Глава 14
Ненужная война
Долорус встретил нас тепло. Я бы даже сказал горячо. Люди обступили меня прямо во дворе и загалдели все вместе, кто радостно, кто – возмущенно и я поднял руку и велел, перекрывая шум:
- Выберите десятерых. Через пол-часа, в моем покое.
Я лишь успел отвести Ровенну в комнаты, когда-то занимаемые королевой, приятно поразившись царящему в крепости порядку, умылся с дороги и велел подать еды в небольшую комнату, где вместе с Мерлином и Каем решал когда-то судьбу Фэйр. Мы с Хардрисом сели в кресла, напротив, на лавке, примостились Моргант с Галвом, а остальные расселись прямо на полу вдоль стен. Нам принесли еды и вина, поставили между мною и Хардрисом, пустили по кругу кубок, Кинан охотно подливал вина. Все молчали. Я выпил, вытер усы ладонью, спросил: «Бунтуем?»
Снова загалдели все сразу, прямо как у ворот, и я легонько хлопнул ладонью по подлокотнику. Еще один вопрос вдруг возник у меня, не давая мне покоя, и я спросил строго, будто зная ответ:
- Сколько не было меня в Долорусе?
Моргант и Галв нерешительно переглянулись, и Моргант предположил:
- На Самхан четыре года будет, господин...
Я подавил изумление. Четыре года.
- Ну вот, четыре года всего понадобилось, чтобы забыть все клятвы. А клялись на жизнь, если не ошибаюсь?,,
В комнате стало тихо. Я подставил кубок Кинану, тихо заплескалось вино, вытекая из фляги. Снова заговорил Морфант:
- Господин, тебе мы верны. Против тебя не замышляли ничего и никогда. Я даже ездил в Каер-Мелот, искать защиты!
- От кого, Морфант? У вас неприступная крепость, сотня воинов в гарнизоне, еще столько же – по фермам. Кого вам бояться?
- Фалвиуса, - проговорил Морфант угрюмо и я почувствовал себя окончательно потерянным.
- Рассказывай все по-порядку.
Оказалось, что некий Гвинеддский вельможа по имени Фалвиус, чье тщеславие далеко превосходило его скромное происхождение и посредственные таланты, впал в немилость в Гвинедде, чем-то не угодив молодому королю Эйниону. По той же причине он был милостиво принят в Каер-Мелоте, где получил должность магистрата в Сегонтиуме, ближайшем от Долоруса городе, довольно большом и процветающем. Мы с Фэйр ездили туда довольно часто, оставляли серебро в его лавках и привозили оттуда мраморные скульптуры, урны и резные скамьи для сада. На этом наши отношения с магистратом заканчивались: земли Долоруса принадлежали мне и все на них живущие платили дань мне, из которой я отдавал треть Артуру, и эта треть выплачивалась в казну точно и в срок, даже в мое отсутствие. Узнав о богатствах Долоруса Фалвиус возымел опасные фантазии о своем к этим богатствам причастии и стал посылать солдат из гарнизона Сегонтиума по фермам, вымогать дань. Фермеры, конечно, возмущались, но солдаты Фалвиуса носили на щитах Артурова дамнонского дракона, ставшего символом закона на этой земле, и у особо упрямых хозяев отбирали добро силой. А господин Долоруса спал на Стекляном Озере, просить защиты было не у кого и Морфант, поехавший жаловаться в Каер-Мелот, Артура там не застал и не был ни принят, ни выслушан. Мужду тем солдаты Фалвиуса уже сожгли какую-то ферму и обидели девушку, и один из моих воинов, взявшийся за оружие, был арестован и брошен в темницу в Сегонтиуме. Примерно в то же время в Долорусе появились люди короля Гвинедда Эйниона, какие-то купцы на хороших лошадях и с ладным оружием, и заговорили о том, что земли Долоруса издавна принадлежали Гвинедду, дани никто никому не платил, и король Эйнион никогда не позволил бы вершиться такому беззаконию. Тогда среди людей пошли разговоры, что король Артур творит безобразия на землях Гвинедда, и новый союз с более сговорчивым господином предлагался все чаще.
В разговор вступили другие люди, стали упоминать доводы в пользу Эйниона и перечислять бесчинства Артуровых солдат, но я уже не слушал, а поднял руку, призывая к молчанию и задал единственный вопрос по-настояшему для меня важный:
- Кто? Кто арестован в Сегонтиуме?
