Следственный эксперимент. Ч. 2

Влад Васильченко
                2
         «Москвич» темно-зеленого цвета «дышал на ладан». От первоначльного его варианта осталось только днище. Все остальное менялось, и чаще всего неоднократно. Бамперы, как самые уязвимые приспособления при погонях и преследованиях, менялись по восемь раз, после чего Федор их просто выкинул. Та же участь постигла и наружные зеркала заднего вида. По три раза менялись все двери, а правая задняя готовилась к очередной замене. Левую переднюю постоянно решетили пулями, метясь в водителя. Пулевые повреждения на двери при быстрой езде начинали свистеть и отвлекали, из-за чего Федору пришлось наварить изнутри и на нее, и на заднюю дополнительные листы стали. Свист превратился в гул, и езда стала более безопасной, но левая сторона ощутимо потяжелела, и машину слегка перекосило. Кроме того, стали не совпадать замки, из-за чего дверьми приходилось громко хлопать, иногда – по нескольку раз. Не видя машины, можно было принять эти стуки за выстрелы. Передней правой дверью Федор регулярно сбивал с обочины дороги тех, кто пытался стрелять или просто стукнуть чем-нибудь тяжелым по стеклу. Оба капота, так же как и фартуки, менялись раза по четыре. Радиатор постоянно простреливали. Крышу со стойками меняли дважды, после того как два и полтора года назад на полном ходу лопались от удачно выпущенных пуль передние колеса, из-за чего машину заносило, а потом несколько раз переворачивало. Не поддается счету, сколько раз менялись стекла, фары, шины, шаровые опоры, тормозные колодки, диски и рычаги сцепления. И только двигатель вместе с выхлопной трубой и коробкой передач менялся всего один раз. Но на новехонький, снятый с элегантного спортивного «Рено» 2005 года выпуска, принадлежавшего ранее известному в городе уголовному авторитету, которого год назад завалили на очередной «разборке». Его наследники на всякий случай спрятались так, что никакими способами найти их не удалось. Салон двигателя «Москвича» подогнали под мотор умелые руки знакомого мастера, ставшие после этого золотыми.
         Из-за гигантского роста Федор вынужден был отодвинуть свое сиденье максимально кзади. Возможно этим частично объяснялась его пулевая неуязвимость. Заднее сиденье он использовал только для перевозки тех, кого надо было допрашивать не дома и не на улице, поэтому он снял с задних дверей внутренние ручки для их открывания. Чтобы не мешали рулить, он всегда возил своих «пассажиров» с кандалами на запястьях отведенных назад рук, перекрестно прикованных к ногам, и с тугим кляпом во рту. Кляпов было три. Все они были разных размеров, и хранились в целлофановом пакете в «бардачке», потому что были многоразовыми. Гигиену по отношению к преступникам Федор считал роскошью. Для того, чтобы не пытались бить еще и головой, он пристегивал «пассажиров» автомобильным ремнем к сиденью.
         Самым невероятным во всем этом было то, что он сам ни разу серьезно не пострадал. Ни одного, даже мелкого, перелома, ни одной пулевой или ножевой раны, ни одного пролома черепа. Кроме царапин и мелких порезов  ничего другого он не знал. Из-за этого жена Федора даже не очень верила, что ее супруг выполняет опасную работу, всякий раз придирчиво осматривая свежие порезы и ссадины, и пытаясь найти среди них те, которые напоминали бы следы женских ногтей. И при этом еще и принюхивалась, не пахнет ли от него чужими духами. Совместить мелкие ссадины на лице и теле мужа с тем, что всякий раз представляла из себя машина, она была не в состоянии.    

         Было около 9 часов вечера. Фары светили плохо и как-то в разные стороны, но на освещенной улице это большого значения не имело. Осень еще только подступала, дожди пока были короткими и мелкими. Но сейчас дорога была сухой и слегка припорошенной уже не первыми сухими листьями, которые гнал ветер от природы или от пролетавших в обоих направлениях автомобилей.
         Стажер сидел на правом сиденье и время от времени кидал на наставника короткие взгляды, когда на дорожных ухабах машина издавала совсем уж неприличные звуки. Он жалел, что не сел на заднее сиденье. Теперь для того, чтобы взглянуть на выражение лица своего временного шефа ему приходилось слишком круто выворачивать шею. О том, что задние двери изнутри не открываются, он не знал.
