Домашний серпентарий любви

Владимир Потапов
                Домашний серпентарий любви,
               
                или Сон под пятницу.



   -Ты чего ночью вскочил?- Жена заваривала чай по кружкам. –Я думала: случилось что… горим…
   Никита, муж, с мрачным  видом размешал  ложкой сахар.
   -Ничего не случилось,- буркнул в ответ. –Дурость разная снится…
   Жена села напротив, запахнула на груди халат.
   -Чего приснилось-то? Аж закричал!..- Намазала гренок маслом, повидлом, подала. –На!
   Никита машинально взял, откусил.
   -Вкусно!- и продолжил набитым ртом: -Ты приснилась. Будто изменяешь мне.
   Рука жены с полной чашкой замерла на полпути. Затем осторожно поставила чай на стол.
   -Ну, ты!..- рассмеялась Ирина. –Ни сколько не меняешься!  В молодости к столбам ревновал!.- Она прыснула. –Сейчас-то!.. Ой, Господи, сейчас-то чего ревновать?.. Кому я такая понравлюсь? Ой, выдумал!.. Тридцать лет живем! Дурак дураком!..
   Никита молчал, давая ей просмеяться.
   -Это ты дурочка безголовая! А меня ночью чуть удар не хватил! Думал- сердце остановится! Вся постель мокрая, потом прошибло!
   -Ой, ну что ты говоришь, Никит?! Посмотри на меня! Посмотри! Ну, кто на тетку в сорок с лишним позарится?! Ох, и фантазия у тебя!- она все-таки принялась за чай с бутербродом. Да еще с таким наслаждением, будто оголодала и ничего вкусней не едала. А улыбка- счастливая, блуждающая, глумливая- в пол-лица! Хоть прикуривай!
   -Что, хочешь сказать: я последние двадцать лет с лежалым товаром живу? Со второстепенным?.. Никому не приглянется, не понравится, да?..- голос мужа звучал все также мрачно и хмуро.
   Улыбка сползла с лица жены. Более того: от обиды задрожала нижняя губа.
   -За что ты меня так?.. Будто тряпку половую…
   -Чего ты?..- опешил Никита. –Сама же сказала: «никто не посмотрит… не позарится…» Тряпку какую-то приплела!..
   Но жена уже уткнула лицо в ладошки, заплакала беззвучно. Даже жевать перестала.
   -Чего ты?..- Никите лень было вставать, обходить стол и утешать жену. Но он пересилил себя, встал, обошел и утешил. Стоял рядом, гладил по густым пушистым, чуть седеющим волосам и, глядя на оконный проем, говорил:
   -Ну, чего ты, Ир? Пошутить уж нельзя. Меня, и вправду, ночью чуть карачун не хватил, а ты смеешься!.. Сердце остановилось, честно слово! Вскочил- мокрый весь! А ты еще смеешься… Сама же сказала, а теперь плачешь…
   Жена не ответила, лишь всхлипывания усилились.
   -Дурочка ты у меня… Да если бы ты была не красивая- стали бы мне такие сны сниться?! Люблю я тебя, как прежде люблю.
   -Ага… А «тряпкой» обзываешь!- чуть ли не с привыванием донеслось из-под ладоней.
   -Да кто тебя так обозвал-то?! Сама придумала! А на меня списываешь!- Никита в сердцах чуть было не стукнул ее по затылку. Но сдержался: любил, как никак… -Вот и рассказывай тебе после этого сны!
   -А ты по- человечески рассказывай! –Жена понемногу успокаивалась, даже в платочек засморкалась. Подняла зареванное лицо. –Поседел, а все, как дурак, ревнуешь…
   Никита смутился ее внимательного вопросительного взгляда.
   -Пойду я… На работу опоздаю…
   Еще раз погладил жену по волосам и ушел обуваться.
   -Ты чай не допил!- крикнула вдогонку Ирина. В ответ- невнятно бу- бу- бу… Вздохнула. Сделала глоточек из своей кружки и поспешила в ванну: самой через полчаса выходить, а лицо «не сделано».

   -Приснится же такое!- уже удивлялся своему сну Никита, спускаясь в лифте на первый этаж. –Вот, пенек трухлявый! Детям за двадцать, а все про передок снится, как молодому! Вот, пенек!..
   Пропустил вперед соседку с шестого этажа, придержал подъездную дверь. И долго еще не отрывал глаз от двадцатилетних  университетских ягодиц, туго обтянутых джинсами.

   -Ты чего так долго? Знаешь же: я сегодня только до трех могу…
   -Да дурачок мой…- Иринка все никак не могла захлопнуть дверцу в машине.
   -Плащ подбери.
   -…ревновать вздумал,- Иринка, наконец-то, закрыла дверь. Улыбнулась счастливо, закурила. –Аж трясется весь!
   -Что это с ним? Двадцать лет не замечал ничего, а сейчас вдруг… Подружки твои трепанули, что ли?..
   Она от души рассмеялась, вздымая хохотом высокую тяжелую грудь. Белоснежные ровные зубки приоткрылись, выпуская розовый, влекущий, как у змеи, язычок.