Кафедра ядерной физики собиралась вместе довольно часто. Народу на кафедре было много, а стало быть, и дней рождений – тоже. Но у Льва Теофильевича на чужих именинах была дурная привычка: обычно после основных поздравлений, когда народ доедал салаты и нарезку и готовился к чаю с тортом, Грабович доставал какие-нибудь документы и плавно переводил день рождения в русло заседания кафедры. Его много раз просили делать это или «до», или «после», но он всякий раз убеждал всех, что это займет пару минут, и на час разводил катавасию с какими-нибудь отчетными бумажками или звонковой нагрузкой.
На этот раз был день рождения Березиной Эльвиры Никаноровны. Ее уже давно не спрашивали, сколько лет ей стукнуло. О том, сколько ей точно, знала только Оксана Пермякова, поскольку на ней держались все кафедральные отчеты, и в том числе и персональные данные сотрудников. Но Пермякова на этот счет была нема как могила.
Эльвира была в новом синем в разводах шифоновом платье, деликатно скрывавшем ее старческие складки на высокой шее и обвисшую кожу над локтями. Вообще, Эльвира Никаноровна прежде была красавицей, и отголоски сего явления были заметны даже в ее настоящем, давно преклонном возрасте. Эльвиру невозможно было назвать старухой – она всегда оставалась дамой: при каблуках и высокой прическе, в красивых платьях, задрапированная палантинами с кистями... Длинные костлявые пальцы ее были всегда украшены тяжелыми перстнями с камнями. Было в ней что-то величавое, великосветское. Ходила она, несмотря на регулярные боли в суставах, красиво – неторопливо, держа осанку. И речь Эльвиры Никаноровны была подстать ее образу: размеренная, даже певучая. Признаков старческого маразма за ней никто никогда не замечал, поэтому на пенсию Эльвиру никогда не гнали. Тем более, что свой предмет, нормальную и пат. физиологию, она вела с большой любовью, хотя и несколько по-старинке.
Хозяйка праздника, сидя во главе большого овального стола, изящно накладывала добавку своего фирменного лобио в передаваемые ее коллегами тарелки, мелодично позвякивая перстнями об их края.
– Дорогие мои товарищи! – поднявшись, начал уже веселый от вина Грабович. – По просьбе нашей драгоценной именинницы я сегодня торжественно клянусь не заводить бодягу с кафедральными делами...
– Ура-а!!! – радостным шепотом «воскликнула» Пермякова и бесшумно похлопала в ладоши.
– Но взамен!.. – Лев Теофильевич лукаво подмигнул Эльвире Никаноровне, благосклонно кивнувшей в ответ, – взамен, в качестве развлечения, именинница просит каждого из вас рассказать какую-нибудь историю, желательно повеселее.
– О-о, замечательно! У меня как раз много историй про моего Васю... – начала Вероника Николаевна, ежедневно изматывавшая рассказами про своего любимого внука всех членов кафедры по очереди.
– А начнем мы... – Лев Теофильевич обвел огненным взором своих подчиненных.
– Ой, можно я еще подумаю, о чем рассказывать!.. – смущенно затеребив скатерку, промямлила Пермякова.
– Я тоже пока подожду, – буркнула Ляля.
– Мы пока послушаем, – с достоинством сказал Андрюшик за себя и беременную Любезнову, мягко сжав под столом ее руку.
– Тогда начнем мы... С Эльвиры Никаноровны! – воскликнул Грабович, выдержав страшную паузу.
– Ну-у, господа... Я думала оставить свою историю напоследок, на правах именинницы, – стала мяться Березина.
– Эльвира, ну что ты, как девочка, право!... Народ требует! – сказал, обведя присутствующих вилкой, Лев Теофильевич.
– Ну хорошо, хорошо...
Преодолевая легкое смущение, Эльвира Никаноровна поправила свои перстни, проверила рукой правильность расположения крупной кудри за ухом и начала.
– Я расскажу вам о своем курортном романе...
– О-о-ооо! – с нарастающей громкостью радостно загудели и захлопали в ладоши сослуживцы.
– Да, да! Эта замечательная романтическая история произошла со мной много лет назад в Анапе. Я в то время была уже не первой юности особой, но еще очень даже молода...
Эльвира кокетливо поправила воротник.
– Я тогда только что развелась с первым мужем, защитила диссертацию, купила у спекулянтки новый купальник... В общем, была счастлива и свободна, как птица... Мы поехали на юг с подругой Верой. Она была на голову ниже меня, толстенькая такая, невзрачная. Я на ее фоне выглядела как звезда...
