Когда въезжаю в город с детства милый
Прозрачным утром розовой весны,
То каждый раз таинственною силой
Приоткрывается завеса старины.
Дворцы, мечети, мавзолей из дымки,
Как буйство света в сполохах, встают.
Богатства символ грозного владыки.
Бессмертье рук, воспевших в камне труд.
Легенда первая.
Строки эти о городе, который Тимур-хромой (Тамерлан) – самый кровожадный из всех завоевателей, когда-либо проходивших с оружием по Земле, - сделал своей столицей. В этом же городе после своей кончины он и был погребен в мавзолее Гур-Эмир.
В 1941 г. в Самарканде работала научная экспедиция под руководством знаменитого антрополога Михаила Герасимова, восстанавливающего по черепам лица людей. Он предложил вскрыть гробницу Тимура. Смотрители музея, в который был превращен мавзолей Гур-Эмир после прихода советской власти, сопротивлялись этому акту, как только могли. Местное предание гласит: нельзя нарушать покой бога войны, иначе жди беды – на третий день вернется Тимур с войной. Но члены экспедиции лишь посмеялись над служителями музея.
В ночь на 20 июня 1941 г. склеп мавзолея был освещен светом прожекторов. Кинохроника снимала вскрытие могилы. Гигантская мраморная плита весом около двух с половиной тонн была сдвинута. В глубине саркофага стоял гроб черного дерева, покрытый истлевшим покрывалом золотого шитья. Герасимов торжественно достал череп Тимура и продемонстрировал его перед камерой. Пленку отвезли в Москву и показали Сталину. С киноэкрана на вождя провалами глазниц смотрел череп бога войны.
В ночь на 22 июня началась война. Шел третий день после вскрытия гробницы Тимура.
Легенда вторая.
Древнеримский историк Плиний-младший, который авторитетом своим дорожил и факты с потолка не хватал, повествует о том, как в Афины приехал философ Афинодор и по дешевке купил дом, пользовавшийся дурной репутацией. В первую же ночь, когда философ работал, появилось приведение в образе старика, скованного цепями. Старик дал знак идти за ним, однако увлеченный работой Афинодор так же знаком попросил подождать, и лишь спустя какое-то время поднялся из-за стола. Они вышли во двор, и тут призрак исчез. Философ пометил место, где испарился новый знакомый. Утром пригласили городскую власть, начали копать и обнаружили скелет, скованный цепями. Кости погребли, как велел обычай, и призрак больше не появлялся.
Как относиться к подобным легендам? Как относиться к призракам, неизвестно откуда появляющимся и неизвестно куда исчезающим? И вообще, что такое призрак? Действительно ли в нашем мире имеет место какая-то сущность, или это проделки больного либо уставшего воображения человека? Вспомните опыт Шарапова, как разведчика, из кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Шарапов утверждает, что когда человек долго и напряженно вглядывается в местность, то глаз как бы «замыливается», человек начинает видеть то, чего нет, и не видит то, что есть на самом деле. Уставший мозг человека вполне способен принять за призрак в сумрачном лесу любую корягу. Но, с другой стороны, для того, кто хоть раз в жизни столкнулся нос к носу с реальным или мнимым призраком, любые атеистические аргументы бессильны. Этот человек раз и навсегда становится верующим. Вот и на войне, как свидетельствует опыт, люди очень быстро становились верующими. «Когда на наши окопы посыпались немецкие бомбы, - говорит человек, прошедший войну, - весь атеизм из нас словно ветром выдуло, мы моментально все стали верующими, и каждый молился, неистово молился, чтобы горькая чаша минула его». Есть люди, которые искренне верят в Бога, в загробную жизнь. Есть люди, которые не менее искренне не верят ни в бога, ни в черта, ни в загробную жизнь.
Чем руководствуются люди неверующие? Прежде всего, выдвигая аргумент, что ни один человек с того света еще не возвращался. Однако это утверждение совершенно бездоказательно. Наука может установить факт возвращения с того света, если таковой будет иметь место, но факт невозвращения установить невозможно. Человек может возвратиться с того света, и даже не догадываться об этом, предположим, что при переходе часть информации безвозвратно теряется. Человек может возвратиться и все помнить, но по каким-то причинам молчать о возвращении. Да мало ли какие еще законы могут управлять миром, в том числе, и психикой человека, о которых современная наука даже не подозревает. Вряд ли кто возьмется утверждать, что современная наука познала все законы природы.