- Куница, - мрачно ответил Галв.
- Куница. Он был со мною в форте Ардел. В Броселианде. Он брал вот этот самый Долорус. Он был одним из семерых, Спасителей Королевы.
Я замолчал. Никто в комнате не произнес ни слова. Гнев душил меня, и опасный план зарождался у меня даже не в голове, а в сведенных зубах, в горле, в груди. Я был господином Долоруса. Я был единственным законом и единственным правосудием на моей земле и любой, посягнувший на это мое право, наносил мне намерянное, непростительное оскорбление. Мои люди. Мой закон. Мой Долорус.
- Поднимай людей, Морфант, - скомандовал я, вставая. - Едем в Сегонтиум, немедленно.
Иной раз приходится потратить пол-дня, чтобы снарядить в поход сотню воинов. В тот день мы покинули Долорус в пол-часа. Мы мчались по хорошей дороге, поднимая пыль, и гнев в моей крови сменялся радостью и уверенностью в моей силе и в моем праве. Я был господином Долоруса, и ехал в Сегонтиум не просить справедливости и даже не требовать, но брать ее, как берут трофей, из рук мертвого врага.
Мы подъехали, к городу и никто не командовал моим отрядом, растянувшимся по дороге, и стража у ворот и не подумала преградить путь небольшой группе всадников под всем известным Бенвикским орлом, а когда остальные воины подъехали к городу было уже поздно, потому что я обнажил меч и, поворачивая лошадь кругом, заорал:
- Бросить оружие! На колени!
Стрела слетела с галереи и скользнула по моему плечу, оставив на черном панцире тонкую царапину, а мои воины уже поднимались на галерею, и чье-то тело грузно ударилось о землю за моей спиной.
Я направил коня к дому магистрата и даже не потрудился поглядеть кто последовал за мною. Я был способен взять город в одиночку. На небольшой площади перед домом Фалвиуса мы встретили первое сопротивление в виде жидкой цепи из дюжины воинов, сомкнувших перед нами щиты с дамнонским драконом. Я не хотел убивать людей, носивших герб моего господина, но остановить меня они не могли. Я протянул свой меч по направлению к щитам и мой голос отразился от старых стен:
- Прочь с дороги, дурачье! Я – господин Долоруса, принц Галахад!
Суровые всадники появились за моей спиной и дамнонские щиты опустились на землю, люди не спешили умирать за Фалвиуса.
- Я не воюю с солдатами моего короля. Мне нужен вор и предатель Фалвиус. Приведите его ко мне!
Фалвиус вскоре появился на пороге в сопровождении двоих мрачных воинов, то ли охраны, то ли конвоя, в зависимости от дальнейших событий.
- По какому праву? - заорал возмущенный магистрат. - Ты ответишь за беззаконие, принц! - и было ли его поведение смелостью или глупостью я не знал, и знать не хотел.
- Я – принц, отвечу перед моим королем, - я наклонился в седле и крепко взял его за шиворот. - А ты ответишь передо мной!
Так я и потащил его к воротам, где счел необходимым пояснить обстановку собравшимся:
- Вот Фалвиус, вор и грабитель! Он творил беззакония и притеснял моих людей именем нашего короля, подстрекая их к бунту! Он предал нашего короля ради наживы! Он сеял смуту среди тех, кто проливал кровь за Британию, за Артура!
Люди слушали и верили каждому моему слову. Фалвиус перестал быть слугой Артура, и превращался в его врага.
- Что мы делаем с ворами и предателями? - я повысил голос, и толпа взревела мне в ответ. Откуда-то появилась веревка, я накинул петлю Фалвиусу на шею, и только тогда пойманный вор и зарвавшийся выскочка магистрат Сегонтиума понял, что его несчастливая жизнь подошла к концу. Он взвыл в голос и упал ничком у ног моей лошади, но не было во мне милосердия в тот день, и я оставил магистрата его незавидной участи.
Я не отдал приказа освободить узников, Галв сам повел людей в темницу, боевые топоры разбили засовы и решетки, и среди освобожденных я увидел Куницу, невозможно худого, заросшего черным волосом, в одной грязной рубашке и с нехорошей воспаленной раной на щеке и на шее. Я протянул ему руку и он прижался лицом к моему сапогу. Снова я обратился к людям, внезапно утратившим равновесие власти:
- Люди Сегонтиума! Идет война. Король Гвинедда Эйнион восстал против нашего господина и короля Артура. Это – бунт и каждый, кто его поддержит, заплатит своей жизнью! Мы не сможем удержать Сегонтиум, но Долорус врагу не отдадим. Берите все, что можно унести, и ступайте в Долорус. За его стенами я обещаю защиту всем!
