В ядрёнутых войсках, особенно флотских, всё время кто-то что-то проверяет. Притом всё больше снаружи и отовсюду. Комиссии – одна за другой. В ядрёнутых войсках есть что проверять, а порядку всегда больше, чем в других, то есть проверять приятно, вот они и лезут, и лезут. Ещё только отъехала одна комиссия, нагружённая копчёной лососятиной и икрой, пышащая из форточек УАЗика-«буханки» шыльным перегаром, как уже дрынчат телефоны, разрываясь вышестоящими звонками: очередная банда проверяющих на подлёте. Так что подготовка ко встрече очередной комиссии всегда является одновременным устранением недостатков, выявленных предыдущей. Естественно, всё больше летом и ранней осенью, когда кижуч и нерка на нерест прут. Зимой страсть проверять всё подряд у верхних начальников обычно скисает, примерно на полгодика. Но всё равно – комиссия за комиссией. Ядрёнутые ж.
В общем, оказался как-то раз в акте отмеченных недостатков пунктик про молниеотводы. Что все двенадцать молниеотводов ржавые и не покрашенные. Ну, то есть снизу-то покрашенные, насколько дотянуться смогли, метра на три, а дальше сплошное феррум-два-о-три и феррум-три-о-четыре.
А тут неплохо бы уточнить, что на Камчатке с самого сотворения мира никогда не было гроз. Ни грома, ни молнии. Про это любой старожил скажет, да и в книжках умных написано. Краеведы все в курсе. Однако грозы, громы и молнии потом всё же появились. Как это было? Рассказываю как старожил и как краевед.
Согласно требованиям руководящих документов, техническая территория ядрёнутого арсенала должна иметь молниеотводы. Справедливости ради заметим, что не только ядрёнутого, а вообще любого – торпедного, минного, ракетного, артиллерийского... И неважно, бывают в данной местности грозы или их никогда не было. Молниеотводы должны быть, и точка. Указаны их параметры, максимальное сопротивление соединяющего их контура (толстющие такие железяки под землёй), как они должны быть расставлены (ну, это ещё в процессе строительства, по проекту) и как часто они должны проверяться. Методика проверки, разумеется, тоже в наличии, и ответственные везде определены. Но там нигде (если мне не изменяет память, конечно) не написано, что они должны быть покрашены, и уж тем более до самого верха. А высота у них метров тридцать примерно. Торчат железные вертикальные палки-штыри, похожие на телескопическую антенну транзисторного приёмника, только без нашлёпки на конце. Ржавые, естественно.
И вот как только понастроили всяких арсеналов, включая ядрёнутые, как понатыкали везде там молниеотводов, так и грозы на Камчатке появились. Небесам примерно лет двадцать пять понадобилось, чтобы сообразить: отныне есть смысл греметь громом и сверкать молниями, ибо теперь есть во что. Гражданским это, наверно, удивительно, а нам, воякам, ни разу не в диковинку.
И вот зачитывает главный инженер офицерскому составу этот самый акт (сов. секретный, кстати), а у самого внутри аж кипит всё. Потому что всего неделя на устранение замечаний, а молниеотводов – двенадцать, при том, что вертолёта арсеналу по штату не положено. И соседям не положено. И соседям соседей. Нет, в Елизово, конечно, вертолётчики имеются, и даже в ассортименте, но никакого шыла не хватит, чтоб компенсировать. А ты попробуй не покрась, когда отдельным пунктом в акте прописано. Хорошо хоть, что зелёной краской требуют мазать, которой навалом.
Никакой автокран до верха не дотянется. Поднимать туда наверх бойца с кисточкой и ведёрком – да ни один командир не рискнёт. Потому что методик по технике безопасности на это дело не предусмотрено. Шлёпнется он оттуда – и дальше что? В общем, было над чем голову сломать.
