С Колей Сидоркиным мы знакомы с 1972 года. Я зашел однажды в общагу кемеровского пединститута - навестить Володю Лосева, исключенного из Томского университета за вольномыслие, а потом восстановившегося в Кемеровском пединституте. Володя познакомил меня с парнишкой-второкурсником, живущим с ним в одной комнате - Колей Сидоркиным. Все стены этой комнаты были увешаны изображениями Иисуса Христа, сделанными очень талантливо. Выполнил эти изображения Коля. Я тогда впервые увидел молодого человека, искренне верующего в Бога.
Я сначала сомневался, что он действительно верит - сам-то я был ярым атеистом, и христианство казалось мне просто смешным суеверием. Но вскоре я убедился, что Коля не притворяется. По словам Коли, Иисус Христос явился к нему в отрочестве - и не во сне даже, а прямо наяву, - и с тех пор он его рисует, пытаясь запечатлеть именно таким, каким он его тогда увидел.
Я тогда был редактором строительной многотиражки, жил в общаге, где занимал отдельную комнату. Вскоре в эту же общагу перебрался и Коля Сидоркин. Он перевелся на заочное отделение и устроился художником в один из строительных трестов. Виделись мы с ним тогда каждый день.
Был я тогда, повторяю, заядлым атеистом. И мне почему-то казалось, что все верующие люди в чем-то ущербны. Что они находятся в каком-то добровольном рабстве - унижены, безвольны, что у них отсутствует чувство юмора и т.д. Но на примере Коли я убедился, что это вовсе не так. Вера в Бога нисколько не мешала ему воспринимать жизнь во всей ее полноте.
Коля писал стихи:
* * *
День был неяркий, но пылкий,
солнце парило и жгло.
В окнах дымились опилки -
так, что потело стекло.
Кряжистый дед на крылечке
внуку ружьишко строгал.
Тот, спрятав голову в плечи,
суть мастерства постигал.
Дню отдавая на пробу
теплую хлебную сласть,
стряпали пышные сдобы
бабы, смешно суетясь.
Лес зеленел и смеялся,
звонко роняя себя
внучке на круглые пяльцы
и вышивался, клубясь...
И сейчас мне это стихотворение нравится. Точных художественных деталей в нем пруд пруди. Яркое, сочное, вкусное.
Но еще лучше у Коли получалась проза. Он тогда очень увлекался Буниным. Любимыми его рассказами были «Петлистые уши» и «Сны Чанга». Один из Колиных рассказов - «Ехали цыгане...» - о раннем детстве - написан именно «по-бунински» - в такой, скажем так, импрессионистической манере - уверенной рукой сложившегося прозаика, а ведь Коле Сидоркину в ту пору было всего лишь девятнадцать лет. Я с некоторой завистью думал, что при таком темпе (один рассказ в месяц) он годам к тридцати напишет целое собрание сочинений.
И я надеялся, что меня признает человечество, хотя по сравнению с Колей я сильно проигрывал: мне было уже двадцать три года!
Это было чуть ли не самое счастливое время в моей жизни. Наша общага стояла в самом центре Кемерова, работа в многотиражке строительного треста (он находится в двух шагах) занимала у меня совсем мало времени, у Коли - и того меньше; вольными птицами были мы тогда.
Днем загорали на городском пляже или на крыше нашей общаги, оттуда весь город был виден, как на ладони. И всегда мы с Колей сочиняли что-нибудь - стихи, прозу, драматически сценки. В соавторстве. Кроме него, я делал это только с Мишей Орловым (Кстати, вскоре Коля познакомился с Мишей. Мы с Колей плавали на «Заре» в Томск - это была целая эпопея, - и они познакомились там).
Вечером мы с Колей шли в кафе «Улыбка», расположенное рядом с нашей общагой. Хорошенько клюкнув, потом сидели на скамеечке возле райисполкома и мечтали.
Коля начал писать роман, первая фраза которого звучала так: «Я живу в большом сибирском городе» (дальше этой фразы роман почему-то не шел). Однажды Коля написал стихотворение, посвященное мне. Запомнилась первая строфа:
Презревший богему, мой друг,
В редакции в кожаном кресле
ты спишь. Просыпаешься вдруг
донесшейся с улицы песней...
«Презревший богему» - это потому, что имелось в Кемерове литобъединение, которое исправно посещал, например, наш приятель Володя Лосев, но мы с Колей чувствовали какое-то инстинктивное отвращение к литературным объединениям (я не знал, что через два года сам возглавлю городское лито), кресло стояло в редакции моей многотиражки, там я частенько ночевал. Редакция была расположена в здании возле городского сада, где по ночам гремела музыка и не давала мне спать.
Я тоже посвятил Коле два стихотворения.
Первое - «Художник»:
...Когда же, сплюнув «козью ножку»,
ты быстро кисточку берешь, -
на гангстера из Коза Ностры
немножко в профиль ты похож.
Ты кистью кровожадно тычешь
во вздрагивающие холсты!
Учти, что в этой страшной стычке
сегодня победитель - ты!
Но это только на минуту...
Вновь обретают смысл слова,
и я прошу тебя: «А ну ка,
сходи за пивом, Синева!...»
Синева - это аббревиатура из Колиных имени-отчества-фамилии: Сидоркин Николай Васильевич. Таков был у него псевдоним. Коля поначалу писал: Синива, но потом все-таки «и» на «е» переправил.
А второе стихотворение было написано в день Колиного двадцатилетия:
* * *
Зайду к тебе я поутру,
как будто в светлую аллею.
Скажу: «Позволь, зеленый друг,
тебя поздравить с юбилеем.
Дожди? Не надо унывать!
Ты скоро вырастешь, наверно,
Пускай струится синева
В твоих романах и новеллах.