- Что делать нам? - спросил пожилой воин с драконом на плече.
- Вы – воины короля, - напомнил я. - Я жду моего господина в Долорусе на Мабон. Вы все должны быть в крепости к тому времени. Те из вас, кого мы не досчитаемся в Долорусе, будут признаны дезертирами.
Мы вернулись в Долорус уже в темноте, но Ровенна ждала меня во дворе и, легко коснувшись моего колена, заглянула мне в лицо:
- Ты невредим, муж? - Я молча поцеловал ей руку.
Она тотчас же ушла с Галвом и с Куницей, но позже появилась в моей спальне с кружкой пахучего зелья, села на край моей кровати, и стала смотреть как я пью ее горький настой, и тихо спросила:
- Что случилось?
Я не стал отвечать жене, помня лишь о том, что это ее первая ночь в Долорусе, а когда я лежал на этой кровати в последний раз я делил ее с Фэйр. Я положил ладонь ей на шею, легко притянул ее к себе и подумал как счастлив я, что мне не пришлось возвращаться в Долорус одному. Позже я все же рассказал ей о происшедшем в Сегонтиуме. Она испугалась за меня и, привстав на локте, заглянула мне в глаза и спросила:
- Что же теперь будет, Галахад?
- Теперь мы будем ждать Артура, моя любовь, - ответил я со спокойствием, которого не чувствовал.
Артур появился в Долорусе за два дня до Мабона и привел с собой целую армию, почти четыре сотни воинов. Я встретил его перед воротами и взял его лошадь в повод, но он спрыгнул на замлю и крепко обнял меня. Он постарел, седина пометила его виски и бороду и глубокие складки пролегли на его лице от носа к углам губ, но прежний огонь горел в его зеленых глазах, так же заразительна была его энегрия, так же ощутима магия света и тепла.
Провожая Атрура в замок я рассказал ему о двух сотнях преданных ему воинов за стенами крепости, об урожае, собранном в Долорусе, об оружии и лошадях, и лишь оставшись со мной наедине в моем покое он спросил:
- Ну что, Галахад, ты повесил моего магистрата и оставил Сегонтиум без защиты?
- Да, господин, - сказал я просто, и мой корол ответил:
- Ну и правильно сделал! Теперь Эйнион, взяв Сегонтиум, не найдет там ни добычи, ни еды!
Я перевел дыхание, а Атрур тем временем продолжал:
- Но ему об этом знать незачем. Желательно, чтобы он осадил город и потратил время, серебро, еду, но главное – время на осаду, а тем временем подойдет Мьюриг из Гвента и мы покончим с Эйнионом раз и навсегда.
- Напоминает мне планы Седрика в форте Ардел, - заметил я, уже понимая куда ведет наш разговор и Артур легко согласился:
- Точно. Только у нас это получится. Возьмешь на себя защиту Сегонтиума?
Вот тебе и братское королевское прощение.
- Конечно, Артур.
Кому же еще хранить мне верность?
Мабон в том году празновался особенно шумно, как всегда бывает перед войной, в замке, приютившем целое войско. Мой просторный холл не мог, конечно, вместить всех гостей и со двора, где стояли столы, заваленные едой, и бочки с элем и с вином, доносились раскаты смеха и звуки песен и обрывки фраз, не принятых в королевских покоях, но вполне уместных среди хмельных воинов. Король Артур сидел во главе стола, между мною и Ровенной, и был оживлен и счастлив, и говорил с моей женой и, оборачиваясь ко мне, радосто кивал, указывая на нее глазами. Конечно, ему было приято видеть меня женатым, и мой выбор пришелся ему по вкусу. А я сидел, откинувшись на высокую спинку моего кресла и, вытянув под столом длинные ноги, и слушал Анеина, увязавшегося за Артуром, пил забористое молодое вино и, пьянея, думал о том, как хорошо иметь такой дом, куда не стыдно пригласить на праздник своего друга и четыре сотни его воинов. Я думал о нас с Артуром, о нашей общей сути и одной любви, предназначенной для одного мужчины, воина и короля, так грубо и несправедливо разделенной на нас двоих. И еще я думал о том, что сказать своим людям, которым предстояло сыграть роль сыра в мышеловке, приманки для голодного войска короля Эйниона, и речь, созревшая в моем нетрезвом мозгу, показалась мне самой прекрасной, самой вдохновенной из всего, когда-либо сказанного под сводами пиршественного зала, над богатым столом, в обращении к мужчинам, носившим мечи.