– ...Немого кино, – хмыкнув, вставил Грабович.
– Ты, Лева, помолчи! Таких как ты, прыщавых студентишек, я тогда и не замечала, – певуче парировала Эльвира и продолжала рассказ. – Я, помню, вышла из поезда, что называется, «дыша духами и туманами» – в длинном белом платье, в браслетах, в шляпе с вот такими полями... Ко мне сразу подскочили несколько мужчин, чтобы чемодан донести!
Доехали мы с подругой на такси до гостиницы. (А у меня там как раз бронь была – бывшая однокурсница организовала, она замужем была за местным городским чиновником). Переоделись мы в пляжные наряды, пошли к морю.
А на пляже – народу!.. Что-то невообразимое: тела, тела, ноги, руки! Подружка сразу скинула одежду и побежала купаться. А я раскрыла свой кружевной зонтик, очки нацепила (в стиле Брижит Бардо) – и стала приглядываться: кто во что одет, какие нынче модные тенденции. Смотрю и (о ужас!) замечаю: все самые коровистые и в возрасте дамы одеты в закрытые купальники с вышивкой, наподобие того, что на мне! А меня спекулянтка при этом убеждала, что это – последняя европейская мода, что я в нем буду уникальна!.. Ну а моего возраста и телосложения (то есть молодые стройняшечки) – все поголовно в раздельных бикини щеголяют.
Смотрю и ужасаюсь дальше: на каких-то откровенно колхозницах и даже на торговке мороженым – такие же блузки, что и у меня – белые хлопковые с рукавами-фонариками. А я-то радовалась, когда упаковывала ее: блузочка легонькая, дышит!..
Сижу себе, значит, под зонтиком, холодным, извините, потом обливаюсь. Уже не звезда ни одного раза... Обдумываю планы бегства, жду, когда подруга накупается.
И тут...
Эльвира сделала многозначительную паузу.
– Появляется Он!.. Он встал напротив меня и заслонил мне солнце. Высокий усатый брюнет, в белом летнем костюме, в шляпе...
– Ах-ах! – мечтательно покачала головой Ляля, упаковывая в рот полную вилку селедки под шубой.
– Да-да, девочки... Ляля права, – продолжала Березина, сделав вид, что не заметила Лялиной иронии. – Это был не мужчина, это была мечта! Он попросил моего разрешения составить мне компанию и изящно присел рядом. Он сказал: «Я видел, как Вы вышли из поезда. Вы были так прекрасны... Вы, наверное, актриса?».
А мне многие тогда говорили, что я похожа на актрису. Я не стала его разочаровывать. Наплела ему, что я – действительно актриса областного драматического театра и все такое...
– Ну, Эльвира, ну даешь! – изумленно восхитился Теофильевич.
– А... , – воскликнула, сделав легкомысленный жест рукой, Березина, – чего уж там! Курорт есть курорт. Я тогда была только что после развода, снова замуж мне ни за что ни хотелось... Поэтому и мужчин я тогда рассматривала не как возможных кандидатов в мои спутники жизни, а как источник удовольствия.
– Вот, правильная позиция! – удовлетворенно отметила Ляля, кивнув головой.
– Но учтите, тогда нравы были другими. И под «удовольствием» я имела в виду отнюдь не то, что вы могли подумать, а возможность свободного общения, легкого флирта с моей стороны и разбитых сердец со стороны моих поклонников... Ну да я отвлеклась... Он представился Владиславом, сказал, что работает «скромным» конструктором на Байконуре. Я, конечно, оценила широту его размаха, но говорить с ним на околотехнические темы не стала, поскольку мне не хотелось ни его разоблачать, ни себя выдать. Тут к нам подошла моя мокрая подруга, и мы стали договариваться, как вместе проведем этот вечер.
Как только Владислав нас покинул, я побежала на местный рынок – искать себе приличный купальник у спекулянток, а то за мной такой шикарный мужчина приударяет, а я выгляжу как деревенщина. Нашла я самый модный купальник, сунулась в сумочку – а деньги-то не взяла! А деловая спекулянтка тут же смекнула и говорит: «Меняю купальник на Вашу блузку». А блузка у меня была, хоть и в стиле «Свадьба в Малиновке», да не совсем! Мне ее из Прованса привезли. Модель почти такая же, что и на других советских женщинах, а материальчик – французский батист. Плюс ручная вышивка по горловине... Мне стало жалко, а спекулянтка говорит: «Или меняемся сейчас, или я ухожу, а то меня уже тут милиционер заприметил».