Душа нам для того дана,
чтобы вобрать все краски лета
и на кострах сгореть дотла,
согрев печальную планету.
Но обретаем счастье мы
лишь в этой участи огромной!...
...И ты в ответ мне зашумишь
из будущего пышной кроной
Двадцать два года прошло с тех пор. Собрание сочинений Коля почему-то не написал. Его жена Таня подсмеивается над ним: «Из-за меня». Но дом, который строит Коля - он виден из окна мой избушки - этот дом стоит собрания сочинений.
Итак, мы сидели с Колей на лавочке между общагой, райисполкомом и кафе «Улыбка». Время от времени заходили в кафе и, приняв там дозу, опять выходили в теплый летний вечер и продолжали свою беседу.
- А знаешь, - сказал Коля. - Мне сегодня в голову пришла интересная мысль. Ты знаешь, в каком году умер Бунин?
- В тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ну и что?
- А то, что в этом году я родился!
- Бунин умер в пятьдесят третьем году. А в этом же году я родился, - повторил Коля. - Это - знак, указание!
- Указание на что?
- На то, что я должен заменить Бунина! И я постараюсь сделать это.
- Ну что ж, тебе и карты в руки. А какие, Коля, у тебя творческие планы?
- Я хочу написать роман о своем деде. Он жил в Кузбассе, около Юрги, имел семь мельниц. А потом его раскулачили и сослали в Нарым (моя мать с отцом в Нарыме познакомились). А дедовский дом перевезли в Новосибирск - в нем сейчас библиотека. Я специально ездил туда, сфотографировал этот дом... Мне для работы над романом это фотография пригодится, да и вообще... А вдруг когда-нибудь будут возвращать отобранное? И я тогда скажу, что этот дом принадлежит мне по праву наследства.
Я тогда долго смеялся над Колей. И кто знал, что он окажется прав. Недавно вышел закон о компенсации за отобранное при коллективизации, и я специально сделал вырезку из газеты, где опубликован этот закон, - чтобы отдать при случае Коле и тем самым облегчить ему вступление в наследственные права. Надо не забыть это сделать. Хорошо, что вспомнил - вырезка у меня здесь, в одной из папок. Сегодня же отдам.
- ... А как твой роман будет называться? - вдоволь насмеявшись, спросил я у Коли.
- «Выродок», - ответил он, опять меня рассмешив.
- Это кто - выродок?
- Выродок - это я и есть. Кем являюсь я по сравнению с моими предками? Именно выродком. Но про меня в романе будет говориться лишь в самом конце. А сперва нарисую широкую картину жизни нескольких поколений. Придется съездить на север Томской области - для сбора материалов. Да и в Томск - там у меня довольно много родни.
- Ну что ж, - одобрил я Колин замысел. Роман должен получиться интересным. Только вот, как ты его печатать будешь. Ведь, судя по всему, роман будет антисоветским?
- Конечно, - важно подтвердил Коля. - Но ты думаешь, советская власть вечная?
- До конца двадцатого века - уж точно продержится, уверенно ответил я и опять оказался неправ. Коля, которого я считал совсем еще мальчишкой, был более дальновидным, чем я.
Жаль только, что роман «Выродок» так и остался ненаписанным. Но, может быть, Коля действительно получит от государства деньги за дом, некогда отобранный у его деда? Надо посоветоваться с моим соседом-судьей.
Хороший все-таки тогда был вечер - летний, теплый, и тогда тоже пахло сиренью, и все мечты казались легко достижимыми. Поговорив о Бунине и о будущем Колином романе, мы занялись коллективным творчеством. Мы с Колей частенько это делали - сочиняли вдвоем рассказики, стихи и особенно часто - песни. На этот раз мы решили сочинить молодежную песню.
- По ночному проспекту иду, - начал я.
- Вспоминаю тебя, Помпиду, - подхватил Коля.
Работа закипела, и через полчаса родилась замечательная песня:
По ночному проспекту иду,
вспоминаю тебя, Помпиду.
Одинокий грохочет трамвай.
Ты меня вспоминай.
Припев:
Ах, твои глаза, как небо, синие,
Мне б хотелось видеть каждый день.
Приезжай за суженой в Россию
и медали новые надень!
Пусть с тобой мы расстались - о-о!
С этой песней придем мы в ООН.
И беду я твою разведу,
Милый мой Помпиду!...
Ах, твои глаза, как небо синее...
Нам, во всяком случае, эта песня очень понравилась. Мы спели ее несколько раз, а потом решили перекурить. Коробок был старый, помятый, и Коля все никак не мог зажечь об него спичку. Тогда он поднялся со скамейки и подошел к зданию райисполкома - поэме из стекла и бетона - и чиркнул спичкой по стеклу. Она зажглась, и Коля, закурив, опять уселся на скамейку.
Но не успели мы искурить по сигарете, как вдруг... Как вдруг на полной скорости, с трех разных сторон, к нам подкатили три милицейских машины. И откуда с пистолетами наизготовку выбежали люди в формах и надели на нас наручники. Особенно шустро действовала молодая женщина - единственная в группе захвата.
Оказывается, здание райисполкома было на сигнализации, и Коля, чиркнув спичкой об его стеклянную дверь, вызвал тем самым опергруппу, которая и арестовала нас.
Только утром все более или менее утряслось - позвонили ко мне на работу и в Союз журналистов. И нас отпустили домой, обогащенных еще несколькими крупицами драгоценного опыта.
Это было летом 1972 года. Потом Коля бросил и заочное отделение пединститута, вернулся в Ленинск, работал грузчиком, художником-оформителем, поступил в Московский полиграфический институт - на отделение художественного редактирования, закончил его...