Я встал и поднял руку и зал затих и сотни глаз обратились ко мне.
- Господа! Воины Долоруса! - начал я и восторженный рев прервал меня, будто я почтил своих людей самым высоким титулом, да так оно и было в самом деле.
- Наш король Артур снова оказал нам честь, поставив перед нами задачу, посильную лишь героям! - Снова голоса взлетели к потолку мощной волной и в дверь уже протискивались люди, желавшие меня услышать.
- Там, куда я вас поведу, мы не найдем серебра. Нет там ни женщин, ни рабов. Я не обещаю вам богатства, только славу. Я не обещаю вам жизнь, только победу. Только врагов, жаждущих вашей крови. Только подвиги, достойные героев. Только мою руку, мой меч и мою жизнь!
Все считали себя воинами Долоруса в то день, люди Артура и осколки гарнизона Сегонтиума равно приветвстовали меня, и я парил в облаках их восторга.
- Кто со мной?! - взревел я, и мой голос отразился от сводчатого потолка, разбился о стены и накрыл шум толпы, как волна накрывает песчаный пляж и прибрежные ками, и во всей крепости не было воина, не пожелавшего идти за мною. Верил ли я сам в оказанную нам честь? Не все ли равно? Так принято у людей, делать вид, что выбор тебе позволено выбирать.
Позже Ровенна пришла в мою спальню и стала спрашивать меня о предстоящей войне и о моей особой миссии, но я не стал говорить с нею, а лишь вдыхал запах ее волос и любовался блеском ее глаз и любил ее, как в последний раз.
Рано утором еще до рассвета я случайно застал свою жену за странным занятием: она стояла во дворе перед внутренними воротами, закрыв глаза, чуть поворачивала голову, будто пристушиваясь к тихому голосу, и, послушная этому голосу медленно смещалась в сторону, пока не застыла неподвижно, подняв лицо к небу и чуть разведя руки. Ее губы шевелились и магия, которую призывала моя жена в том месте, где я когда-то убил Селифа и, вероятно, был убит и сам, поднималась к небу невидимым потоком.
Я тоже нашел себя во власти призраков в то утро, неожиданно и помимо своей воли оказавшись в саду, где цвели еще поздние пышные розы и терялись в осенней дымке западные холмы. Я сел на холодную мраморную скамью, оперся в стол локтями и закрыл глаза. Западный ветер коснулся моего лица и принес с собой запах лаванды, и будто не было четырех лет забвения. Не открывая глаз, я видел тонкие белые руки, золотые пряди и особенный поворот головы, медленный, плавный и нежный... Но вышла во двор моя жена и поставила передо мной уже знакомый кубок вина, подогретого с травами, пахнущего медом и мятой, и чем-то домашним и спокойным, заботой, теплом. Она повернулась, ступая неслышно, стараясь уйти незамеченной, но я поймал ее за бедра, притянул ее к себе и прижался лицом к ее животу. Она осторожно обняла меня за плечи, и я подумал: это наш дом, мой и Ровенны, а прочие, призраки прошедшей неудавшейся жизни, могут уйти, или остаться, но тревожить нас они не могут.
Мы выехали в Сегонтиум в тот же день. Из большого числа добровольцев я выбрал себе пять десятков воинов, предпочитая молодых и неженатых, думая при этом о Ровенне. Были среди них и солдаты гарнизона Сегонтиума и, конечно, Хардрис, в моем позволении не нуждавшийся, и Морфант, и Галв, и даже чуть живой Куница, произнесший по такому поводу целую речь: «Ты меня, господин, даже не считай. Я все одно пойду, слугой, или вот флаг твой понесу».
Я простился с Ровенной у ворот и был тронут ее попыткой казаться госпожой Долоруса, спокойной и уверенной в моем скором возвращении.
