;
           3. Полкило пельменей «Царские»;
           4. Пачку сигарет;

                64

                Выходные 2

           Нет снега.
           Собрал бутылки, пустые пачки, стаканы, шлифанул плитку у входа, и закурил. Стою, дым пускаю, вокруг – никого. Хотя, есть один таинственный персонаж, что в любой день, в любой мороз, в одно и то же время проходит по тротуару на другой стороне дороги. Сейчас должен появиться. Ага, идет. Значит, все нормально.
           Что его толкает на этот ежедневный поход? Не хочется думать, что банальная работа. Хочется, чтобы что-нибудь таинственное и запретное. Например, он выходит на связь с центром. Или, наоборот, уходит от порочащей его связи.
           Молодой, в общем-то, человек, на вид лет двадцати пяти, во всем облике есть что-то дебильное, и серая куртка сверху. Торопится, пригнув голову, по сторонам не смотрит.
           Пойду собак кормить, и домой.
           Буду пить какао. 

                65

                Жулька

           Ракали с бабой Зиной махами. Она мне, а я ей. Это у нас такое утреннее приветствие выработалось. Я с работы иду, с лопатой на плече, а она только заступает у подъездных мусорных баков. Вот и машем друг другу. А Жулька подбегает лично со мной поздороваться. Прискачет, нос в ладонь сунет и обратно убежит.
           -- Как дела? – кричу я ей.
           -- Нормуль – отвечает она мне.
           И тут же к корефану своему, Джеку с красной клипсой в ухе, мчится. Джек – черный как уголь, с дружелюбным взглядом, курсирует, строго, в пределах нашего дома. На меня смотрит с интересом. Вообще, с собаками поговорить полезно, можно узнать много нового. И в отличие от людей, дворовые собаки, в большинстве своем, нормальные ребята.
           По крайней мере, пустые бутылки из-под пива не бросают.   

                66

                Груз 200

           Снег шел весь день и всю ночь. Вышел я утром, увидел объем работ и пригорюнился. Но тут прилетел дракон. Хренак в одну сторону, хренак в другую, дорога – на загляденье. Помахал мне тракторист Петрович из кабины рукой и дальше помчался город чистить. Может он и не Петрович, не знаю, не успел познакомиться.
           Раз такое дело, начал я у парикмахерской разгребать. Кинул пару лопат, мужик подходит в пальтишке и кепочке, робкий такой, спрашивает:
           -- Можно с вами посоветоваться?
           -- Конечно, – отвечаю – затем здесь и поставлен.
           -- Я вот груз 200 привез, а дома никого.
           -- Так – говорю.
           -- В военкомате-то я уже был, там сказали: «или домой вези или в морг». И телефонов нет.
           -- Понял.
           -- А дома никого. Я уже и джинтоник купил и сигарет. Жду.
           -- Значит так – я лопату в снег воткнул и стал объяснять на пальцах – у соседей был?
           -- Был.
           -- Что говорят?
           -- Ничего.
           -- Ясно. Ждешь еще час, если никто не появляется, личные вещи покойника оставляешь у соседей, а сам едешь в морг, там сдаешь груз и получаешь справку для командира, понял?
           -- Правда?
           -- Абсолютно.
           -- Я, пожалуй, два часа подожду, пусть срочники поспят, а то всю ночь ехали.
           -- Можно и так – соглашаюсь и беру лопату.
           -- Я не хотел ехать, а начальство говорит, или вези или пошел вон. Я и повез.
           -- Очень хорошо понимаю – я вгоняю лопату в смерзшийся снег.
           -- Спасибо.
           -- Не за что.
           Ушел мужичок, а я продолжил рубить бруствер. Хреначил его на ровные квадраты и оттаскивал. Хреначил и оттаскивал. Потом остановился и закурил.
           Перчатки рабочие у меня прохудились, беда. 

                67

                Оттепель

           Понедельник. На улице – плюс два. Хожу по щиколотки в воде, рабочие ботинки, кирзовые из родного депо, хлюпают как наказанный ребенок. Сгреб воду от обоих входов и от парикмахерской. Дорогу завтра дракон почистит от каши. Собрал изумительное количество пивных банок и бутылок, огляделся. Наверное, сегодня самая короткая смена. В шесть вышел, в семь – курю. Мимо народ бегает: ранний, пуганый, недовольный.   
           Покормлю собак и баста.

                68

                В хоккей играют…

           Надел новые перчаточки. Обмотал черенок лопаты черной матерчатой изолентой. Не весь, а самый конец, как хоккеисты клюшку – чтобы из рук не выскальзывала. Ну, держись осадки всех видов!
           Вчера встретил одну крайне симпатичную особу и она, повздыхав, мне сказала:
           -- Жаль я раньше не знала, что ты дворник. Я бы тебе отцовский инструмент отдала. Топор на палке, лопату с пилой, там так снизу приделано, пику, бумажки накалывать, и вот такую штуку здоровую, которой снег сгребают.
           Она показал руками и попой, как, по ее мнению, сгребают снег здоровой штукой. Получилось – красиво.
           -- Ну – ответил я.
           -- Пришлось выкинуть.
   
