Сестра вернулась из отпуска, который провела в Анталии на берегу моря в 5-ти звездном отеле, толстая, загорелая и довольная. Все лето она не появлялась у нас дома, а теперь комплексовала.
Дочь сестры собиралась тоже нынче отдохнуть в Анталии, прошлогодняя поездка ей понравилась, на фотографиях она там была с молоденьким турком с подростковыми паршивыми усиками под толстым носом баклажаном, к тому же у парня были толстыми губы и наглые глаза лавочника. Лето было в закате, экзамены в Академии таможни, где она училась на переводчика немецкого языка, и практика закончились, она была свободна и привезла мать к нам домой на своей машине. В разговоре с ней я назвал Анталию – Анатолией. Она тут же поправила меня, но я рассказал ей, что эта провинция Турции раньше называлась Анатолией, и ее заселяли армяне.
Ханя была девушкой невзрачной, ее опущенный большой нос - вся в отца, - еще больше делал ее непривлекательной. Все, что было не в ее компетенции - игнорировала, презрительно делая скучное лицо. Вот и сейчас, пока сестра занята демонстративной уборкой моей квартиры с помощью подаренного ею же корейского пылесоса, младшая Ханя забралась на диван с ногами и читает со скучным видом в гостиной книжку, что привезла с собой. Все что происходит в нашем доме, ее якобы не интересует.
Ее отец уже давно не был у нас в доме, он тоже с пренебрежением относится к моей матери и ко мне, неудачливому писателю. Сделать его «большим» человеком пришлось моему, уже умершему отцу, по протекции которого, Ханю, врача «скорой помощи», одели в форму и взяли в госпиталь КГБ и погранвойск. В прайде он - папик, - снисходительно уменьшительное прозвище для спесивого, оскорбляющего всех вокруг себя прощелыгу. Так, к вам пришел Он - всем по щелям!
Старый Ханя сделал карьеру исполнителя в гараже гэбешных "марусь" - а потом став начальником гаража, будучи персональным шофером одного из «небожителей» Андропова, к пенсии вышел начальником автоколонны. Он гордился, что похож на Андропова, и что ему было дано быть знакомым с управляющим Елисеевского магазина, тоже бывшим шофером, хотя после расстрела последнего Андроповым, о нем предпочитали не говорить в их семье. А мы для его единственного сына, мужа сестры, были «немосквичами», выходцами из «деревни». Старая Ханя, востроглазенькая и мелкорукая, называется в прайде - Ниночкой, даже внуками!
Хани долгоживущие, их прабабка, мать пенсионера Хани, долго жила у них на Соколе, пережив двух своих дедов - одного еврея из Польши, а другого Ханю, отца персонального пенсионера Хани. Жидовская линия эмигрировала вся в Израиль, и об их судьбе нам ничего не говорят родственнички. Семейство Ханей очень экономно по жизни, но одевается и ест хорошо, пьют спиртное только в кругу «нужных» людей, к которым мы, естественно, не относимся, ведь мы «крестьянские пьяницы» и не можем поддержать «светский» разговор, сводящийся к хвастовству своей карьерой и своими знакомствами. Вот и сейчас сестра привезла маленькую пачечку с «рахат-лукумом» из Турции и два громадных кабачка в полиэтиленовом пакете со своей виллы на Оке, где мы с матерью никогда не были. Я в июле ездил на Селигер, где жил в палатке, купался в озере, кормил комаров и собирал чернику в лесу.
Сели за стол, мать моя ходит из кухни в гостиную, все пытается нас угостить своими разносолами, сердится, что сестра и ее доченька отмахиваются от нее, как от настырной старухи.
- Чего-то не хватает, – говорит младшая Ханя, намекая на мое простонародное происхождение.
Я понимаю – на что она намекает, и лезу в шкафчик за домашним вином, зная, что ни она, ни сестра не будут пить такое вино.
- Я не буду, - говорит сестра, объевшаяся курятиной и отправляя в рот очередной соленый помидорчик.
- Вот-вот, я об этом и говорила, - радостно и спесиво говорит дочь, поднимая нос над тарелкой.
Я не стал пить и убрал вино. Сразу после стола они собрались домой, и уехали.
Яша – патриарх семьи Ханей. Его родители бежали всем семейством из Польши после оккупации фашистами дальше, в Россию. Яша был классным портным, его пиджаки особо ценились публикой Кутузовского проспекта, сам Андропов заказывал у Яши классическую «тройку». Вскоре Яша стал для родни не только кормильцем, но и безоговорочным авторитетом. Знание Торы способствовало его космополитизму. Яша не был сионистом, но даже будь он в «грязном рубище», он никогда не забывал еврейское родство. Яша сам был – родом, живым воплощением западнославянского жидовства, и признавал только родственную «кровь». Говорили, что Яша знал какие-то тайны кабалистики, позволявшие выжить во враждебной среде. Но сам Яша не дождался возвращения на «историческую» Родину, как истинный Вечный Жид, он умер в Москве. Родня, имеющая по женской линии еврейские корни, после похорон на одном известном кладбище столицы, эмигрировала в Израиль, предварительно отправив туда первыми свою молодежь для службы в израильской армии, оставив в Москве, как шелуху, отпрысков «не еврейских линий», и право называться им «вечными жидами».