Артур присоединился к моему отряду, с целой свитой под знаменем Дамнонии, ехали мы быстро, достигли города еще засветло и разместились в доме магистрата, изведенного мною совсем недавно. Дом, а вернее целый дворец, был, конечно, разграблен, но слуги Артура где-то отыскали жаровню, развели огонь, накрыли ужин и мы с королем наконец-то остались одни.
Артур хмурился, и молчал и я не спешил начать разговор, но все же спросил у него об одном, для меня по-настоящему важном:
- Здорова ли моя госпожа королева?
Оказалось, что да, королева здорова. Артур стал рассказывать о Фэйр и я даже пожалел, что задал свой вопрос, но разговор уже вошел в свое русло и Артур говорил о турнирах и пирах, а я лишь кивал и в нужных местах удивлялся. Среди прочего король сказал, что Фэйр дважды была беременна, но потеряла обоих детей до рождения, и я увидел, как это печалило его и проговорил слова сочувствия.
- Знаешь, она переменилась, - сказал Артур неохотно. Он смотрел в огонь и красные блики вспыхивали на его сухом и строгом лице. - Она вернулась ко мне такой нежной, такой ласковой, какой раньше не была никогда. - Скажи спасибо Мерлину, подумал я с горечью. - А потом... не знаю. Какой-то она стала нервной, требовательной, ревнивой до безумия. Хочет, чтобы я все время сидел с ней в Каер-Мелоте, представляешь? Как будто я фермер какой-нибудь.
Он ожидал моего ответа и я сказал обычное: «Матушка Дон...» и он кивнул с готовностью:
- Не то слово. Но ей не объяснишь, чуть что – сразу в слезы. Не поверишь, кричит, служанок лупит, посуду бьет. Вот в меня тарелкой серебряной запустила, рубец остался, - и Артур провел пальцем по скуле. Я промолчал и низко опустил голову, пряча лицо в тени. Моя Фэйр была несчастна, как и предсказал Мерлин, и мне было грустно признавать его правоту. И в то же время я испытывал странное облегчение и стыдился его, признавая, что мысль о счастливой Фэйр, вполне довольной своей жизнью без меня, была бы для меня еще более невыносима, чем осознание никчемности моей немыслимой жертвы.
- Мне очень жаль, Артур, - сказал я наконец, и он ответил нерешительно:
- Знаешь, я взял себе любовницу.
Это не было для меня неожиданностью. За два года с Фэйр я даже не подумал о другой женщине, но Атрур таким постоянством не отличался.
- Лайонесс...
Я вскинул голову, и Артур успел увидеть в моих глазах шок возмущения и гнева.
- Да, я знаю, - он криво усмехнулся. - Она не хотела оставаться с Лотианами, слишком там много ненависти, к тебе, к королеве. Бедвир просил у меня ее руки, она отказалась наотрез.
Я вспомнил девочку, выбежавшую за ворота старой крепости навстречу своему принцу, явившемуся за нею в полном блеске своей юности и красоты, озаренному любовью, как золотым огнем, и закрыл лицо ладонями, не стесняясь Артура и не слушая его.
Какое-то время спустя он протянул руку и коснулся моего плеча. Я сказал, заставив себя снова взглянуть ему в лицо:
- Я знаю, ты будешь добр к ней, Артур.
- Конечно, Галахад, - он ответил очень тепло. - Это так просто – любить Лайонесс. Она удивительная.
Да, подумал я, она удивительна. И мой Гарет, совсем неопытный и незнавший женщин, первым разглядел это чудо в хрупком и невзрачном ребенке.
Мы говорили до глубокой ночи. О войне с Эйнионом, такой огорчительной и ненужной, о новой крепости в Кадбури, превосходившей своими размерами даже Сегонтиум, о саксонах, грабивших деревни на берегах Северна, с явным желанием закрепиться на севере, желанием вполне осуществимом при помощи того же Эйниона, и часть моего сознания, не занятая разговором, жалела Лайонесс и Фэйр и даже Артура, которому не с кем было поговорить о делах личных, кроме меня, предавшего его и преданного им неоднократно. Он чувствовал свою вину и повторял:
- Я не жду от тебя, чтобы ты отстоял форт, не говоря уже о городе. Просто задержи их на сколько можешь.
Это было не просто, но мой король никогда не давал мне простых задач.
