Играло солнце погремушкой тучи. Босоногий ветер бегал, где ему вздумается, и делал, что ему хочется. Присев на краешек неба, он отобрал у солнца погремушку и бросил её за речку, как капризный избалованный ребёнок. Было тепло. Утро, скинув розовый халат, в реке спешило искупаться.
В доме было тихо. Мать ушла на работу. Я вышла на улицу. Вдалеке не спавший лес манил меня, красно представ перед глазами сочной спелой земляникой. Я так любила лес! Любила в нём бывать, слушать пенье птиц, и в шёпоте берёз хоронить свои детские секреты.
Сбежав с крыльца, я пошла по пыльной дороге, ведущей к лесу. Лёгкий ветерок трепал мои волосы, заглядывал под подол, и я сердито одёргивала платье. Вот и лес. Он заключил меня в свои зелёные объятья, целуя душу нежно и тепло.
Где-то здесь должна быть поляна земляники. Высокие белые берёзы качали головами, указывая мне то в одну, то в другую сторону. Я ходила по лесу, раздвигая траву, ища земляничные кусты, но всё тщетно. Лес их спрятал и не хотел показывать, маня меня в свою глубину.
Выйдя на лужайку, я легла на траву такую тёплую и мягкую и посмотрела в бездну высокого неба. Сколько надо синьки, чтобы подсинить его! Мне хотелось есть и пить. Я, поднявшись, огляделась, и поняла, что заблудилась. Куда ни глянь, стояли берёзы, смеясь и дразня меня.
Солнце, обломав лучи о пики деревьев, спускалось медленно вниз. Мне хотелось домой. Я пошла за солнцем, туда, где закат, растёкшись малиновым соком, капал на плечо печальному вечеру. Из-под кочки выполз месяц тощий и бледный, больной тишиной и одиночеством.
Слёзы заполнили глаза. Большие и тяжёлые они падали вниз и терялись в траве. Мне стало страшно. Пень, выпячивая свой живот, беззубым ртом жевал зелёную бруснику, кряхтя от старости.Старое дерево с облысевшей головой наклонилось к земле, посылая ей свою боль, готовое упасть в её объятья и, выболев, пропасть. Яркие молчаливые звёзды никогда не скажут , чем больны, по ком их тоска и печаль.
Я потихоньку привыкала к темноте. Лес тёмный и лохматый щупальцами впился в моё сознание. Я легла, притулившись к берёзе, на траву пахнущую землёй, звёздами и мятой,
голодная и усталая. Ночь укрыла меня своей прохладой, а ветер щекотал меня, не давая спать.
Немного полежав, я поднялась и пошла дальше. Кусты останавливали меня, цепляясь за простенькое ситцевое платье. Вдруг я увидела пруд. Я подошла ближе и стала смотреть в его чёрную дрожащую воду. Поблёскивая атласной кожей, он лежал у моих ног. Я потрогала рукой воду, она была тёплой.
Кто-то позвал меня еле слышно из глубины заброшенного пруда. Я разделась, вошла в воду и поплыла на зов. Я больше не думала о доме, еде и сне, мне было легко. Волна качала меня на своих сильных руках и несла меня всё дальше и дальше от берега, а еле слышимый голос обещал мне вечный праздник, без печали, суеты, и всё, что я захочу. Вдруг вода скользкой холодной верёвкой обвила мои ноги и я скрылась под водой, оставив на берегу своё коротенькое как платье прошлое со своей потрёпанной одеждой.
Меня никогда не найдут. Пруд зарастёт камышом и тиной. Лишь старая берёза, склонившись над водой, будет звать меня, и плакать по мне каждой весной.