ЖЕНИХИ
Вышла я как-то по молодости замуж. С кем не бывает! Родственники мужа попались мне замечательные. Одна неувязочка: всех курящих женщин считали они особами наилегчайшего поведения. Как быть и что делать?
- А ничего! – ответил мне муж. – На тебя это не распространяется.
- Это как? – искренне не поняла я.
- Это так: НАША знает, что она делает, а все остальные – проститутки.
Тогда я поняла, что попала в хорошую семью.
Первые два дня пребывания Муси в квартире. Еще обсуждается вопрос о том, есть ли для сфинкса жизнь – на даче? Но Муся ведет себя вполне нормально: уже вылезла из-за холодильника, где скрывалась в первые часы стресса, нашла миски с водой и едой, обнаружила свой туалетик и использовала по прямому назначению. Бодро осваивает диваны и осторожно – людские колени. Мы же, в свою очередь, внимательно следим за каждым ее шагом. Она же не ребенок, которого надо воспитывать. Она взрослая женская особь, ей два с половиной года.
Мы присматриваемся и пристраиваемся и будто спрашиваем друг у друга:
- А мы с тобой сможем?
- А тебе с нами – как?
Муся не хулиганит, цветы на подоконнике обходит осторожно. Можно и за хлебушком сходить, оставив ее в квартире одну.
Спускаюсь во двор, где наши старушки оказывают гуманитарную помощь окрестным котейкам, и на секунду замираю, пораженная в самое сердце: откуда в нашем дворе взялось столько СИБИРСКИХ котов? Всегда были обыкновенные, помойные, а тут вдруг…. Как за два дня обычные коты стали – суперлохматыми?
А потом иду в ближайший магазин и всю дорогу тихо хихикаю, производя на окружающих впечатление городской дурочки. Всего за два…. каких-то…. дня, проведенных в обществе Муси, мое восприятие окружающей кошачьей действительности полностью поменялось. И для меня теперь НОРМАЛЬНАЯ кошка – это голая. А все остальные – это, блин, сибирские!
Рыжий Кот появился на следующий день. Прямо с утра. Но топтания нашей территории вальяжным походняком – не случилось. Он даже не зашел, не попытался обследовать садовый стол, рядом с которым валяются иногда остатки вчерашнего мяска, не попытался проникнуть на кухню, чтобы спереть там вкусняшек…. Он чинно проходил по общей дороге мимо нашей дачи и старательно делал вид, что дача и ее обитатели ему по барабану.
Эх, если бы в этот момент нахлобучить Рыжему на голову лакированную фуражку с ромашкой и дать в лапы гармонь «золотые планки»!
А Муся чинно сидела на крылечке, и попыток вступить в диалог не предпринимала. Я ее, как женщина, понимала. Это после вчерашнего-то? Когда она с душой нараспашку побежала с ним знакомиться? А он…. А он! Да просто – хам, хам, хам!
Рыжий прошелся в одну сторону, потом в другую. Он уже не шифровался, а явно смотрел на крылечко наглыми карими глазами. Муся держала паузу, как мхатовская актриса, воспитанная лично Станиславским. Рыжий обиделся. Вечером он проник в пустующую дачу напротив и оттуда понеслись призывные тоскливые романсы:
- Я здесь, Инезилья! Я здесь…. Под окном! – немузыкально, но очень громко выводил Рыжий.
Еще через день нашу дачу с визитами вежливости и отчаянного любопытства посетили Белый Кот и Британец в металлическом ошейнике. Видимо, Рыжий все-таки поведал братве о наболевшем. После захода солнца мы приступили к прослушиваю концерта «Трех теноров».
- Да заткнутся они или нет?! – истериковал муж.
- Ага…. В глухую деревню привезли Найоми Кембел, и ты хочешь, чтобы парни просто так заткнулись? Хрена там!
К тому времени загоревшая до черноты, но чертовски изящная Муся вполне могла составить конкуренцию заграничной модели. Да наша-то, пожалуй, и покрасивше была.
Муж достал из потайного места пневматику, вышел на улицу и стрельнул в воздух, но в сторону надрывного кошачьего пения. Пение на секунду прекратилось. В течение ночи еще несколько раз производил он эту нехитрую манипуляцию: сухие пистолетные щелчки временно укрощали котов, но потом все начиналось вновь. И кажется мне, что даже залп «Авроры» не задушил бы эту песню.
И Муся стала пропадать. Она уже не ходила за нами хвостиком, не караулила каждый жест, не сидела на коленях. Она прибегала домой с вытаращенными глазами, свирепо накидывалась на еду, стремительно поглощала ее и, обведя нас напоследок остекленевшим взглядом, заваливалась – спать! Она буквально валилась с ног. От усталости и чувства глубокого удовлетворения. Однажды она даже не пришла ночевать, чего за ней никогда не водилось.
- Совсем одичало животное! – сварливо говорил муж, и в выражении лица у него было что-то такое…. Плохо объяснимое. Я бы даже сказала – отцовское. Была бы наша Муся человеком! И мне уже представлялись эти родительские разборки с продолжительными нотациями: яркий макияж, юбка не той длины и, вообще, «чтобы в десять была дома!» И свои тексты в ответ: девочка, дескать, выросла, ей хочется нравиться мальчикам и вертеть перед ними жопой, и, вообще, «вспомни себя с портвейном на последней парте в ее годы!»
Но так как Муся, все-таки, не человек в полном смысле этого слова, то разборок по ее поводу не случилось.
- Да пожри ты хоть нормально! Никто у тебя ничего не отнимает! – в сердцах говорил грозный папа, когда Муся после очередной гулянки всасывала в себя еду без намека на разжевать ее.
М-да…. А отцовская ревность, что ни говори, существует, думала я и что-то такое припоминала из собственной прошлой жизни. Типа борьбы с предками за независимость в районе собственных пятнадцати лет.
А потом все внезапно закончилось.
Продолжение следует)