         Носорог молча и сосредоточенно рулил, о чем-то задумавшись. У его ученика накопилось уже немало вопросов, но из-за грохота он пока выжидал и тоже хранил молчание. Вскоре машина выехала на асфальт одной из центральных улиц, и громкие стуки почти смолкли.
   - Шеф, - сказал Филюев, не поворачивая головы, чтобы не выглядеть любопытным мальчишкой, - как вы узнали, что он живой?
   - По пульсу, – угрюмо ответил Носов, тоже не отводя взгляда от дороги.
   - Но вы же к нему не прикасались, только смотрели, – вывернул все-таки шею стажер.
   - А цвет?
         Евгений ничего не понял. Какой может быть цвет у пульса?
   - А как вы узнали, что это был не Поц?
   - Поц пьет «Кристалл». У него первая группа.
   - А как вы определили, что в стакане была «Столичная»?
   - По запаху.
         Объяснение ничего не прояснило, и Евгений снова замолчал. Опять восстановилась тишина, нарушаемая только поскрипыванием сидений, постукиванием дверей и полязгиванием ходовой.
         Стажер ничего не мог понять. Галиматья какая-то. Живой, потому что цвет пульса не соответствует трупу. А тип водки? Водка, она и есть – водка, и разит водкой. Определить ее разновидность можно лишь с помощью специальной химической экспертизы. И какая может быть связь между группой крови и водочным предпочтением? А на лекциях по криминалистике им говорили, что для определения группы крови нужен специальный лабораторный анализ. Кровь в комнате Кацаяна была только на нем самом, на подушке, на  скатерти и две капли на тарелке. На стакане ее не было, а сам он находился далеко от стола с пятном.
   - Извините, шеф, - не выдержал Евгений, опять повернвшись к нему.  - Мне все-таки не понятно, как вы определили группу крови по стакану? Он же был чист.
   - Там были отпечатки грязных и засаленных пальцев, а на дне остатки водки и сметаны из салата с губ того, кто залапал стакан. Ты стал бы  из такого пить?
         Представив себе, что ему пришлось бы пить из такой посуды, Филюев почувствовал легкую волну тошноты и даже слегка поморщился. Как и любой наш студент, он, разумеется, не раз был участником вечерних попоек. Но там пьют только пиво или «бормотуху», и чаще всего без всяких стаканов. Из горла вкусней. Студенческая стипендия не позволяет пить дорогие напитки на аристократический манер. Федор незаметно ухмыльнулся левым уголком рта. Студенческий образ жизни был ему слишком хорошо знаком.
   - Нет. Я вообще не пью, - наврал Евгений.
   - Почему? - спросил Федор.
   - У меня язва, - опять наврал стажер.
   - Почему пить не стал бы? - вернул его в нужное русло Федор, не обратив внимания на вранье, а только сделав подчеркнутый акцент на слове «бы».
   - Он же грязный, - понял Евгений смысл вопроса.
   - Как же ты можешь называть грязный стакан чистым? Все в мире надо называть своими именами.
   - Я имел ввиду, что он был чист от крови. Только отпечатки.
   - По ним тоже о многом можно сказать.
   - Но по ним невозможно что-то сказать о группе крови. Так нас учили в универе.
   - Вас учили не всему. Это во-первых. А во-вторых, с чего ты взял, что я определил это по отпечаткам пальцев?
   - Вы сказали о группе, когда разглядывали стакан.
   - Мало ли, что я разглядывал. Совсем не обязательно думать о том же. Когда ты на экзамене смотришь на вопрос на экране, ты же думаешь о нем, а не о том, что перед тобой монитор компьютера «Pentium-3», 34 см по диагонали, фирмы «IBM», 2003 года выпуска, так?
   - Та-ак, - растеряно протянул Евгений.
   - Так, кафе «Ромашка». Нам сюда.
         Он остановился почти напротив входа в кафе, немного не доехав и найдя достаточное свободное пространство между двумя другими  припаркованными машинами – «Ауди» и «Лексус». От дороги кафе отделялось широким тротуаром. Выключив двигатель, Носорог коротко и очень тихо скомандовал:
   - Замри, - и замер сам, подавшись вперед и опершись подбородком на сложенные на руле руки.
