МУСЯ (продолжение ЭВАКУАЦИИ)
Августовский день в Манчжурии близился к вечеру. С полей тянуло запахом созревающего гаоляна.
Русский госпиталь, расположившийся в одноэтажном кирпичном доме, затихал. Страдания, связанные с перевязками и уколами, на сей день закончились.
Солдаты, в основном молодые ребята, сидели на крыльце, курили. Завидовали тем, для кого война уже закончилась 9 мая. А их дальневосточную дивизию срочно передислоцировали в Манчжурию. И враг здесь был в другом обличие – узкоглазые самураи и чан-кай-шисты. Всем очень хотелось домой, в Россию. Вспоминали невест, жён, детишек.
Увлечённые разговорами они не сразу заметили подъехавшую к крыльцу «санитарку». Раненых привозили часто. Здесь шла война с японцами.
На крыльцо спешно поднималась медсестра. На вытянутых руках она несла девочку лет четырёх-пяти, завёрнутую в окровавленный халат. Русая головка ребёнка откинулась назад, личико пергаментно-белое. В застывших глазах было столько боли и отчаяния, что видавшие смерть и кровь солдаты расступились и замерли.
«Откуда привезли?», - спросил хирург, осматривая девочку. «С Хингана. На переезде, возле тоннеля самураи расстреляли переселенцев. Семья этой девочки почти вся перебита. Сопровождать некому было, пришлось мне».
Осмотрев девочку, хирург приказал срочно готовить операционную: «Гангрена, надо срочно ампутировать», - сказал он.
Девочка потеряла много крови, и после операции долго не приходила в сознание. Всем госпиталем переживали за малышку. Солдаты постоянно спрашивали о её здоровье. Пожилая медицинская сестра Климентьевна каждую свободную минуту уделяла девочке. Если её смена заканчивалась, то она оставалась и ухаживала за ребёнком. И когда девочка открыла глаза, то первой она увидела Климентьевну. «Как тебя зовут, солнышко?», - спросила медсестра. «Мама… Я хочу к маме», - прошептала девочка, и из её голубых глаз покатились крупные слёзы. «Потерпи, солнышко, мама скоро придёт… скоро…», - тоже шепотом сказала
Климентьевна и украдкой вытерла слезу, - «А как тебя зовут, солнышко?». «Муся… мне больно пальчикам». «Потерпи, скоро заживёт», - успокаивала медсестра. Потом она взяла Мусю на руки.
Муся поправлялась медленно. Гангрена не отступала, оперировали дважды. Сказывалась потеря крови и пережитые страхи. На перевязки Мусю носила Климентьевна, только она могла успокоить девочку.
По вечерам она рассказывала Мусе сказки и пела свою любимую песню « Тёмная ночь, только пули свистят по степи…». В первые дни девочка при этих словах настораживалась, и испуганно озиралась. Но время стирало из памяти ребёнка пережитые страхи, спокойный задушевный голос пел медленно одну и ту же песню. И со временем Мусю эта песня стала успокаивать. Это была её «колыбельная песня».
Шли дни, недели, месяцы. Солдаты выписывались. Теперь уже новые раненые не поступали. Военные события с японцами закончились.
Муся стала звать Климентьевну мамой. Как и все маленькие дети, она тоже хотела материнского тепла и получала его от этой доброй и ласковой медсестры. Но госпиталь готовили к расформированию, и Климентьевна должна была ехать на Родину в Россию.
Однажды, ранним утром, когда госпиталь просыпался, к кровати девочки подошла женщина. Муся распахнула свои голубые глазёнки, губы девочки задрожали, лицо стало ещё бледнее, - «Где папа, где Шура? Я хочу домой», - слёзы градом посыпались из глаз.
Женщина очень похожа была на её папу и сестрёнку Шуру. Поэтому, наверное, Муся и спросила о папе, а может быть, ей уже роднее мамы стала её любимая и ласковая Климентьевна. Муся ухватилась своими худенькими ручками за шею этой незнакомой и в то же время очень похожей на её папу женщины. Теперь уже рыдала эта женщина вместе с Мусей.
Климентьевна наблюдала со стороны. Она, хоть и ожидала подобный визит, но уж очень привыкла к девочке, и ей было жалко расставаться с Мусей, теперь уже такой родной, такой слабенькой, но уже спасённой.
Через месяц Мусю выписали из госпиталя, и её увезла в свою семью родная тётка, очень похожая на Мусиного папу Андрея.
(продолжение следует)