Я ей говорю: «В чем же я в гостиницу пойду?» Она мне тут же какую-то мужскую рубаху сунула, мы зашли за забор, я переоделась и мы разбежались.
И начался у меня не отпуск, а какая-то сказочная феерия. Владислав водил нас с подругой по дорогим ресторанам, угощал восхитительными коктейлями, задаривал цветами. А подруга Вера трусихой была, говорила: «Он ведь потом за все потребует расплаты!» На что я отвечала, что та единственная расплата, которую может потребовать мужчина, ей в данном случае не грозит.
– Уй, Элька! Ну, молодца! – хохотал Грабович.
– И настал день расплаты! Точнее – вечер. За Верой тогда (очень кстати!) тоже стал, наконец, ухаживать какой-то пузатенький военный в отставке. Он в тот вечер пригласил ее в летний кинотеатр и далее в ресторан, поэтому наш номер в гостинице оказался в моем полном распоряжении.
– И это нам рассказывает, заметьте, наша святая Эльвира Никаноровна! Мать двоих детей, троих внуков и одного правнука! – сделал акцент Андрюшик.
– Да, Андрюшенька! Каждый человек имеет право на глупую молодость, не только Вы! – лукаво ввернула в ответ Березина. – Ну так вот, когда город накрыла черная южная ночь, ко мне постучался Владислав. А я к его приходу зажгла в номере свечи, на столе поставила вазу с фруктами. Виноград, помню, тогда вот точно так же красиво свисал... Он вошел – в руках огромный букет роз и бутылка шампанского. А я в кресле, вся такая прекрасная, в длинном шелковом платье, дышу духами и туманами. Он бросил розы мне в ноги, стал ручки лобызать... И вдруг – стук в дверь!
– Ну, этого следовало ожидать! – заметила Ляля.
– Он вздрогнул, заоглядывался. А стук – все настойчивее. И женский голос: «Откройте сейчас же!» Владислав вдруг заметался, стал хватать себя за волосы и кричит мне шепотом: «Это моя жена! Она приехала! Она меня выследила! Спрячь меня!!!» Я ему: «Полезай в шкаф».
– Ой, Эльвира Никаноровна! Как банально! – скривившись, вставил Андрюшик.
– Ну а куда еще? На балкон? У нас номер на пятом этаже был. Не дай Бог человек бы от страха надумал бы сигануть... Ну и вот. Открываю дверь – на пороге разъяренная женщина в «таблетке» с перьями. (Это, если кто не знает, шляпки тогда такие были). Как вцепится мне в воротник, как закричит!.. Я, пожалуй, не буду пересказывать, что она тогда кричала и как меня называла. А я ей кричу в ответ, что здесь нет пока никакого мужчины, тем более, ее мужа. А если она сейчас же не уберется, то с минуты на минуту появится уже МОЙ муж и воткнет ей ее перья... Тоже не скажу, куда. Она отцепилась от меня, зыркнула взглядом по комнате и захлопнула дверь у меня перед носом. Я – к шкафу. А там – мой несостоявшийся любовник, бледный, трясется и хихикает. «Вылезай, – говорю ему, – конструктор липовый, и уматывай подальше, пока твоя фурия не вернулась! Если б я знала, что ты, паразит, женат, на пушечный выстрел бы тебя не подпустила!»
Эльвира Никаноровна, разгорячившись, потрясла над салатами перстнями.
– Это сейчас кажется смешным. А тогда все напоминало какой-то пошлый водевиль, в который я, как Андрюшенька правильно заметил, практически святая женщина, угодила. Села я в кресло, открыла шампанское... Под ногами розы, распахнутая дверца шкафа от сквознячка поскрипывает... И тут меня дернуло проверить, все ли в шкафу в порядке. А там у меня чемодан был, а в чемодане за подкладкой – заначка, все, что я за год на отпуск накопила. Я руку сунула – ну так и есть! Денег моих – и след простыл! То есть этот спектакль был специально подстроен, чтобы я «любовника»-вора в шкаф спрятала, а он бы в моем чемодане порылся. Я – бегом вниз, к вахтерше, кричу: «Вызывайте милицию! Меня ограбили!»
– Жу-уть! – с сочувственным вздохом сказала Пермякова.