         Проследив за взглядом наставника, стажер стал внимательно рассматривать вход. «Внимание, внимание и еще раз внимание, - всплыла в памяти любимая фраза лектора по криминалистике, доктора юриспруденции Х.Д.Ушлого. - Ни одна даже самая мельчайшая деталь при первичном осмотре не должна уплыть от вашего внимания. Первое впечатление чаще всего оказывается верным». Но сколько Евгений ни вглядывался, ничего примечательного он не находил. Ни в самом входе, ни в неоновой надписи «Кафе Ромашка» со слегка помаргивавшей буквой «ш», ни в четырех широких, занавешенных почти непрозрачными шторами окнах, по два с каждой стороны от входа. За шторами  смутно мелькали иногда чьи-то смазанные силуэты, но определить пол, возраст, национальную принадлежность, взгляд на жизнь и другие анкетные данные, возможности не было. Через входную дверь в обоих направлениях время от времени сновали по одному или мелкими  группами  какие-то люди, но ничего особенного в них не было тоже.
         Минут через двадцать такого напряженного ожидания неизвестно чего Евгений начал потихоньку расслабляться. Он осторожно оглянулся на своего шефа. И в этот момент заметил, как глаза Федора едва заметно прищурились. Он быстро повернул голову ко входу в кафе и увидел стоявшего там молодого парня, дверь за которым еще не успела закрыться. Из-за яркого освещения сзади лицо юноши  разглядеть было невозможно, но силуэт его спортивной  фигуры на долю секунды показался Филюеву знакомым. 
         Он был одет в короткую кожаную куртку от умелого китайского Армани, в джинсы от тайландского Гуччи и в крепкие ботинки от российской армии.
   - Ну-ка, пройди мимо него в кафе и приглядись, нет ли у него родинки.
   - Где? - неизвестно почему спросил Евгений.
         Федор перевел на него взгляд и после едва заметной паузы сказал:
   - На жопе.
        Филюев с некоторым недоумением глянул в глаза Носорога, но спрашивать о чем-то дополнительно постеснялся. Приказ получен, и надо приступать к его исполнению. Он вышел из машины, захлопнул дверцу и, не оглядываясь, пошел к стоящей у входа фигуре.
         Внезапно дверь кафе шумно распахнулась и из нее вылетел какой-то посетитель, который, не удержавшись на ногах, упал на тротуар, упершись в него локтями и коленями. Следом за ним вышли на порог кафе два крепких амбала с золотыми цепямии на борцовских шеях, и застыли в дверях, одинаково скрестив руки на выпирающей груди. Они молча смотрели на поверженного, не предпринимая больше ничего. Филюеву захотелось кинуться к корчившемуся на асфальте человеку и помочь ему подняться. Но он считал себя начинающим детективом и одним из участников операции по розыску преступников, поэтому подавил в себе это желание. Вызывать к себе чей-то интерес своей сердобольностью было нельзя. Упавшему помог тот самый объект изучения на предмет наличия родинки, в сторону которого направлялся стажер. Когда он был уже довольно близко, пострадавший отряхивался и цедил сквозь зубы:
   - Негодяи! Мерзавцы! Звери!
         «Звери» дружно повернулись кругом, взвизгнув кроссовками по паркету порога, и скрылись за дверью кафе.
   - Благодарю вас, молодой человек, – сказал помощнику неудавшийся  посетитель кафе и, продолжая отряхиваться, пошел прочь.
         Филюев подошел к цели своей вылазки и с удивлением внезапно узнал его. Это был его бывший одноклассник, Виктор Милованов, с которым они не виделись три года, со дня их выпускного вечера. Тот тоже узнал его.
   - О! Жека, ты?
   - Здорово, Витяй! – протянул руку Филюев.
         Милованов ответил на рукопожатие, и Евгений невольно отметил про себя мягкость и гладкость ладони Виктора. «Бездельник», – мелькнуло в голове, а вслух сказал:
   - Сколько лет... Рассказывай, где ты, что ты? Кого видел из наших?
   - Да нигде я. И ничто. Кручусь тут вот. В институт пытался дважды. Облом. Вот и подрабатываю. На сексе. А ты, я слышал, на юрфаке?
   - Да. Два года осталось. А на сексе, это как?
   - Долго рассказывать. А ты чего здесь-то? У тебя каникулы, или ты – алкаш?