Чем руководствуются люди верующие? Только той поразительной, буквально выходящей за рамки разумного, верой в бессмертие человека, несмотря на факты, ежедневно, ежеминутно доказывающие, что человек смертен. Правда, во многих религиях существует понятие «душа», которая представляет собой духовную сущность человека. Мол, умирает лишь биологическое тело человека, а духовная сущность человека сохраняется и продолжает жить в потустороннем мире вечно. Однако иудаизм, а вслед за ним и христианство говорят именно о полноцельном бессмертии человека.
«Тот, кто считает смерть явлением нормальным и законным, кто уповает лишь на потустороннее, близок к искушению поставить во главу угла частное, субъективное благо человека. Но разве все уже решено тем, что дух земнородного достигает блаженства в иных сферах? Ведь не один только дух, но и плоть, и вся видимая Вселенная суть создания Божии. А стало быть, нет оснований считать смерть и распад чем-то прекрасным.
Согласно Библии, смерть, в конечном счете, оказывается признаком несовершенства твари, плодом греха, роковой болезнью, которая противна созидательной цели мироздания.
Гибель любого существа есть разлом в космосе и победа хаоса над людьми. Человек – мыслящий и чувствующий – превращается в труп, в груду разлагающегося вещества. Что может быть отвратительнее и страшнее? Это – триумф разрушения, бессилие духа, невыносимое уродство, поругание богоподобного существа. Не о том ли говорят пронизанные болью слова надгробного песнопения?
Плачу и рыдаю,
Егда помышляю смерть
И вижу во гробах лежащую
По образу Божию созданную нашу красоту,
Безобразну, бесславну, Не имеющую вида…
Все в человеке протестует против этого ужаса; восстает не только «плоть» с ее инстинктом самосохранения, но – в первую очередь – дух, для которого смерть глубоко противоестественна». (Протоиерей Александр Мень).
Как видим, христианство не предполагает, оно утверждает, что бессмертие – это то естественное состояние человека, которое ожидает каждого праведника. Впрочем, интуитивно никто, включая и атеистов, не может примириться со смертью.
Как свидетельствует опыт, расточительство не свойственно природе, она экономна. Миллионы лет зародившаяся клетка, согласуясь с законами развития живого вещества, шла к человеку разумному, и лишь для того, чтобы эта мыслящаяся субстанция превратилась в груду разлагающегося вещества? Да, возможно ли такое? Но как совместить в логически непротиворечивой концепции бессмертие и смерть одного и того же субъекта?
Считается, что атеизм (марксизм) – это следующая прогрессивная ступень человеческого знания. Так ли это? Не есть ли атеизм шаг назад по отношению к религии, так как непротиворечивую концепцию жизни и смерти человека смогла выстроить лишь религия.
Повторимся, в христианстве (несмотря на опыт, повседневно убеждающий в том, что биологическое тело после смерти человека уничтожается, исчезает, и только дух земнородного может, безусловно, если может, достичь блаженства в иных сферах) положение о продолжающейся посмертной неразрывной связи духа и тела носит фундаментальный характер. Утверждается, что реализация этой связи произойдет в Судный день, когда свершится всеохватывающее воскрешение из мертвых.
«И тогда пророк говорит о самом главном: не просто о конце эры смерти, но о победе светлых, божественных сил над законом распада. Все достойное, что когда-либо было в истории, обретет вечное бытие. Меч Господень разрушит «врата Шеола», верные обретут не только бессмертие духа, но новую жизнь в реальной полноте:
Оживут мертвецы Твои, восстанут тела их,
Пробудятся и возликуют лежащие во прахе,
Ибо Твоя роса – роса света,
И извергнет земля умерших.
Радуга Завета вновь раскинется над творением, несущимся вперед, как стрела Божия, выпущенная к Цели. Не бесплотные тени, но царство живых, вовлеченных в триумфальный полет мироздания». (Протоиерей Александр Мень).
Пришедшее в христианство из иудаизма буквально гипертрофированное осознание собственной личности, собственного «Я», нашло опору в категории непоколебимой веры в воскрешение из мертвых. Гипертрофированное «Я» из христианства перешло в европейскую философию, и до сих пор является фундаментальной категорией. Уберите из европейской философии категорию «Я» и она рассыплется. Но это еще не все.