                69

                Мечта 3

           Я понимаю, что здесь не Швейцария, не какой-нибудь кантон Ури. Но, все-таки, мусорить надо меньше.

                70

                Оттепель 2

           Все тает и я, в основном, сгребаю воду с окурками лопатой. Потом беру картонную коробку из мусорного бака и хожу, собираю пустые пивные банки и бутылки. Сегодня почему-то обильно представлены грязные целлофановые пакеты и обертки от шоколадок. Хватаю их новыми перчатками, складываю в короб.
           Вокруг мусорных баков – караул. С тех пор как я перестал наводить порядок, все заросло несусветной грязью. Принципиально прохожу мимо, хотя сердце обливается кровью, и я чувствую нестерпимый зуд все вычистить. Последний раз барин твердо сказал:
           -- Баки не трогай.
           -- Не красиво же – возразил я.
           -- Не красиво, но не трогай – барин был суров.
           -- А как же…
           -- Мы за них больше не отвечаем.
           Оно, конечно, да – не отвечаем. Но бутылку, валявшуюся на самой границе моего и соседнего участка, я все-таки поднял и отнес в мусорку. Не то чтобы на границе, так в пределах видимости бутылка лежала, но неизвестный гад, судя по всему, опять пропал, и не убирается около круглосуточного лабаза. Вот я и поднял. И пивную банку. И пару пустых пачек.
           В общем, почистил я там слегка площадь.
 
                71

                Зима – весна

           Все повылазило, четвертый день плюсовой температуры в декабре месяце, и обнажилось срытое.
           Собаки и те обалдели.
           Снег растаял и на всей моей территории представлен полный спектр весенних удовольствий дворника. Хоть бери метлу и мети. Но я хожу с лопатой, потому что по старинному русскому поверью, говно убирать удобней лопатой, а не руками. Сколько съедается, выпивается, а потом бросается народом на землю – уму непостижимо. Такое ощущение, что обедала войско Чингисхана в полном составе, причем кони мусорили меньше людей.
           Собирал всякую бяку полтора часа, а потом встал на своем любимом месте – на углу парикмахерской у железного поручня, отделяющего тротуар от дороги, закурил и начал бдить. За время двадцатиминутного бдения ни один человек не бросил на асфальт ничего. Ни тебе бычка, ни крышки от пивной бутылки, ни фантика от шоколадки. Даже целлофановые пакеты не бросали!
           Странно.
           Очень странно.

                72

                Мечта 4

           Выйду на пенсию, уеду в Грецию, поселюсь на острове Хриси и буду оливы лопать круглосуточно. А косточки сплевывать в бочку из-под дизельного топлива.

                73

                Боровички

           Видел старичков коллег-конкурентов. И вправду, один низенький в искусственной лохматой шубе, а другой высокий в точно такой же кислотной поддергайке. Ходили около трансформаторной будки, разглядывали поверхность земли. Нашли одну пустую бутылку на двоих  и торжественно сопроводили ее в мусорный бак.
           Молча.
           Да. Серьезные ребята, что и говорить. 
           А я тем временем, вытащил из мусорки пенопластовый короб белый и принялся собирать в него всякую дрянь, предварительно скучкованную мной у бордюров. Хотя, со среды на четверг, мало пьют. В основном, курят, так что вся моя площадь была в бычках разной степени свежести и достоинства. И конечно в целлофановых пакетах, что до сих пор приводит меня в недоумение и некоторую оторопь – чего они в них покупают? На фоне черного асфальта оттаявшего, запотевшие белесым молочком пакеты, в шестичасовом предрассветном воздухе, смотрятся как космические поганки. Кажется, тронешь такую, а оттуда потечет тонкой ниточкой млечный сок раннего утра на Венере.
           Блондинка пришла, пора домой.   

                74

                Трудотерапия

           Слегка подморозило и даже выпал снежок.
           Поскрябал лопатой у обоих входов и парикмахерской. Швыркаешь снег – хорошо на душе, складно получается, размеренно. А в размеренном труде, есть что-то здоровое, успокаивающие нервную систему, не зря душевнобольным рекомендуют. Хренак лопату, хренак вторую, вокруг воздух свежий и алкаши. Сгребешь снег в кучу, потом перекидаешь его на газон, закуришь и задумаешься. Народ только опохмелился, а у тебя уже рабочий день кончился и начался просто день. И так всегда, всю неделю, весь месяц, иногда, всю жизнь.
           Осталось чуть-чуть и можно домой отправляться.
           Еще вокруг, не к месту поставленного, народного автомобиля Фольксваген убрать и позвонить одной принцессе, что, как раз, едет на работу, смотрит в окно и думает о том, как я скрябаю лопатой по снегу. 
           Позвонить и сказать:
           -- Здравствуй.
           И услышать в ответ:
           -- Ой! Это ты?