Послали прожжёного и матёрого мичмана в электросети – узнать, каким макаром они там по верхотурам лазят. Мичман вернулся и сказал, что консультация стоит три литра шыла. Налили ему, он увёз две трёхлитровые банки, а вернулся с двумя полными комплектами всякого жуткого барахла – какие-то малопонятные цепи, ремни, пристёжки, страховочные сбруи... И даже стальные «кошки», с какими по деревянным столбам электрики лазят. Эти «кошки» главный инженер пообещал опробовать на тех, кто не придумает, как покрасить железные молниеотводы.
И закипела военная мысль. С идеями шли напрямую в помещение № 26 сооружения № 2М, то есть в кабинет главного инженера. Оттуда вылетали пулей, а вослед нёсся то громогласный рык, то дикий хохот.
Однако время текло неумолимой струёй, и пришлось остановиться на одном из проектов, предложенном неким гениальным старшим лейтенантом по имени Вова. Он (то есть проект, а не Вова) поступил на стол главного инженера уже оформленный в виде рационализаторского предложения, а возможно, и изобретения. Там была примерно такая фраза: «В основу действия устройства положен принцип использования земной гравитации, поскольку масса масляной краски тяжелее массы воздуха».
Вова предложил сделать аэростатик с четырьмя оттяжками, за которые им можно было бы управлять с земли. Под аэростатик следовало подвесить ведро с зелёной краской, а также несложную систему блоков, через которые можно было бы перевернуть ведро вверх дном посредством пятого линька. Перевернуть в тот самый момент, когда ведро управляемого аэростата окажется точно над штырём молниеотвода, а в идеале оно должно быть прямо на этот самый штырь надето. Дальше полным ходом начинает работать гравитация, сиречь сила земного притяжения, под воздействием которой краска течёт вниз сама, и не надо никаких кисточек, никаких матросов. Гениальное – просто.
Однако Вова упустил из виду неукоснительное флотско-армейское правило: «Ты предложишь что-то улучшить, тебя же и заставят внедрять, тебя же потом и выдерут за то, что не внедрено или внедрено через девятую букву старославянского алфавита».
Пока группа, в которой числился Вова, искала по округе подходящий дилижабрь-статосрат или хотя бы то, из чего его можно сварганить, а также такую невиданную штуку, как гелий; пока они кипятили оставшиеся мозги над выкройками монгольфьера в натуральную величину, командование решило таки попробовать покрасить один молниеотвод с использованием матроса Пупкина, который до службы увлекался альпинизмом-скалолазанием в своём сыктывкарском ДОСААФе и даже был перворазрядником. Попытка была первая и последняя, потому что матрос Пупкин, руководствуясь какими-то своими личными причинами, недолго думая и тщательно всё рассчитав, аккуратно (но с грохотом и воплями) свалился с молниеотвода – и хорошо, что высота к моменту падения была всего метров пять. Было решено далее не рисковать, и решение было мудрым.
Короче, сратостат не сделали, молниеотводы так и не покрасили. Комиссию, приехавшую проверять устранение замечаний, в первый же вечер напоили так, что наутро они с трудом перемещались по базе на гнущихся ногах, с трудом отличая окна от дверей, и отвлечь их внимание от злополучного пункта в акте было плёвым делом.
Так что стоят они и по сей день некрашеные. Молниеотводы то есть.
А старлею Вове за недостаточную флотскую находчивость, проявленную при внедрении так и не внедрённого рационализаторского предложения, влепили выговор. За так и не сделанный лакокрасочный аэростат. Правда, без занесения в служебную карточку. Потому что наш главный инженер закончил не только высшую военно-морскую бурсу имени П. С. Нахимова, но ещё и акамедию имени адмирала Кузнецова: он сумел посчитать вес ведра с краской, выведя из него необходимые параметры аэростата и сопоставив с возможностями войсковой части, после чего плюнул на идею.
Комиссия уезжала, как и все прочие, с перегаром, копчёной лососятиной и красной икрой. А служба продолжалась. Мы, между прочим, там не в игрушечки игрались, как кому-то по наивности может показаться. Это были те ещё времена. Война шла холодная, священная война. С широкомасштабным неприменением грозного ядрёного оружья по всем фронтам.
2011, декабрь
из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»