Артур задержался в Сегонтиуме еще на два дня. Мы вместе ходили по древним римским стенам, смотрели на медленное течение реки Менаи, на холмы священного острова Мона, где триста лет назад римские легионеры разрушили алтари моей веры, сожгли священные дубовые рощи, убили друидов и надругались над девственными жрицами Богини-Матери, и шок этой расправы потряс побежденную страну и вызвал беспощадный и безнадежный бунт, напоивший кровью британскую землю от Лотиана до Германского моря.
Мне нравилось проводить время с Артуром, ехать с ним по берегу реки, стоять на стенах, говорить о том, как раставить караулы, как закрыть брешь в стене и где лучше использовать лучников. Я думал о том почему я не могу быть рядом с ним всегда, как Кай, Гавейн или Бедвир, и прекрасно знал ответ на этот вопрос.
Когда Артур уехал в Долорус Сегонтиум опустел. Солнце померкло, начались дожди, и под этими дождями пригоняли из Долоруса скот и приходили подводы с зерном, с вином и с сеном, со щитами, с пиками и со связками стрел, а однажды пришел из Долоруса еще один отряд – пять десятков пеших воинов, посланных Артуром мне на помощь.
Мы ждали Эйниона, но первым достигло Сегонтиума другое войско – саксонские черные ладьи вошли в устье Менаи, и, оказавшись под стенами города, попали под наш огонь. Горящие стрелы полетели со стен и многие из них достигали цели. Две ладьи загорелись жаркими кострами и, повернувшись поперек течения, столкнулись и затонули. Часть их команды выбралась на берег, где и была добита посланным мною отрядом. Я сам наблюдал за происходящим со стороны, стоя на стене в своем черном доспехе, все еще слишком тяжелом для меня. Мы взяли нескольких пленных, которых я послал с охраной в Долорус, а так же велел разобрать часть нижней городской стены и побросать камни в воду. С этой идеей я себя мысленно поздравил, когда вернувшиеся ладьи не смогли пройти устроенной нами мели и повернули обратно, к морю, на запад. Им пришлось грести против поднимавшегося прилива. Нам удалось поджечь еще одну ладью, и никто из ее команды не выбрался на берег. С саксонами таким образом было покончено и настал черед самого Эйниона.
Его войско подошло к городу под вечер непогожего холодного дня и сделало неожиданную попытку войти в город прямо с марша. Тот факт, что ворота оказались закрытыми озадачило Гвинеддцев и огорчило, и тогда в особо расстроенных полетели стрелы и пики и даже в кого-то попали. В результате войско осталось мокнуть под дождем, и только утром я согласился принять Гвинеддское посольство. Его возглавлял сам король Эйнион, молодой, похожий на Артура и очень сердитый.
- Что привело тебя так далеко от Дамнонии, принц Галахад, - спросил Эйнион, мрачно оглядывая стены с толпящимися на них защитниками. Я нарочно устроил для короля небольшое представление, с целью заставить его переоценить наши скромные силы.
- Служба, король. Приказ нашего верховного корола Артура. Интересы моих земель, расположенных, как тебе известно, в пол-дне пути на юг.
Я пригласил короля Эйниона все в то же дворец магистрата, к тому времени немного обустроенный награбленным в городе добром, угостил его вином и увидел в нем чистое и даже самозабвенное желание поступать в соответствии со своими убеждениями и в интересах королевства его отца. Так мне понравился Эйнион, что я даже начал разговор первым:
- Король, позволь тебе напомнить о том, что ты присягал королю Артуру, как твой отец король Кунедда до тебя. Ты давал ему клятву. А теперь ты осаждаешь его крепость. Приглашаешь саксонов. Это недоразумение. Советую воспользоваться возможностью и начать переговоры с твоим господином. Предлагаю свою помощь, в качестве посредника, или в любой иной роли на твое усмотрение...
- Пожалуйста, пойми, Галахад. Гвинедд – независимое королевство, - перебил меня Эйнион. - Я приглашаю кого хочу на мою землю и в мою крепость, Сегонтиум, в том числе. И я не помню, чтобы я приглашал тебя, не обессудь. Ты сам погляди, где Дамнония, а где мы,,
- Так ты, король, скажешь, что и Долорус не мой, лишь оттого, что он далек от Бенвика!