                75

                Цветок душистый прерий

           Приятель мой Василий-Василий Сухойкуст, интереснейшая личность. Даже не личность, а какая-то земля Санникова неизведанная. Начнешь о чем-нибудь говорить, например, о полинезийских островах, а он там уже побывал и человечину пробовал. Или о Пулковской обсерватории, оказывается, он полжизни проработал на оной и диссертацию защитил. По времени немного не сходится, но это ерунда, подумаешь, разбег в десяток лет, между абы и как. А вчера я его около гастронома встретил и говорю:
           -- Привет.
           А он мне:
           -- Привет. Слышал, что приближается конец света?
           -- А как же – отвечаю.
           -- Ничего страшного, я как-то был…
           И дальше по тексту.
           Надо будет завтра, перед быстро приближающимся апокалипсисом, потщательнее убраться, чтобы не опозориться, когда раздача начнется.      

                76

                Стабильность – признак мастерства

           Каждый день – одно и то же. И это не так плохо, как может показаться с первого взгляда. Пришел, собрал пустые бутылки, банки, сигаретные пачки, целлофановые пакеты, окурки. Сгреб снег, перекидал его куда подальше, помахал рукой повелителю дракона и возгордился хорошо сделанной работой.
           Хотя доебаться можно и до столба, как известно. А в этом умении, комиссии, проверяющей чистоту мест, нет равных. Бредут члены: инспектора и инспекторши и, алчно сверкая глазами, выискивают недоработки с упущениями. А что это у вас, вопрошают, уж не бумажка ли говенная выглядывает из-под левого угла правого мусорного бака? Она, родная, она, отвечает им хозяин-барин, трясясь мелкой дрожью крупного нарушителя, и тут же обещает: «ужо я задам дворнику, ужо я ему, подлецу»!
           Ну и тут, понятно, появляюсь я, крайний, и огребаю по полной.   

                77

                С лопатой на правом плече

           Шесть тридцать утра.
           Я гребу, люди идут, переступая через нагребанное, алкаши похмеляются, все соразмерно и благостно. Картину нарушают двое: спившаяся маруха, неустановленного возраста, и ее дружок – одяжка лет пятидесяти с гаком. Гак – приличный, хотя понять, сколько лет алкашу по внешности невозможно, зазор – лет пятнадцать. В руках у парочки бутылка бормотухи и пластиковый стакан, они пристраиваются на углу, в двух шагах от меня. Я подхожу к ним:
           -- Охренели?
           Смотрят.
           -- Пошли вон.
           -- Обойдемся без оскорблений – отвечает маруха, отсвечивая трехдневным, уже начавшим багроветь, синяком под левым глазом – я сама дворником работала.
           -- И я – влезает мужик.
           -- Ах, вы ****и – говорю и начинаю ржать. Не могу остановиться. Меня это ее: «обойдемся без оскорблений», снесло.
           -- Мы аккуратно – успокаивают – все соберем в сумку.
           -- Смотрите – пугаю их на всякий случай и иду грести дальше.
           Когда закончу, часа через полтора, закину лопату на плечо и отправлюсь домой, сидеть в кресле, листать книгу и пить какао. Но сначала проверю, забрали они бутылку и стакан или бросили на землю, супчики.

                78

                Подзорная труба

           Видел Жульку, пристально разглядывающую горизонт. 

                79

                Тени

           Воскресенье, на улице в семь утра практически никого, я скребу себе и скребу. Около парадного входа, потом пожарную дверь, растущую из земли, следом второй вход – служебный, затем у парикмахерской. Чуть попозже дракон заебенит дорогу и будет хорошо. Мимо идут за вином в круглосуточный лабаз мои друзья-алкоголики, что ежедневно собираются на пьяном углу, часов в пять-шесть утра, генерируют идеи. Члены общества мертвых поэтов. Синие и зеленые, радужные и восковые. Так-то в лабазе вино до восьми утра не продают, но члены – все местные. Половина в круглосуточном работала, кто хлеб возил в другой жизни, кто грузчиком корячился, а другая половина спала с продавщицами. Все жмут мне руку, Малёк останавливается побеседовать:
           -- Я теперь туда ни ногой.
           -- Понимаю.
           -- Я там скандал учинил – он закуривает.
           Я тоже достаю сигарету, и мы встаем у железного парапета.
           -- Пришел в пять утра, даю деньги, говорю, девчонки, мне четверку. А смена какая-то дурная, честное слово, разорались, да мы не такие, да мы указы соблюдаем, да тут везде видеокамеры. Я говорю, что я не понимаю, что ли, я спиной к камере. А они, пошел вон алкоголик, да как не стыдно, тут у нас один уже помер недавно у прилавка, не успел опохмелиться, скотина.
           -- Чего – я аж рот открыл – помер?
           -- Да. Короче, я деньги на стойку кладу, а сам, ***к через прилавок – Малёк затягивается.
           -- И? – я затаил дыхание.
           -- Хватаю чекушку и обратно тем же макаром.
           -- А они? – я смотрю на Малька с восхищением.
           -- Чего они, в ор, конечно, ментами давай грозить, обзываться. Я из магазина-то вышел, вот тут вот встал, где мы сейчас с тобой, и из горла засадил.
           Он немного помолчал.
           -- Иначе бы тоже помер.