Современная философия, отбросив категорию «воскрешение из мертвых», как мистическое представление далеких предков, но, сохранив при этом категорию «Я», как одно из фундаментальных положений, стала логически противоречивой. Почему-то современные философы не видят противоречия там, где этим противоречием мучились, пытались его разрешить и, наконец, разрешили наши далекие предки, введя категорию «воскрешение из мертвых». То, что воскрешение из мертвых будет реализовано единовременно в день Страшного суда, принципиального значения не имеет.
По какой-то причине современный философ не видит противоречия в разработанной парадигме жизни и смерти человека, точно у него «замылен глаз» от долгого и упорного стремления познать законы природы. Сохранить категорию «Я» (как нерасторжимое единство духа и тела, и связать это единство с космосом, определяемым хоть в форме мирового разума, хоть в форме божественной сущности, но, отбросив при этом категорию «воскрешение из мертвых») не представляется возможным.
Итак, христианство, учитывая факт неотвратимости смерти биологического тела, реализацию бессмертия «Я» (связи биологической сущности человека и его духовной сущности) видит в акте воскрешения из мертвых. Воскрешение из мертвых представляется в виде одномоментного акта при Втором Пришествии Христа в форме Страшного суда. Во время Страшного суда должно произойти воссоединение души с телом, которое и приведет праведника к бессмертию. Так как бессмертие получат только праведники, то человеку имеет прямой смысл при жизни стараться вести праведный образ жизни. При наличие Страшного суда, как реально существующего акта, концепция бессмертия предстает перед нами логически непротиворечивой. Однако стоит из нее убрать акт воскрешения из мертвых и неразрывная связь души и тела, т.е. философская категория «Я» исчезает. Бессмертная душа не может составлять единство со смертным исчезающим телом. Европейская философия, отказавшись от воскрешения из мертвых, но, сохранив при этом «Я», как частицу мирового разума, лишилась христианской непротиворечивости. Непротиворечив и буддизм считающий, что тело человека – это тюрьма для духа.
Несмотря на массу научных терминов, введенных в европейскую философию, по сути дела она так и осталась христианской философией, но лишенной ее логической непротиворечивости. Например, чем научное понятие «мировой разум», используемое и современными философами, отличается от религиозного понятия «Бог»? Что нужно понимать под мировым разумом? Если мировой разум – это всего лишь совокупность знания, выработанного человечеством, не имеющего в мире какой-либо материалистической основы, т.е. представляющую собой гипотетическую сущность, то мы приходим к марксизму в чистом виде. Если же мировой разум представляется в виде реальной сущности, которая, обладая определенной материалистической формой, включает в себя, в том числе, и разум каждого отдельно взятого человека, то предполагается по умолчанию, что после смерти человека его разум вливается в мировой разум. И что же мы получаем? Ни что иное, как потусторонний христианский мир, обитель душ умерших, только еще ожидающих Судного дня.
Таким образом, европейская философия, позаимствовав в христианской философии фундаментальные понятия, изменив лишь терминологию, но, отбросив при этом категорию «воскрешение из мертвых», потеряла христианскую логическую непротиворечивость. Была разорвана посмертная связь между духовной сущностью человека и его биологической сущностью. С мировым разумом может слиться лишь духовная сущность человека. Не есть ли научная философия шаг назад по сравнению с христианской философией?
По сути дела, сохраняя потусторонний мир в форме мирового разума, научная философия сохранила связь «Я» с потусторонним миром. С другой стороны, признав смерть биологического тела окончательной, не поддающейся воскрешению, европейская философия наградила возможным бессмертием лишь духовную составляющую «Я», т.е. часть «Я». Предположим, что в процессе реанимации врачам удалось вернуть к жизни лишь одну из половин головного мозга человека. Можно ли считать подобное деяние восстановлением личности в полном объеме?
В этом и заключается противоречивость европейской философии. У людей, создававших Библию более трех тысяч лет тому назад, с логикой, было все в порядке.