- Да, - сверкнул глазами Эйнион, - и Долорус тоже! Каждый, принц, приходит на мою землю и берет себе все, что ему вздумается: Сегонтиум, Долорус, Мону, ирландцы на побережье, Павис на востоке, все! Королевство моего отца распадается на части, растаскивается по крохам, и мой король Артур тоже рвет себе куски, а между прочим, мой отец дрался рядом с ним в форте Ардел! Так же, как и я, кстати! Не помнишь? А я ведь был в коннице, под твоим началом, Галахад! Не веришь? Вот у меня и шрам от пики, на боку, показать?
- Не надо! - заявил я решительно, - Верю! Вот что, Эйнион. Распусти свое войско, будь моим гостем в Долорусе. Я обещаю тебе безопасность. Я пошлю за королем Артуром. Или хочешь, поедем вместе в Каер-Мелот? - Я не хотел говорить Эйниону о том, что Артур в Долорусе, но король и слушать не стал.
- Конечно, Галахад!, - рассмеялся мой боевой товарищ невесело. - Только вот вышибу тебя из Сегонтиума а заодно уж и из Долоруса, тогда можно и переговоры начинать.
- Мне не хочется воевать с тобой, король Эйнион, но наши желания не всегда выполнимы, - ответил я, вставая. - У нас в городе большой гарнизон, еды на год и сколько угодно свежей воды. У нас каменные стены и лучники, лучшие в Британии. Удачи тебе пожелать не могу и скорблю о потерянных возможностях. Мы могли бы быть друзьями, Эйнион. Подумай и приходи снова, приму тебя с радостью, в любое время.
С такими приятными разговорами я проводил его до ворот, у которых собралась половина нашего гарнизона, для большего впечатления. Король плюнул мне под ноги, вскочил в седло и пустился вскачь, и его свита за ним не поспевала.
А внизу, там где мелкий и мутный Сейонт впадал в Менаи, где приставали к берегу саксонские ладьи, уже разворачивался Гвинеддский лагерь, ставились шатры и загорались первые дымные костры, а значит наш с Артуром план приходил в исполнение.
Той же ночью я отправился на разведку в лагерь Эйниона с простой задачей подсчитать осаждающее нас войско и с тайным желанием наделать мелких пакостей, как в старые и добрые времена. Снова черная одежда скрывала мое тело, ставшее легким и повижным, невидимым и бесшумным, и я снял со лба серебряный обруч, отдал его Хардрису, стянул волосы на затылке и сказал своему другу:
- Ты остаешься за командира, Хардрис. Если я не вернусь, пошли гонца к Артуру. Будут штурмовать – отводи людей в форт, город отстоять на пытайся.
Сказанное мною значения не имело, я не собирался попадаться и твердо верил в свое возвращение до рассвета. Просто так принято у людей – скромно выражать сомнение в своей неуязвимости.
Я спустился со стены у реки, старая кладка осыпалась, щели темнели между крупными камнями, и спусткаться со стены было легко. Я прошел по берегу в сторону лагеря. Менаи негромко шептала справа, а впереди темнела непроглядная ночь и не было ни звезд, ни луны в черном небе. С моря пополз туман, заклубился у моих ног, как дым, пропали звуки и стихла река, и мелкая сухая трава бесшумно крошилась под моими ногами. В темноте я не видел ни реки, ни лагеря, хотя подошел уже близко и должен был различить огонь их костров или их шатры, услышать голоса или фырканье лошади или другие приметы собравшихся в одном месте нескольких сотен людей, но ночь оставалась беззвучной и полная темнота окужала меня. В нерешительности я остановился, стал пристушиваться и тянуться вдаль своими обостренными чуствами, но ничто не откликалось мне, и в густой тьме я был один. Холодный липкий страх пополз вдоль спины. Я глубоко вздохнул, отгоняя морок, повернулся направо, лицом к близкой реке, и зашагал легко и неторопливо, намереваясь дойти до низкого топкого берега и оттуда уже повернуть на запад, к лагерю Эйниона. Я ожидал почувствовать под ногами скользкую грязь, но по-прежнему сухая трава покрывала землю, туман поднялся уже до колен и я понял, что попался. Не заблудился, не потерялся, а именно попался в когти чужой и враждебной магии, неощутимой для меня, но непреклонной и могущественной. Медленно и осторожно я повернулся лицом туда, где должен был стоять форт, с огнями на стенах, и даже не удивился, не увидев ни стен, ни огней. Я опустился на землю. Сухая трава уколола мою ладонь, туман холодным дыханием коснулся моего лица, и я попытался представить себе темную глубину Стекляного Озера, и упругая волна захлестнула меня.