                80

                Банкет 2

           Угодил на распродажу книг, схватил, разбрызгивая слюну:
           1. Джек Керуак «Бродяги дхармы», (с некоторым сомнением, надо сказать, недолюбливаю я Керуака);
           2. Орхан Памук «Имя мне – красный», (уж больно цена симпатичная);
           3. Джон Ирвинг «Последняя ночь на извилистой реке», (фактически без сомнений);               
           Так что слюни слюнями, но одергивал себя, сдерживал.

                81

                Следы

           На свежем снегу, только мои следы и собачьи.
           Я иду домой, и все вспоминаю недавний разговор с Мальком. Как он тогда через прилавок махнул за четверкой. Не дали нам в тот раз договорить, вышли коллеги из лабаза и утащили Малька опохмеляться. Андрюха Псоев-Захерев только успел крикнуть:
           -- Стихи-то пишешь?
           -- А як же ж – ответил я – на снегу, как полагается.
           Теперь переворачиваю лопату и вывожу черенком:
           «Салфетки белей алебастр балюстрады.
           Похоже, огромный, как тень, брадобрей
           Макает в пруды дерева и ограды
           И звякает бритвой об рант галерей».
           Если честно, то я где-то на «балюстраде» сдался, перестал писать, уж больно согласных дофига.
           Короче, многа букаф.

                82

                Мой любимый Пастернак

           Чтобы не быть голословным:
           Баллада
           Бывает, курьером на борзом
           Расскачется сердце, и точно
           Отрывистость азбуки морзе,
           Черты твои в зеркале срочны.

           Поэт или просто глашатай,
           Герольд или просто поэт,
           В груди твоей - топот лошадный
           И сжатость огней и ночных эстафет.

           Кому сегодня шутится?
           Кому кого жалеть?
           С платка текла распутица,
           И к ливню липла плеть.

           Был ветер заперт наглухо
           И штемпеля влеплял,
           Как оплеухи наглости,
           Шалея, конь в поля.

           Бряцал мундштук закушенный,
           Врывалась в ночь лука,
           Конь оглушал заушиной
           Раскаты большака.

           Не видно ни зги, но затем в отдаленьи
           Движенье: лакей со свечой в колпаке.
           Мельчая, коптят тополя, и аллея
           Уходит за пчельник, истлев вдалеке.

           Салфетки белей алебастр балюстрады.
           Похоже, огромный, как тень, брадобрей
           Макает в пруды дерева и ограды
           И звякает бритвой об рант галерей.

           Впустите, мне надо видеть графа.
           Bы спросите, кто я? Здесь жил органист.
           Он лег в мою жизнь пятеричной оправой
           Ключей и регистров. Он уши зарниц
           Крюками прибил к проводам телеграфа.
           Bы спросите, кто я? На розыск Кайяфы
           Отвечу: путь мой был тернист.

           Летами тишь гробовая
           Стояла, и поле отхлебывало
           Из черных котлов, забываясь,
           Лапшу светоносного облака.

           А зимы другую основу
           Сновали, и вот в этом крошеве
           Я - черная точка дурного
           В валящихся хлопьях хорошего.

           Я - пар отстучавшего града, прохладой
           В исходную высь воспаряющий. Я -
           Плодовая падаль, отдавшая саду
           Все счеты по службе, всю сладость и яды,
           Чтоб, музыкой хлынув с дуги бытия,
           В приемную ринуться к вам без доклада.
           Я - мяч полногласья и яблоко лада.
           Bы знаете, кто мне закон и судья.

           Bпустите, мне надо видеть графа.
           О нем есть баллады. Он предупрежден.
           Я помню, как плакала мать, играв их,
           Как вздрагивал дом, обливаясь дождем.

           Позднее узнал я о мертвом Шопене.
           Но и до того, уже лет в шесть,
           Открылась мне сила такого сцепленья,
           Что можно подняться и землю унесть.

           Куда б утекли фонари околотка
           С пролетками и мостовыми, когда б
           Их марево не было, как на колодку,
           Набито на гул колокольных октав?

           Но вот их снимали, и, в хлопья облекшись,
           Пускались сновать без оглядки дома,
           И плотно захлопнутой нотной обложкой
           Валилась в разгул листопада зима.

