Головная боль утром понедельника – дело привычное. Так уж повелось, что воскресный вечер проходит бурно и алкогольно, ибо на следующий день спешить никуда не надо.
Честно говоря, я не люблю понедельники. Какие-то они бесполезные и пустые. Просыпаюсь я обычно часов в одиннадцать, с кровати встаю в час. Потом поглощаю завтрак и отправляюсь на ритуальную прогулку в парк, подышать свежим воздухом.
Собственно, этот понедельник ничем не отличался от предыдущих. Разве что, голова гудела сильнее обычного, да и на улице было сыро. В парке было почти пусто. Одна женщина выгуливала свое потомство. Жалкое зрелище. Ребенок идет, как по команде «рядом» и канючит, а она с безразличным лицомпродолжает свой путь из неоткуда в никуда. Лучше бы собаку завела. Они хотя бы говорить не умеют, да и дрессировке легче поддаются.
Вспомнил свое детство. Моя мама выгуливала меня точно также. Постоянно кричала, если я делал что-то не так: «Не наступай в лужу! Не трогай листья! Не замарайся в грязи!» Просто иди и молчи. Гуляй молча, гуляй прямо, гуляй рядом. Наверное, в детстве я не любил свою маму, и думал, что она меня не любила. Она редко покупала мне то, что я хотел, кричала на меня, почти никогда не хвалила. Ведь за это дети любят своих родителей? О да, я был нелюбимым ребенком, мучеником, неудачником. В пять лет я себя таковым считал. Жалел, что у меня такие родители. Малолетний идиот.
Да что уж тут, я всю жизнь пенял на обстоятельства, винил во всем судьбу. Я сам был во всем виноват. Во всех своих неудачах виноват только я.
Часто люблю смотреть на все свои ошибки в ретроспективе. Тогда я бы мог быть храбрее, тогда – наоборот сдержаннее, тогда – умнее, тогда – мог не «блистать своим интеллектом». Себя-то не обманешь. Все могло бы быть по-другому, если б я был другим. Но все так, как есть, потому что я такой, какой я есть.
Прямо озарение снизошло на меня. О нет, это всю жизнь вертелось у меня на языке. Только смелости не хватало себе признаться.
Стоит посмотреть на ту мамашу с ребенком, и начинаешь себя ненавидеть. Почему ты вечно донимал ее, когда она изнуренная приходила с работы? Почему ты жаловался ей на все подряд, а не спрашивал, как у нее дела? Почему ты был эгоистом? Почему ты не любил ее? Почему ты ни капли не изменился за все это время?
И к чему я пришел? К тому, что я неудачник. К тому, что я слабак, кото-рый врал самому себе. Ну что же, диагноз поставлен. Самое время назначить процедуры.
Захотелось покурить. И выпить. И забыться. О да, это я умею лучше всего. Всю свою жизнь только этим и занимаюсь.
На самом деле мне захотелось измениться. Измени себя, тогда изменится весь мир. Глупая фраза, всегда считал ее чушью. Я думал, что мир неисправим, мертв и давно уже разложился. Думал, что нам досталось лишь протухшее филе того мира, о котором писали в книгах. Думал, что я ничего не смогу изменить в нем.
Плевать на мир. Плевать на спасение человечества. Самое время спасти свою жалкую душонку от разложения. Давно уже пора начать жить. Уже как двадцать лет и один день пора.
Глеб – художник. Он так себя называет, по крайней мере. Наверное, слегка двинутый. Социофоб и затворник. Постоянно сидит дома и рисует. Знаю его чуть больше года. За это время сумел только пару раз вытащить его на улицу. Он даже в магазин не выходит. Звонит мне и просит купить для него продукты.
Вот и сегодня позвонил, когда я сидел в парке. Попросил купить известку и валик. Новая диета? Он бросил трубку. Ремонт что ли затеял? Надеюсь, у меня хватит денег.
В кошельке было негусто. С работы выгнали уже как месяц назад. К маме обращаться не хотел. Вся надежда только на Глеба. У него с деньгами проблем нет.
Глеб жил в паре кварталов от меня. В старой пятиэтажке. Ему нравилась атмосфера: нафталин, ковры, «совок». «Вызывает рак мозга», – как он любил говорить. Еще он говорил, что художнику не нужен мозг. Нужны только чистые чувства, необременные разумом. Поэтому он курил траву. Ну и я тоже. Химию он не признавал. Только старая дедовская махорка. Опять же, я покупал ее для него.
