Интервью в жанре очерка
Я ехал на встречу с Вадимом Репиным, человеком, который еще подростком, в свои четырнадцать лет, уже выступал в Токио, Мюнхене, Берлине и Хельсинки, а в пятнадцать сыграл в знаменитом Карнеги-холле в Нью-Йорке. Его победа в семнадцать лет в Международном конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе сделала его самым молодым победителем в истории этот престижного состязания. А сегодня его знает уже весь мир, он выступает на самых роскошных залах планеты.
Я знал, кокой первый вопрос ему задам.
И я спросил:
- Вадим, правда, что перед вашим выступлением в Милане на афишах, возвещавших о концерте, было написано «Выступает русский Паганини»?
Он откинулся на спинку кресла, поставил на столик бокал с красным вином и виновато улыбнулся.
- Да, правда. Итальянцы очень романтичный и экспансивный народ. Они умеют слушать музыку и весьма темпераментно выражают свои эмоции. На одном из концертов зрители двадцать минут аплодировали и не отпускали меня со сцены.
Он говорил, а пальцы его левой руки вершили на поверхности столика, какой-то замысловатый танец, так, словно прыгали по струнам скрипки. И такое движение пальцев будет часто сопровождать наш долгий разговора и останавливаться лишь тогда, когда Репин, прищуривая глаза, будет подыскивать наиболее точное слово для подтверждения своей мысли.
Вопрос о Паганини я задал, потому что слышал об этом от своего коллеги, отдыхавшего летом минувшего года в Милане и видевшего там эти щиты с анонсом выступлений Репина. Рассказывая, коллега восклицал: «Нет, ты представляешь, не кто-нибудь, а итальянцы, и вдруг позволили себе сравнить русского скрипача с Паганини! Ведь Паганини для них свято чтимая национальная гордость и вершина того, что может человек сотворить со скрипкой».
Сегодня концерты Репина – одно из самых запоминающихся событий культурной жизни, которое отражается долгим восхищенным эхом прессы и становится темой разговоров не только меломанов, но и людей мало искушенных в музыке, но кому посчастливится послушать игру виртуоза.
Репин выступал с лучшими оркестрами Европы и Америки - Бостонским симфоническим, амстердамским Concertgebouw, симфоническим оркестром Мариинского театра, Orchestre de Paris и многими другими. Диски с записью его исполнений удостоены крупнейших премий в области звукозаписи.
В одной из бельгийских газет я прочел, что «мировая известность Вадим Репин сумел взойти на музыкальный олимп, впитав в себя школу великого Иегуди Менухина. Русский самородок, - писала газета, - оказался податливым воском в руках гениального классика». Рассказываю об этом Репину.
- Да, да! Величину таланта этого американского скрипача переоценить невозможно. Встретиться с ним и общаться – огромное везение. Я играл на его фестивале, выступал с его оркестром и очень горжусь этим. Его имя – эпохальное явление. И человеком он был самобытным. Разница в возрасте и сценическом опыте не мешали Иегуди относился ко мне очень дружески. Общение с ним действительно было полезными уроками – и в человеческом, и в профессиональном смысле. Нет, это не были уроки в академическом понимании. Менухин был первым слушателем некоторых моих новых работ и давал немало полезных советов.
Потом Репин так же темпераментно рассказывает о человеке, который раскрыл ему фантастические возможности скрипки – о знаменитом педагоге Захаре Броне.
- Если бы я не встретил его на своем пути, то не знаю, как бы повернулась ко мне судьба.
- А где же самое начало вашей дороги к скрипке?
- Это совсем просто. Предрасположенность к музыке помогла мне обнаружить старая гармонь моего деда – профессионального мастера по изготовлению валенок и унтов. Родители рассказывали, что дед в радостные или горькие часы брался за гармонь и даже любил плясать, подыгрывая самому себе на этом инструмента. Словом, так, по-нашему, по-русски.
Гармонь деда извлекли из груды старых вещей на чердаке их дома в Новосибирске. Вадиму тогда было четыре года. Мать показала сыну, как надо извлекать из этого инструмента звуки. Она растягивала меха, а мальчик нажимал на ее пуговицы, и к удивлению обоих звуки стали выстраиваться в мелодическое звучание. Мама решила, что из сына может получиться музыкант, и как только Вадиму исполнилось пять, привела его в музыкальную школу. А там свободное место было только в классе скрипки. Говоря об этом, Репин воскликнул:
- Провиденье! Сам Господь указал мне мою дорогу. Я сразу влюбился в этот инструмент. Когда родители купили мне скрипку, ложась спать, я клал ее рядом с собою в постель. Ночью просыпался и проверял рукой на месте ли она. Скрипка казалась мне живым существом.