– Ну да, жуть. Пришел участковый, позвали понятых, составили протокол... Такой позор был: в номере свечи, розы, шампанское. Я – как фея... С размазанной тушью... Всем сразу про меня все стало понятно. А я ведь еще, клуша такая, ничего про этого Владислава не знала, кроме его имени – ни фамилии, ни где остановился... Ну вот, думаю, и расплатилась. Сполна!.. Вера вернулась, счастливая такая... Она, кстати, потом за того военного замуж вышла. Ненадолго, правда.
Березина на этом грустном моменте, подержав паузу, глотнула налитого в чайную чашку вина.
– На следующий день идем мы с Верой гулять. Я еще не отошла от своего позора, иду, людям в глаза не смотрю, вспоминаю свои денежки и блузку из Прованса. А Вера вдруг меня как толкнет в бок: «Смотри! Вон твой Владислав!» И точно: стоит эта воровская парочка у лотка с мороженым, и он свою напарницу в «таблетке» эскимо угощает! Я Верку в кусты толкнула, пока они нас не заметили, и оттуда мы с ней побежали милицию искать. Нашли дружинников, растолковали им все как было... Дружинники, ребята крепкие, подскочили к Владиславу с «женушкой», подхватили их под белы руки – и в милицию. Мы с Верой – следом.
– Вот, какая у нас Березина, оказывается, молодец! Коней на скаку останавливала, в горящую лабораторию входила, преступников вязала... – стал перечислять Грабович.
– Не перебивай, Лева, – попросила Эльвира Никаноровна. – ...Сидим мы все в милиции, гражданка потерпевшая, то есть я, и граждане подозреваемые. Милиционер за конторкой протокол о задержании оформляет, подозреваемые божатся, что ни при чем... Спросили у них паспорта, а у «женушки» паспорта не оказалось. «В номере, – говорит, – забыла». Позвонили в ту гостиницу, отправили туда другого милиционера. Мы – сидим, ждем. И тут меня как пробрало! «Паршивец ты, – говорю, – Владислав, с усами в шляпе! Честных женщин обижаешь, соблазняешь, грабишь! А вам, – говорю – гражданка, как не стыдно! Вроде бы и выглядите интеллигентно, а в таких делах этакому мерзавцу пособницей работаете!» А она как в ответ на меня набросится: «Это ты-то честная? На чужих мужей заришься!..» В общем, устроили мы с ней снова скандал. Милиция нас еле разняла. Сидим, плачем. И Вера тоже. А я продолжаю укорять Владислава: «Да я ведь ради тебя французскую блузку продала, купальник модный купила...» А «женушка» ему с другой стороны: «Вот видишь, другие своим женам блузки французские покупают, а на твоем грязном Байконуре и штормовкой-то новой еле разживешься!»... Я тут начинаю потихоньку понимать, что возможно то, что плел мне Владислав, на самом деле правда. Смотрю трезво на «женушку», а она и впрямь, выглядит вовсе не как воровка, а совсем уж по-советски, без шика: платьишько типовое, туфли стоптанные. Только «таблетка» эта нелепая как-то выбивается из образа... Я почувствовала, что снова у меня тушь течет, стала рыться в сумочке – платок искать. Щупаю, а за подкладкой-то в сумке – деньги! И тут я вдруг как все вспомнила: как мы с Верой паковали перед поездом чемоданы в три часа ночи, как я перекладывала десять раз туда-сюда эти деньги, чтоб понадежнее их запрятать!.. «Ой, – говорю, – товарищи, дорогие! Я кажется деньги свои нашла...»
Грабович, закрыв глаза рукой, рыдающим голосом стонал:
– Боже, с кем я работаю!
– Да, да, друзья мои. Вот такой у меня был курортный роман. Возвращалась я домой, как побитая собака. И представляете, в том же вагоне, как назло, ехали Владислав с женой!
– Же-есть... – выдохнула Ляля через общий смех.
– Мораль! – подытожил Андрюшик, – Не езди отдыхать на юг, езди на север!
– Нет, Андрюшенька, – певуче ответила Березина. – Мораль другая. Не меняй французской блузки, которой завидуют умные женщины, на модную тряпку для задницы, чтоб пялились чужие мужики!
На трех последних словах, произнесенных подчеркнуто и с особенной презрительной улыбкой, Эльвира Никаноровна трижды утвердительно хлопнула ладонью по столу.
Андрюшик поморщился от слова «задница», а Грабович и Ляля с Пермяковой захлопали в ладоши:
– Браво, Никаноровна!
2011