           Ей недоставало лишь нескольких звеньев,
           Чтоб выполнить раму и вырасти в звук,
           И музыкой - зеркалом исчезновенья
           Качнуться, выскальзывая из рук.

           В колодец ее обалделого взгляда
           Бадьей погружалась печаль, и, дойдя
           До дна, подымалась оттуда балладой
           И рушилась былью в обвязке дождя.

           Жестоко продрогши и до подбородков
           Закованные в железо и мрак,
           Прыжками, прыжками, коротким галопом
           Летели потоки в глухих киверах.

           Их кожаный строй был, как годы, бороздчат,
           Их шум был, как стук на монетном дворе,
           И вмиг запружалась рыдванами площадь,
           Деревья мотались, как дверцы карет.

           Насколько терпелось канавам и скатам,
           Покамест чекан принимала руда,
           Удар за ударом, трудясь до упаду,
           Дукаты из слякоти била вода.

           Потом начиналась работа граверов,
           И черви, разделав сырье под орех,
           Вгрызались в сознанье гербом договора,
           За радугой следом ползя по коре.

           Но лето ломалось, и всею махиной
           На август напарывались дерева,
           И в цинковой кипе фальшивых цехинов
           Тонули крушенья шаги и слова.

           Но вы безответны. B другой обстановке
           Недолго б длился мой конфуз.
           Но я набивался и сам на неловкость,
           Я знал, что на нее нарвусь.

           Я знал, что пожизненный мой собеседник,
           Меня привлекая страшнейшей из тяг,
           Молчит, крепясь из сил последних,
           И вечно числится в нетях.

           Я знал, что прелесть путешествий
           И каждый новый женский взгляд
           Лепечут о его соседстве
           И отрицать его велят.

           Но как пронесть мне этот ворох
           Признаний через ваш порог?
           Я трачу в глупых разговорах
           Все, что дорогой приберег.

           Зачем же, земские ярыги
           И полицейские крючки,
           Вы обнесли стеной религий
           Отца и мастера тоски?

           Зачем вы выдумали послух,
           Безбожие и ханжество,
           Когда он лишь меньшой из взрослых
           И сверстник сердца моего.

                83

                Прерогатива

           Поймал гада, что убирается у круглосуточного. То есть он сам подошел, выяснить, откуда и докуда я убираюсь, а откуда и докуда он.
           -- Мне начальник сказал до этого столба, – сообщает и тычет пальцем – а раньше я везде чистил.
           -- А мне до этого – говорю я и тоже делаю рукой некое движение.
           -- А это чье? – показывает на участок метра в три шириной, между нашими двумя.
           -- Ничье. Ты, что не в России живешь?
           Стоит глазами хлопает. Маленький, черненький, зовут – Боря, полный рот золотых зубов, национальность – таинственная. Айсор, наверное.
           Перетерли мы с ним и разошлись каждый на своем участке лопатой шваркать.
           -- Я два раза за тебя чистил – радует меня на прощание.
           -- Как же, как же – радуюсь я – видел.
           Снега навалило за всю мазуту, когда отгреб парадный вход, было девять утра, а когда закончил у парикмахерской – одиннадцать. Выровнял сугробы на границе, отошел к парапету и закурил. Подумал, самый приятный и уютный звук, что я слышал – звук закипающего чайника на плитке в теплой подсобке. Когда сидишь в шерстяных  носках и, допустим, валенках, на вешалке напротив висит телогрейка, а чайник шмыркает с посвистом. Еще желательно, чтобы на улице была метель и ветер выл, а у тебя в руке сигарета, и сидишь ты на крепко сколоченном топчане, покрытом старым одеялом. И в кармане телогрейки – холодная чекушка.
           Я курю.
           Мимо мальчик идет лет одиннадцати-двенадцати, без шапки, останавливается около меня и требует:
           -- Дай пять рублей.
           Я ему отвечаю:
           -- Сейчас я тебе лопатой дам.
           А он мне:
           -- Лопатой я и сам могу.
           -- Я думал, лопатой давать моя прерогатива – у меня хорошее настроение после пятичасовой интенсивной трудотерапии. Действует метод.
           -- У кого лопата, у того и прерогатива – четко так выговаривает мальчик и смотрит на лопату, прислоненную к парапету.
           -- Ах ты, паразит – говорю я, а мальчик корчит рожу и неспешно ретируется в сторону мусорных баков.
           Я докуриваю и тоже ухожу.    
           У дома вижу бабу Зину и ракаю ей махами, а она мне кричит от соседнего подъезда:
           -- Только идешь?
           -- Ага.
           -- Досыта, значит, сегодня.
           А Жулька тявкает из сугроба и виляет хвостом в знак приветствия.
           Из сугроба лишь хвост ее и видно.