Может быть, марксизм лишен какого бы то ни было противоречия, и действительно является последним словом в европейской философии? Марксизм, отбросив категорию «воскрешение из мертвых» и весь потусторонний мир, казалось бы, одним махом разрешил противоречие между стремлением человека, как единой личности, к бессмертию и неотвратимости смерти его биологического тела. Да, говорят марксисты, человек смертен – это горькая и неизбежная реальность. Человек умирает весь без остатка. Ни души, никакой-либо иной сущности после смерти человека не сохраняется. И, тем не менее, человек может обрести бессмертие, реализуясь в творчестве. Творческая личность, исчезая, как биологическая система, остается в памяти человеческого общества. Все, что сотворил человек за свою жизнь, все остается людям. Человек должен стремиться к творческой и, как следствие, к праведной жизни, чтобы память о нем человечество сохранило навсегда.
Если в христианстве к праведной жизни человека подталкивает страх (иначе невозможно обрести бессмертие), то в марксизме - совесть (в противном случае человек будет очень быстро забыт). Перед прагматиком встает естественный вопрос: если я полностью исчезну, то какая мне разница кто и что обо мне подумает. Согласитесь, что страх, как средство, призывающее человека вести праведный образ жизни, оказывает гораздо большее воздействие, чем обращение к его совести.
Однако марксизм не только недостаточно действенен, как одно из религиозных видений мира (в СССР марксизм был более религией, нежели наукой), но еще логически противоречив, как одно из научных направлений. Разрешив противоречие идеалистической философии, марксизм тут же породил новое логическое противоречие. Отбросив потусторонний мир, замыкая человеческое общество само на себя, марксизм неминуемо подводит нас к мысли, во-первых, что человеческое общество самодостаточно, во-вторых, как следствие, что мыслящая субстанция в форме Homo sapiens, зародившаяся на Земле, - уникальное явление, никак не связанное с окружающим космическим пространством. Так ли это в действительности? Может ли человечество, по крайней мере, сохранить свой интеллектуальный потенциал, не говоря уже о его зарождении, не будучи как-то связанным с ближайшим космосом?
Лев Николаевич Гумилев на многочисленном материале доказал, что творческий потенциал этноса полностью зависит от поступления в этнос энергии (пассионарности) из этнического поля. Не будь энергии, поступающей извне, человечество просто не могло бы состояться. Самодостаточен не этнос (коллектив людей), а этническая система, состоящая из этнического поля и этноса, созданного под непосредственным воздействием этого этнического поля. Теория этногенеза, созданная Гумилевым, однозначно доказывает, что этнос развивается в определенных рамках лишь в результате толчка пассионарности. Повторимся, самодостаточен не этнос (коллектив людей, определяемый в марксизме, как общество), а этническая система, состоящая из коллектива людей и этнического поля. То, что человек вышел из животного мира и продолжает развивается, не вызывает сомнений. Следовательно, согласно диалектике Гегеля, коллектив людей (этнос ли, общество ли) являя собой одну из противоположностей единства, должен иметь себе противоположность, так же заключенную в это единство. В теории Гумилева диалектической противоположностью этносу, представляющему собой биологическое начало, является этническое поле, представляющее собой энергоинформационное начало. Ничего подобного в марксизме нет.
Согласно диалектике Гегеля и закону «Единства и борьбы противоположностей», признаваемому и марксизмом, движение, как самодвижение, какой-либо системы возможно только в том случае, если в единство заключены противоположности, не противоположность, а противоположности, как минимум, две. Не нужно забывать, что диалектика Гегеля объясняет любое движение, и даже механическое, а не только движение мысли.
В марксизме конкретно представлена лишь биологическая составляющая, что для развития системы, под названием «общество» недостаточно. Марксизм, в отличие от теории Гумилева, логически противоречив и научно несостоятелен.
И только теория Гумилева раскрывает нам тот механизм движения, как самодвижения, которое проистекает за счет внутреннего источника, в полном соответствии с диалектикой Гегеля. Только объединенные в систему, этническое поле и этнос способны обеспечить данному диалектическому единству развитие. Этнос (общество, согласно терминологии марксизма) сам по себе развиваться не может. Этническое поле и этнос в теории Гумилева взаимосвязаны. Подобную взаимосвязанность человека с Царством Божьим мы видим в христианстве. То, что эта связь может быть реализована лишь в Судный день, принципиального значения не имеет. Так же наглядную связь человека с потусторонним миром представляет нам буддизм, раскрывая механизм самой связи потустороннего мира с нашим биологическим миром.
И в христианстве, и в буддизме потусторонний мир предстает перед нами диалектической противоположностью, которая, составляя диалектическое единство (в общем случае) с биологической составляющей (включая животный и растительный мир), обеспечивает этому единству движение во времени.