В подъезде никакого домофона. Хотя незамеченным вряд ли пройдешь. Бабушка с первого этажа несет вахту. По обеим сторонам ее окна прибиты автомобильные зеркала, поэтому обзор у нее хороший. Когда кто-нибудь незнакомый входит в подъезд, она выскакивает на лестничную клетку и устраивает ему допрос с пристрастием. Я уж точно не проскачу. Уж очень я ей «нравлюсь».
- Опять к своему наркоману?
- Да.
- Зачем известка?
- Нюхать будем.
- Сталина на вас нет, тунеядцы. Один картины малюет, другой у него на побегушках.
- Алла Семеновна, я не тунеядец. Я торгую наркотиками. Знаете, как это сложно?
- Шутник. Смотри, дошутишься.
- Спасибо за предупреждение.
- Иди уже отсюда.
Глеб как будто ждал под дверью. Моментально открыл и выхватил у меня известку и валик.
- Привет, что ли.
- Да, да, да. Привет. Спасибо. Очень помог.
- Ломка?
- Нет, все серьезнее…
Тут до меня дошло. Глеб постоянно сидел дома и при этом рисовал картины. Нет, не репродукции. И он не приглашал натурщиц. У него было специальная комната. Пустая комната, где стоял стул и мольберт. Он садился напротив белой стены и рисовал. Секрет прост. Говорит, рисует то, что видит.
Глеб влетел в комнату с известкой и валиком. Я зашел на кухню. В холо-дильнике была полупустая бутылка вина, которую я ему купил. Отхлебнул немного. Лучше не стало. Выглянул в окно, выходящее во двор. Пустота. Ни тебе бабушек, ни детишек. В полдень понедельника все заняты работой. Кроме нас, тунеядцев. Нужно чем-то заняться, не просто занять время. Начать жить ради чего-то или кого-то. Легко сказать…
Глеб уже вовсю малевал стену в комнате. Белил белую стену…
- Я понял, почему я ничего не вижу. Стена недостаточно белая.
- Как скажешь, дружище.
Он неистово размахивал валиком. Известка летела во все стороны. Сам он уже измазался ей с ног до головы. Измазался белизной. Вот уж парадокс. Слишком белый, чтобы быть чистым. Слишком черный, чтобы испачкаться.
- Давно ты ко мне не заглядывал.
- Ты давно мне не звонил.
- Да. Я уже неделю ничего не видел нового. Не знаю, что произошло.
- Космос не отвечает на твои сигналы?
- Я же тебе говорил, это не космос. Внутренний космос скорее. Я как бы внутрь себя заглядываю. И вижу образы. Почему они не приходят больше?
- Без понятия.
- Посмотри, там в спальне. Две новые картины. Он изменился. А потом просто пропал.
- Твой октаэдр?
- Да. Сходи, посмотри.
- Хорошо.
Последний раз я был у Глеба две недели назад. Тогда он закончил рисовать правильный октаэдр, стоящий на вершине. Я не силен в геометрии. Как бы объяснить? В общем, как будто две пирамиды с квадратами в основании склеили вместе этими самыми основаниями.
За это время он нарисовал еще две картины. На одной – верхняя пирамида октаэдра как будто раскрылась. Из нее выходил бирюзовый свет. Сам октаэдр был сиреневого цвета. Рождение Венеры в формате три-дэ. Или скорее дизайн футуристического светильника.
На второй картине октаэдр мутировал до неузнаваемости. Он стал как бы прозрачным. Видны только его ребра, а вершины пирамид соединяет столб света. И сам уже не сиреневый, а серебряный. Как будто сам состоит из света. Футуристическая лампочка к тому светильнику.
- Глеб, слушай. У меня с деньгами туговато в последнее время. Можно перехватить у тебя пару тысяч?
- Без проблем. Я тебе еще пять сотен торчу. Возьми у меня в кошельке.
- Спасибо. Отдам, как только найду работу.
- Не парься. Можешь не отдавать, ты итак для меня много делаешь. По-смотри, достаточно белая?
- Более чем. Ладно, пойду я.
- Ага. Я тут еще помалюю. Удачи.
- Пока.
Возвращаюсь домой через тот самый парк. Да что в нем такого? Обычный парк. Дорожки, лавочки, деревья, грязь. Почему появились все эти мысли? Только ли в той мамаше дело? Да и какая разница, что стало причиной этих мыслей. Главное, что станет их следствием.