                84

                Дракон

           Пока я расчищал парадную дверь, повелитель дракона забебенил вчистую дорогу. Вообще, без него я бы пропал.
           Пошел к парикмахерской, начал кидать снег, слышал, как за углом скребет пешней лед айсор Боря. Я теперь новым способом работаю, раньше снег сгребал в одну общую кучу, а потом перекидывал его на газон. Сейчас сгребу метр-полтора, перетаскаю, еще метр-полтора, опять перетащу.
           И так далее.
           Не знаю как лучше, но волочить лопату с кубометрами снега, собирая его в огромную гору, сил нет. Тем паче она цепляется за что непопадя. Или размахиваешься лопатой от души, вгоняешь в сугроб, а она, сука такая, упирается в смерзшийся снег. Нет ничего хуже, когда размах пропадает на половине. Чувствуешь себя жестоко обманутым в лучших побуждениях. Другое дело, вонзишь ее в чуть мокрый снег по самое не балуй, смачно и со вкусом, поднимешь, трещащую от нагрузки, и кинешь за спину, через правое плечо.
           Примерно, так.

                85

                На нейтральной полосе

           Боря, круглосуточный дворник, теперь использует нейтральную полосу шириной в три метра между нашими участками, как временное хранилище снега. Сгребает туда от своего пограничного столба грязную кашу и радуется, надо полагать. Я молчу, как лицо не заинтересованное, но очень впечатлительное. Потому что, дураку ясно, как только дойдет дело до раздачи призовых слонов, эти три метра придется кому-то брать. Мне они не нужны, Боре, судя по всему, тоже. Значит, хозяин-барин с Бориным начальником упрутся рогами и будут делить, то есть всячески отбрыкиваться от полосы, под патронажем районной администрации. Только так.
           Пока мы с Борей гребем каждый свое. Причем у служебного входа в круглосуточный лабаз, возникла даже некоторая конкуренция. Дверь входа на мою территорию смотрит и мне, соответственно, не трудно пару-тройку лопат кинуть, чтобы девчонки-продавцы в снегу не тонули. А сегодня смотрю, Боря, сверкая в предрассветной мгле зубами самоварного золота, старается, ну я и отошел в сторонку.
           -- Здравствуй – говорит он мне.
           -- Здравствуй – отвечаю я ему.
           И дальше гребем.
           Закончил я у парикмахерской, встал к парапету, как полагается, и закурил. Мимо люди идут. А я стою. А они идут. Тетки через сугробы прыгают, а мужики напрямую прут.
           В общем, жизнь – налаживается.   

                86

                Битники

           Я оказался прав, Керуак – редкостное говно.
           Меня, вообще, восторг перед шарлатанами самой жизни деморализует. Более того, я по миросозерцанию – мизантроп, и всех кто нихуя не делает, а только груши шлангом околачивает и при этом говорит красивую и пафосную херню, презираю. 
           А иногда и не презираю, чего ж, думаю, с них взять, пусть треплются.
           Не убивают же. 

                87

                Отчаяние

           Снег валит сплошной стеной, зачерпнешь лопатой, кинешь, повернешься обратно – как не прикасался. Золотозубый Боря говорит:
           -- Ты у того входа начинал? Да?
           -- Да.
           -- Я сейчас там был – все завалено.
           Что тут можно ответить. Покурили мы с ним у стены магазина, посетовали на снегопад и он уточнил:
           -- Будет идти до апреля? Да?
           У него получается с тяжелым акцентом, воспроизводить который здесь нет никакой нужды. Ну, примерно, так: «до апрэла?».
           Я пошел к парикмахерской, где испытал тяжелый шок, переходящий в отчаяние. Утром, в шесть часов, едва я вышел на участок, видел дракона, чистившего дорогу. А сейчас передо мной лежит целина. Девственная. Ни малейшего следа деятельности человека или мифических существ, как то: валькирий, орков и саламандр. Сплошной снежный ковер, мне по колено. 
           Начал сгребать. Греб часа три-три с половиной, мешала Хонда, брошенная хозяином пару дней назад на площадке перед дверями парикмахерской. Обошел драндулет по периметру, получилось – забавно. Только встал у парапета перекурить, Хонда замигала подфарниками, запиликала и начала прогреваться. Значит, сейчас подойдет орел. Или орлиха, маленькая машинка – дамская, в крайнем случае, – унисекс. Стою, курю, к машине подваливает мальчик в курточке с капюшоном и без головного убора. Начинает счищать щеткой снег с лобового стекла.
           -- Давай короче – культурно прошу я.
           -- Еще чуть-чуть – докладывает мальчонка.
           Уехал, а я сгреб контур его машинки и огляделся. Более-менее, хотя до «нормального», далеко. И полоса эта еще нейтральная проходит между нашими участками, как немой укор всем дворникам мира.
           Народ вязнет в снегу и чертыхается.
           Плюнул я на амбиции и вычистил нейтральную полосу, просто так, чтобы люди могли ходить.
           Нехай.