А уже через полгода мальчик стал победителем городского конкурса и тогда получил свой первый приз - торт, который купила сыну по этому случаю мама. Но самой главной наградой стало то, что Вадима за успехи принял в свой класс Захар Брон. Этот великий педагог убеждал своих учеников, что музыка может говорить: «Ищите эти слова. Это трудно, но их обязательно надо найти».
В 14 лет - его принимают в Новосибирскую консерваторию, где Брон для него и Максима Венгерова создал специальный курс и разработал специальную программу обучения. Еще через три года – после победы в конкурсе имени Королевы Елизаветы в Бельгии - о таланте Вадима Репина уже заговорила и западная пресса.
- В 19 лет вы переехали жить в Германию. Каковы были мотивы смены места жительства?
- Мою жизнь и жизнь еще нескольких человек круто поменяла та моя победа в 1989 году на конкурсе в Бельгии. После нее Брону предложили место профессора в Любеке. Он долго колебался, но потом согласился с условием, что вместе с ним в Германии будут и его четыре ученика – Максим Венгеров, Коля Мадоян, Наташа Прищепенко и я. А вскоре бельгийская королева пожаловала мне гражданство ее страны. Это окончательно освободило от волокитной процедуры оформления многочисленных виз, чего требовал мой российский паспорт.
Он по сей день любит Новосибирск. Оказавшись за границей, долго скучал по родному городу, испытывал острое ностальгическое чувство, обострявшееся особенно зимой. Видел снег, который в Западной Европе явление не частое, вспоминал сибирскую зиму.
- Я скучал по нашим людям - открытым и приветливым. А здесь индивидуализм в худшем понимании этого слова и обособленность уж слишком обозначены. Но любовь к музыке и возможность дарить радость людям моими выступлениями, успокаивают и наполняют особым смыслом все то, что со мною происходит.
Позже скрипач перебрался в Амстердам, а еще позже в Монте-Карло. А три года назад он женился, и они с женой решили, как он сам выразился, «фундаментально» обосноваться в Женеве. Объясняет, что там горы, а на них всегда много снега.
- А кто по национальности ваша жена? – спрашиваю его.
- Смесь французской и испанской крови, что, конечно, отражается на ее характере, - он опять смеется. – Но это в ней мне тоже очень нравится.
- Как часто удается бывать в России?
- Практически каждый сезон бываю в Москве и Петербурге, где выступаю с такими выдающимися дирижерами, как Юрий Темирканов и Валерий Георгиев. И, конечно же, стараюсь сыграть и в Новосибирске. Перед этими выступлениями всегда волнуюсь. Это удивительное возвращение в детство. Ведь сегодняшними успехами я обязан прежде всего педагогам и слушателям моего родного города.
Моя встреча с Репиным происходила на следующий день после его концерта в Берлине. Все билеты были распроданы еще за несколько месяцев. В немецкой столице скрипач выступал с самым большим и знаменитым в Германии симфоническим оркестром Deutches Symphonie Orchester Berlin под управлением Кента Нагано. С этим дирижером – американцем японского происхождения Репина связывает – давняя дружба. Ими вместе записано немало дисков, получивших мировую известность, их совместные концерты происходили на множестве самых знаменитых сцен обоих полушарий планеты. И я спрашиваю у Репина, что так сближает его с маэстро Нагано? Скрипач на минуту задумывается, пальцы его руки перестают метаться по столику, и он, привстав с кресла, скороговоркой выдает:
- У него увлеченная душа! – Потом опять усаживается, успокаивается и продолжает: - Музыка для него – наркотик. Когда я выступаю с ним, всегда ощущаю интенсивность его сопереживания, состоящую из мечтательности и нежности. Но в музыке часто и очень много драмы – и тогда он становится трагичен, дерзок, метафоричен, и это чувствует оркестр, чувствуют абсолютно все - и я, ведущий сольную партию. Это ни что не иное, как гипноз мастера. Великого Мастера. Правда, он мне тоже признается, что моя скрипка его вдохновляет. Видимо, в этом ось нашей дружбы.
С Репиным легко разговаривать. Он прост и доступен. Он не похож на взъерошенного гения с обращенным ввысь взглядом. В глазах Вадима всегда любопытство: ему интересно, что у него спрашивают, и интересно, понимают ли то, о чем он говорит. И у него очень простое и удивительно русское лицо.
