— Странная все-таки штука — совесть. Эфемерная, неуловимая. Вот так сразу и не скажешь, есть она у человека или нет ее совсем. А если все же есть, то в каком количестве в данный конкретный момент? Всё на глазок определяют, с кондачка. Я тебе вот что скажу, Петрович. Вот будь я ученым, занимался бы не всякой фигней, типа расщепления атома, а изобрел приборчик — совестемер. Вроде теста на беременность. Ну, слышал, как у женщин? Одна полоска — слегка беременна, три или четыре — залетела по полной программе. Так и этот приборчик: чистая совесть и экранчик белый, а как непорядок, то розоветь начинает. Сделать совестемер в виде нагрудного значка, наладить массовое производство и обязать депутатов Госдумы в обязательном порядке носить их. Только представь, Петрович. Идет заседание Думы, полный зал депутатов — хотя такого и не бывает никогда, конечно — и повсюду огоньки мерцают. От бледно-розовых до пламенеющих алым. И наглядно, и красиво.
Пенсионер Волозов, спустившись в подвал, был удивлен не столько странной идеей друга, у них обоих подобные идеи возникали часто, сколько тем, чем занимался тов.Бататов. А председатель домкома сидел в одиночестве на стуле. Перед ним, на крышке от пианино, заменяющей друзьям стол, стоял стакан. Мухинский граненный, на двести грамм. Стакан был наполнен водкой до самого ободка. Закуски не наблюдалось. Удивило пенсионера Волозова не отсутствие закуски, а то, что никогда ранее председатель домового комитета не был замечен в единоборстве с зеленым змием. Всегда в компании с со-ратниками. Да и употреблялась водка друзьями всегда дробно, пятидесятиграммовыми стопочками в целях растягивания удовольствия.
— Тов.Бататов, ты чего это о совести заговорил? Случилось чего? И водку сам-на-сам вдруг употреблять стал.
— Ты что, Петрович, разве видишь, что я пью? А совесть… В голову вот пришло: все можно измерить. Вес, рост, силу мышц динамометром. А совесть ничем не измеряется. И сила воли не измеряется. А я как раз сижу и силу воли тренирую. А в одиночестве, так чтоб никто не мешал. Вот говорят же: сильная воля, слабая воля. А измерить значение тоже нечем. Я и решил, надо бы сделать волю хотя бы приблизительно сильной.
Это пенсионеру Волозову было понятно. Он считал, что в некоторых аспектах жизни воля у него очень слабая. Можно сказать, дистрофично-задохликовая. Пенсионер Волозов с детства любил птичек, а смолоду еще и женщин полюбил. По этой причине всегда опасался, что не усидит (улежит) рядом с одной женщиной — ненасытность обязательно толкнет на сторону, а силы воли и не хватит удержаться. Потому и не женился он никогда, чтобы силу воли не испытывать, а там уж и совесть.
— И вот еще о чем, Петрович, подумал, сидючи над стаканом. Надо нам с тобой собраться и обмозговать письмо в Министерство пищевой промышленности. Выступить с рацпредложением, так сказать. Предложить им, чтобы по ГОСТу, или как там теперь стандарты называются, в обязательном порядке водку хлорировать. Как водопроводную воду. Помнишь, небось, не раз случалось: выпьешь водки и расстройство желудка или всего пищеварительного тракта заработаешь. А другой раз выпьешь и — ничего, как огурец. Это значит, водка грязная попалась, надо ее хлоркой обеззаразить.
Сказанное тов.Бататовым напомнило пенсионеру, что во рту у него после вчерашних посиделок — полный кизяк. И не успел председатель домкома дернуться, как пенсионер Волозов ухватил стакан и одним махом ополовинил его. И тут же, как хозяйка, увлажняющая во время глажки белье, выплюнул на пол.
— Тов.Бататов, это что такое? У тебя же в стакане вода налита!
— Вода, — не стал отрицать волевой председатель. — Хлорированная. Петрович, ты чем слушал? Я тебе русским языком пояснил, что тренирую силу воли. Тре-ни-ру-ю, а не испытываю. А тренировки проводят на макетах и муляжах. Своего рода, условный противник. Потому и вода, а не водка в стакане, — и помолчав, добавил. — Эх, черт ты старый, змей-искуситель. Ладно, пошли уже в магазин, прикупим пузырек.