Вопросов больше чем ответов. Я всю жизнь обманывал сам себя, искал причину моих неудач в других. Нужно исправить себя.
Что исправлять?
Здесь все просто. Я должен стать чем-то большим, чем я сам. Лучшим. Нужным. Хотя бы самому себе. Я ведь всегда был просто куском мяса, тушей на крюке. Только и ждал, когда меня отправят на фарш. И ведь действительно, раньше я думал о суициде. Думал, что я незначителен, что моим существованием можно пренебречь. В сущности, так оно и есть. Но смотреть нужно под другим углом.
Ты нужен в первую очередь самому себе. Если ты перестанешь существовать, это не значит, что твой «светлый дух» обретет свободу. Смерть не освобождает тебя от твоих обязательств. Ты убьешь только свой кусок мяса. Убить душу сложнее. Душа – это земляная яма, которую копаем мы внутри себя. Одни копают яму в поисках чего-то, другие выкапывают ее, чтобы залить туда свое дерьмо.
Как исправлять?
Чтобы копать дальше, нужно выкачать все дерьмо. Его у меня накопилось предостаточно. Все мои экскременты – это чувство обиды на весь мир. Все эти никчемные вопросы. Почему у меня все не как у других? Чем я хуже? Чем я заслужил это? Прочь из моей головы. Долой. Хватит. Нужно перестать спрашивать и начать отвечать. Отвечать, даже когда нет вопроса, предвосхищать его, быть к нему готовым. Не исправлять, а делать. Не оправдываться, а утверждать.
Зачем исправлять?
Чтобы начать жить. Чтобы оправдать все кубические километры кислорода, поглощенные тобой. Оправдать смерть свиней и куриц, которых ты поглотил. Только сейчас я в полной мере осознал смысл жизни. Ты должен перестать быть собой. Выродиться во что-то прекрасное, ибо ты ужасен и ущербен с рождения. Ты был рожден биомассой, а не человеком. Не Бог твой идеал, а человек.
Вспомнил вчерашний праздник. На самом деле праздник себе устроить несложно. Достаточно придти в ближайший бар с парой тысяч рублей. Сразу найдутся лучшие друзья, девушка. Правда, на один вечер. Вроде обмениваетесь телефонами, но никто друг другу так и не позвонит. Все условия контракта соблюдены: ты купил выпивку – они скрасили твое одиночество. Нет нужды этот контракт продлевать.
Как же звали того парня? Настолько напился, что даже не помню, с кем пил. Олег, вроде бы. Их было трое. Саша – девушка с глубоким декольте, больше я про нее ничего не запомнил. Ваня – молодой парень лет семнадцати. И Олег. Его я запомнил лучше всего. Именно он дал мне тот кирпич.
Мысли постепенно собираются в кучу. Из бара мы вышли за полночь. Пошли пешком через весь город. Олег повел нас мимо мэрии. Каждый из них достал из сумки кирпич. Дожили, пью с теми, кто повсюду таскает с собой кирпичи. Кирпичи были обернуты в прочную бумагу. На каждом красовалась надпись: «НАМ НАДОЕЛО ТЕРПЕТЬ». Даже будучи пьяным вдрызг, я почуял что-то неладное.
Олег сказал, что сейчас самое время. Что им не хватало именно меня. Что за бред? Я что новый мессия?
Он протянул мне кирпич, и сказал, чтобы я кинул его в окно мэрии. И чтобы не медлил. Наружные камеры нас все равно засекли, скоро тут будут полицейские.
И я кинул.
Это показалось мне таким естественным поступком. Как будто я всю свою жизнь только этим и занимался.
Кирпич разбил стекло. Следом полетели еще два. Завыла сигнализация. Мы бросились бежать. Потом мое сознание отключилось. Провал в памяти. Помню, как сижу в такси. Водитель спрашивает, куда вести. Говорю свой адрес. И опять провал до самого утра.
Вот такой подарок на день рождения. Не самый плохой, если хорошо подумать. Да я в жизни не мог себе представить, что такое сделаю. С другой стороны, это какое-то ребячество. Борьба с режимом. Полный бред. Но, черт возьми, мне понравилось!
Мой номер у него есть. Интересно, позвонит или нет? Еще один друг-фрик. Пополнение в коллекцию.