Мне рассказывали, что он обязательно пытается выкроить время, чтобы заехать на день-другой в Брюссель к своему другу - известному скрипачу и великолепному исполнителю цыганских песен Робби Лакатосу. И уже стало традицией обязательно побывать там в их любимом ресторанчике на тихой, глухой улочке. Обычно эти посиделки затягиваются до рассвета. Всю ночь напролет они играют там, импровизируя и подбадриваясь красным бургундским. Желающих послушать такие импровизированные концерты собирается столько, что многие стоят на улице – хозяин заведения обязательно раскрывает для них окна и двери. Спрашиваю его об этом. Он по-мальчишески хохочет и привстает с кресла:
- Это правда! Мы с Робби обязательно бываем в этом ресторанчике. И музицируем. И пьем вино. Он исполняет прекрасные цыганские романсы. Там собираются его друзья. Это удивительное ощущение раскрепощенности. Музыка рождается сама собой – такое ощущение, что ее сочиняет скрипка. Кстати, в одной такой ночной посиделке участвовала и моя жена. И когда мы утром уходили из заведения, она мне сказала: «Вад, ты был прекрасен!». О, это очень высокая похвала! Так высоко она меня оценила до этого только однажды, когда мы лишь познакомились, и она слушала в одном из парижских залов мое выступление. Я исполнял тогда концерт Брамса.
Слушаю его и пытаюсь представить, какое выражение лица у этого человека там, в том ресторанчике на глухой брюссельской улочке, во время такого маленького шабаша, который может себе позволить человек с всемирно известным именем, чьи гастроли расписаны на три года вперед и которого считают за честь принимать у себя коронованные особы.
Ему ничто земное не чуждо: любит играть в шахматы, смотреть большой теннис и гонки Формулы 1. Любит греться на пляже с остросюжетным детективом. Обожает красные вина и хорошие сигары и, конечно, хорошо разбирается и в том и в другом.
- Для меня кайф посидеть с бокалом хорошего вина и насладиться ароматом сигары «монтекристо». Конечно, не в одиночку. И вообще, жизнь у меня устроена так, что мне очень редко удается побыть одному. Но это меня устраивает и, видимо, потому, что не люблю тишины. В звуках много смысла. Взять хотя бы скрип снега под ногами – ведь это тоже музыка.
Признаться, эта его «музыка в скрипе снега» объяснила мне еще одно: видимо, гениальность – и есть то, что находится где-то за порогом нашего обычного восприятия жизни.
Известный музыкальный критик Мари-Од Ру во французской «Le Mohd» писала: «Вадим Репин совершенно не похож на остальных великих скрипачей. Он ведет себя, как юноша, но в его глазах за лукавыми искорками чувствуется постоянное напряжение мысли. Его, конечно же, сравнивали со знаменитыми старшими коллегами - Менухиным, Штерном, Ойстрахом. Но, бесспорно, его отличительными чертами являются чудесная техника и безукоризненная точность. Чувственность, элегантность, тонкость, а также глубина, благородство и нежность - всех этих эпитетов не достает для описания звучания его великолепного инструмента».
И, конечно, не мог я не спросить его о скрипках, которые становятся послушными и оживают в талантливых руках музыканта. Обычно у столь именитых исполнителей бывает целая коллекция инструментов, и к ним они относятся очень ревностно. Паганини, например, обладал драгоценным собранием скрипок таких мастеров, как Страдивари, Гварнери, Амати. А к своей самой любимой скрипке работы Гварнери он не разрешал никогда и никому прикасаться и завещал ее после смерти родному городу Генуе, не желая, чтобы кто-нибудь другой после него на ней играл. Один из его современников в своих воспоминаниях писал: «Паганини утверждал, что его скрипка - это его любимая женщина и что, даже находясь на небе, он будет болезненно ревновать, если к ней станут прикасаться другие руки».
- Да, у меня есть несколько скрипок и все они - весьма ценные инструменты, - рассказал мне Вадим. - Но трудно передать наслаждение, которое я испытываю, играя на скрипке Rubi, изготовленной Страдивари. Мастер сделал ее в 1708 году. Она имеет душу. Впервые мне посчастливилось сыграть на Rubi в Америке, когда я исполнял Испанскую симфонию Лало. Мне ее предоставила чикагская Societe Stradivarius. Я был потрясен и заворожен ее звуками – блестящее и насыщенное звучание высоких нот и благородный голос низких. Этот инструмент позволяет добиваться восхитительного компромисса между естественным блеском мелодии и ее чувственной силой. С ней можно разговаривать, как с человеком. Такую скрипку мог изготовить только гений.
Спрашиваю, как проходит у него процесс подготовки новых произведений.
– Эта работа одновременно мучительна и прекрасна. Ведь одну и туже вещь каждый интерпретирует по-своему. Разучивание новой партитуры сопряжено даже с опасностью. Работа сжигает все ориентиры, и ты остаешься один на один с самим собой – ноты должны ожить в твой душе, ты должен заставить музыку заговорить теми словами, которые коснутся сердца слушателя. И эта ответственность порой лишает уверенности в самом себе. И приходится опять и опять начинать все сначала. Это такая своеобразная борьба с собой. Но в этом процессе есть озарения – это что-то от Бога, какое-то мистическое прикосновение к таинству…
Так думает и живет известный скрипач Вадим Репин, занимающий одну из самых высоких ступеней в мировой иерархии исполнителей.