         Женя почувствовал, что ситуация становится довольно скользкой, и честно ответить ни на один вопрос он не сможет. Мимо уже не пройдешь. Вранье про каникулы не получится, потому что осенью их  не бывает. Согласиться с алкашом, это значит, что они по неписанным законам должны зайти внутрь и «обмыть» встречу, но пить ему сейчас никак нельзя. Да и не на что. А если сказать, что не пьет, то что он тогда здесь делает? Ничего другого не оставалось, как только перевести разговор на другую тему, чтобы выиграть время.
   - А за что они вышвырнули того мужика? – спросил он, слегка кивнув в сторону ушедшего. – Он вроде вполне нормальный человек, ни на пьяного, ни на кидалу не похож.
   - Вот за это самое и вышвырнули. Он пришел в кафе, занял столик и сделал заказ.
   - Так это ж все так делают. Для того и кафе. А что он заказал?
   - Шахматы.
         Филюев было задумался над услышанным, но сзади очень коротким бипом прозвучал сигнал «Москвича». Носов напоминал ему о времени. Да. Надо было как-то решать основной вопрос. Он смерил Виктора коротким взглядом, а потом спросил в лоб:
   - Витяй, у тебя есть родинка?
   - Не понял, – удивился тот. – Какая родинка?
   - Ну... Какая-нибудь. Люблю я родинки, понимаешь?
   - Во-от, – протянул удивленно Милованов, и повернул левую щеку к свету из окна.
         На его щеке, недалеко от уха было небольшое малоприметное родимое пятно, по форме напоминавшее петуха. Филюев вспомнил, что еще в школе он видел его много раз, но за прошедшее время успел забыть. Еще тогда у него мелькала мысль, что Виктору со временем надо будет отрастить баки или бороду, чтобы спрятать эту «особую примету». Но сейчас  щека Виктора интересовала его меньше всего.
   - А еще? – с каким-то даже вожделением спросил Женя снова.
   - Так ты что, из наших? – по-своему понял его Виктор и улыбнулся.
   - Конечно. Ты что, забыл? Мы же одна компания! – напомнил ему Женя, тоже поняв все по-своему.
         Он схватился за ремень на джинсах Виктора и стал его расстегивать.
   - Чего это ты?.. Ну, есть еще... И не одна... – пробормотал Витя, вяло сопротивляясь и как-то странно моргнув глазками и улыбнувшись. – А ты противный.
   - Показывай, – возбужденно сказал Женя.
   - Здесь? Сейчас?
   - А чего тянуть-то?
   - Ну ты даешь! Здесь же полно народу. Неудобно. Если бы ты меня угостил для начала, а потом мы пошли бы в какое-нибудь уютное место... – фантазировал Виктор, поводя плечиками.         
   - Да какое там угощение? Какое место? – рычал Женя, торопливо теребя ремень. – Времени нет. Давай!
   - Ну это такое место, что на улицах не показывают, – продолжал сопротивляться Виктор, опять поняв все по-своему. – Ах ты, нетерпеливый! Ну давай хоть в какой-нибудь двор зайдем, безумец. Или в подворотню. Но это тебе дорого обойдется. Дороже, чем обычно.
   - Давай, давай, - не обратив внимание на «угрозу», потянул тот за конец ремня Виктора, слегка сдвинув его в притененное место.
         Перспектива с честью выполнить задание шефа затмила сейчас все остальное. Филюев уже знал, что он на правильном пути, но необходимо было убедиться.. Так учил его Х.Д.Ушлый: «Предполагать, быть уверенным и воочию убедиться – суть понятия разные».
   - Ты бы хоть поцеловал для начала, противный, – опять протянул Виктор с улыбкой.
   - Поцелую, не беспокойся. Гляну только, и сразу поцелую, – цедил Женя, продолжая свое занятие.
   - А, так ты любишь целовать родинки? – догадался Виктор. – Ты фетишист? Тогда я могу тебе их все показать. По очереди. У меня их навалом. И на каких местах! Идем куда-нибудь, – заразился он возбуждением тоже.
   - Все не надо, – расстегнул тот все-таки ремень, и потянулся к «молнии» на джинсах. – Мне позарез нужны твои ягодицы.
   - Фу, какой ты грубый! Нет чтобы сказать что-нибудь ласковое. «Попка», например.
   - Попка, так попка, никакой разницы, – продолжал Филюев свою работу. – Главное, чтоб там родинка...