                88

                Потому что харэ

           Купить попугая, назвать его Бодрийяр и научить выговаривать: Дер-рида, Дер-р-р-р-ида, Дер-р-р-р-р-р-ида!

                89

                Отрывок 4

           «Поцелуй не дороже слезы», – подумал он, но понял, что ошибся. За ужином Витача предусмотрительно набрала в рот вина и хранила его до этого мгновения. Обнявшись, они вместе с поцелуем допили этот глоток.
           – Я следила за тем, что ты ешь, – шепнула она ему под язык, – и нарочно ела совсем другое: чтобы Делать деток, надо есть разные блюда.
           Он ощутил, как Витача пересчитывает его зубы своим языком, и понял, что она будет совсем не против, если все обнаружится, и даже готова бросить своего жениха хоть сейчас, не уходя из парка. Ее верхняя губка оказалась солоноватой от страха, нижняя – горьковатой, а сердце стучало, как у воришки. Ее ресницы царапали его щеку, бедро уперлось ему в живот. Афанасий выбрался из ворот деспота Стефана совершенно очумелым, и, как только они снова разбились на парочки, он, не успев стереть слюну Витачи Милут и возбужденный ею, тут же, в парке, сделал ребенка своей жене Степаниде с такой страстью, что сам до сих пор не мог разобраться, которой же из этих двух женщин принадлежит его сын.
           Наутро, когда он осознал, что после того вечера не сможет забыть Витачу Милут, было уже поздно. Он кинулся к ней, но нашел ее в чужой постели. Накануне она впервые осталась ночевать у своего жениха, а потом переселилась к нему».

                90

                Урк

           Поголовье дебилов увеличивается как-то не пропорционально.
           Но это я так, к слову.

                91

                Словарь

           Гребу у служебного входа, закрытого администрацией, то ли в связи с обильным снегопадом, то ли за ненадобностью вообще. Мимо топают два дворника в оранжевых жилетах, настоящие асы и кентавры. Первый дворник, тетя, проходит мимо, а второй дворник, дядя, останавливается около меня, смотрит на забитую машинами площадку перед парикмахерской и говорит:
           -- А ты прямо на них кидай.
           -- Ага – отвечаю я и продолжаю грести.
           -- А то вишь моду взяли, ставить где придется, а мы их обслуживай – дворник дышит стопроцентным перегаром: густым, вчерашним – правильным.
           Я гребу.
           -- Обихаживай – добавляет дядя и идет себе дальше, маленький, метр с кепкой, но широкий.
           Мне понравилось слово «обихаживай», домашнее и ласковое, давно его не слышал. Хотя логики в словах дяди я не уловил. Смысл понял, а логики не уловил.
           О! блондинка пришла, пора домой. Сейчас разложу собакам еду и все. 

                92

                Цитата
 
           Из Аркадия Аверченко, блестящего и неподражаемого:
           «Да. С романом Брешки внизу! Как это он: «Виконт надел галифе, засунул в карман парабеллум, затянулся "Боливаром", вскочил на гунтера, дал шенкеля и поскакал к авантюристу Петко Мирковичу!» Слова-то все какие подобраны, хе-хе...»
           Брешко здесь, это Николай Николаевич Брешко-Брешковский, знаменитый русский беллетрист, писавший авантюрные романы. Я читал «Ремесло сатаны» и «Дикая дивизия» – нормалек.
           Зы.
           Получилась двойная цитата, одна в другой. 

                93

                Отчаяние 2

           Снег мокрый и неприподъемный, лопата гнется и трещит. Таскаем вместе с Борей: он у круглосуточного, я у парикмахерской. Боря часто присаживается к стене передохнуть, а я предпочитаю сделать полностью, потом курить. Это из детства, из Джека Лондона, там где Смок Белью наблюдал за индейцами и делал вывод: долгие переходы – долгий отдых. А, может, мне так удобнее.
           Хонда дрыхнет на том же месте, мешает, зараза.
           Сколько раз я мечтал обрести работу, где не будет всяческого дрека и дерипаса. Где будет чистое наслаждение трудом и хорошо выполненными обязанностями. Казалось, работа дворником, то, что надо. Ан, нет. Дофига заморочек. Вчера сгреб снег к дороге, сформировал там красивый  ровный бруствер, сегодня его размолотили машины, паркующиеся на площадке перед парикмахерской. Представлена безобразная грязная снежная каша в обильном количестве.
           Пошли они нахуй.
           Хонда слегка вздрагивает, зажигает подфарники, удивленно смотрит вперед, потом урчит и протирает глаза – стреляет на лобовуху незамерзайкой и проводит пару раз дворниками (какая ирония), как будто поднимает и опускает веки. Мне нравится на нее такую смотреть, а вот то, что хозяин бросает ее поперек дороги – нет.
           Когда он подходит, я некоторое время думаю, дать ему по ****у или погодить. Решаю погодить, потом решаю, что дать ему по ебалу, это испортить себе карму и настроение на весь день.
           Хотя, состояние к тому времени у меня было подходящее.

                94

                Цитата 2

           «… ибо чтобы здесь, в такую погоду, что-нибудь делать – нужны только грандиозные мотивации, а то и просыпаться не стоит»
                Быков

           Ну, проснулся, ну, встал, пошел на улицу с лопатой.
           Какие, нахрен, мотивации?

                95

                Труд

           Хорошая штука – опыт. Он учит, что все русские поговорки и присказки – работают. Что все образуется само собой, что все, авось, наладится и заколосится. Что сенокос – дело правильное и нужное, а колхоз – добровольное. Что я потихоньку решу проблемы с паркующимися машинами, бухающими алкашами и охреневшим начальством. Что, в конце концов, работа не волк и в лес не убежит.
           Или:
           1. Есть терпенье, будет и уменье;
           2. Орать – не в дуду играть;
           3. Цыплят по осени считают;
           В таком ключе.
           И еще: смерть смертью, а крышу крой.

                96

                Бляха-муха

           Из Инета:
           «Летом дворники ходили в черном картузе из черной кожи с лакированном черным козырьком для защиты от дождя; на околышке медная пластинка с надписью «Дворник». Они носили специальный так называемый дворницкий жилет. Это был черный или темно-синий двубортный глухой жилет с небольшим вырезом и с отложным воротником. Застегивался он на семь-восемь маленьких пуговиц по борту. Под жилет надевалась русская рубашка из сатина или ситца. Она выпускалась из-под жилета. Сверху дворники обязательно носили белый холщовый фартук с нагрудником. На шее у дворника на медной цепочке висела большая медная овальная бляха, на которой по кругу была надпись с названием улицы и номер дома. Иногда бляхи не висели на цепочке, а прикалывались с левой стороны груди. У дворника был свисток, чаще всего сделанный из рога. Дворники носили широкие черные шаровары и высокие сапоги, яловые или с «гамбургскими передами». Весной и осенью на сапоги надевались от сырости глубокие калоши. Верхней одеждой дворника была поддевка, подпоясанная кумачовым кушаком. Ночью на дежурство они надевали огромный, до пят, черный тулуп с большим шалевым воротником. В тулупе они и спали в подворотне. Зимой вместо картуза дворники носили круглую барашковую шапку того же фасона, что и городовые.
           Обычными были борода и усы, а волосы подстригали «в скобку». Дворники из бывших солдат бороду брили, стриглись коротко, оставляли лишь усы. Дворники татары голову брили, носили небольшую бороду и усы, на голове тюбетейку из сукна или бархата. Дворники государственных зданий носили фуражку с кантами по цвету, присвоенному ведомству, круглую кокарду, двубортный черный бушлат с металлическими пуговицами, присвоенными ведомству, и с петлицами».

                97

                Традиции

           Говорят Вергилий, тоже был дворником.
           По крайней мере, во Владимире ему поставлен памятник.
           Ну, может и не Вергилию, но очень похож.

                98

                Морок

           На улице – плюс. Мы с Борей счищаем снежную кашу и гоняем воду. Бывает, перекуриваем: я – сигарету, а Боря – насвай. 
           В общем-то, все тихо-мирно.   
           Иногда Боря спрашивает:
           -- У тебя дети есть?
           Или:
           -- Завтра во сколько придешь?
           Иногда я спрашиваю:
           -- Как оно?
           Или:
           -- Я тебя вчера видел?
           Потом мы оба встаем, упираемся на лопаты и смотрим вдаль. Что мы там рассматриваем, я не знаю. Может, светлое будущее, полное чистых тротуаров, дорог и подъездов к служебному входу.
           А, может, просто так стоим.

                99

                Кольца и браслеты, юбки и жакеты…

           Я теперь гребу, собираю мусор и ни во что не вмешиваюсь, делаю свою работу, а они: срут – пусть срут, ссут – пусть ссут, блюют – пусть блюют. Кидают бутылки, банки, сигаретные пачки, целлофановые пакеты, окурки, бомбы, понты.
           Богу нужны все.               
           Мне что ли их судить. 

                100

                Лето придет

           Что остается добавить.
           Зима будет длинная и снежная, но мы ее переживем, как пережили предыдущие. Перекидаем весь снег и расколем весь лед, где бы он ни был. Передумаем все думы. Даже поднимем все пустые бутылки. И все пустые разговоры.
           Наведем порядок.
           Потом будет весна и лето, а летом, говорят ветераны, в сто раз легче работать дворником и человеком, чем в остальные времена года.
           Так что, бум жить дальше.

                101

                Зы

           Живем.