Было написано мною, два года назад на конкурс "Мы достойные внуки Великой Победы".
Стоял ясный весенний день. Ярко светило солнце. Кое-где еще не растаял снег, и теперь он лежал маленькими проталинами, растянувшись по всей дороге. Он был уже не тот чистый, белоснежный снег от пыли и глины на нем появилась тоненькая темная корочка, но, несмотря на это им по-прежнему можно было залюбоваться. Где-то высоко в небе пролетела птица. Рядом под кустом сидел маленький, все еще белый зайчонок. Все его тело содрогалось, вероятно, он испугался чего-то. Вдруг, с одной из веток слетело, по меньшей мере, дюжина птиц. Заяц убежал из-под куста. Я взглянул в небеса. Там в вышине летело с полдесятка вражеских самолетов. Заглядевшись на окружающую природу, я и забыл, что идет Война…
Сегодня было 21 марта, 1944 года… На прошлой неделе наши бойцы одержали несколько побед. Сегодня я услышал, что войска одной армии продолжили развивать наступление на запад и юго-запад и вышли на подступы к г. Броды. Я не знал, насколько это было правдой, так как узнал я данную информацию от жителей соседней деревни, в которой остановился прошлой ночью, с целью переночевать. Добрые оказались люди… Хоть сами впроголодь живут, а гостя не поскупились накормить. Да пусть пожалеет их Бог! Маленькие дети у них…совсем маленькие… Один мальчонка две недели отроду… Что ж будет делать он, ежели мать погибнет? Отец-то уж давно на фронте… Только письма теперь и шлет. Бабка с ними живет, совсем уж старая - добрый, мудрый человек. Рассказала она мне, как недавно на их деревню фашисты напали.
- Просыпаюся я, от шуму, невероятного… - говорит она мне, - слышу, а везде что-то взрывается, трещит… Ну, думаю, точно фашист наехал… А у нас-то в деревне, мужиков-то почитай и не осталося. Один дед Ефим с внуком, и тот уже не годен для войны… Ну так вот, встала я значит с постели, и подбежала к окну. Ну точно! – она хлопнула в ладоши, - Фашист на танке едет. Ну я взяла ружье, которое от мужа моего осталося, зарядила его, как муж показывал, а тут как раз фашист из танка вылез, видать стрелять у нас собирался. Ну я прицелилась… Он-то спиной ко мне повернут был, дом-то на окрайне стоит, а он видать сразу у центр метил. Ну вот, прицелилась, значит я, и думаю, а если с ним еще кто-то есть? Ну, думаю, будь что будет! И каак стрельну! – глаза у старухи стали похожи на большие яблоки, видно снова она тот страх пережила, который тогда испытала, - И попала ж ведь! А тут второй из танка вылез… Ну у меня духу-то не хватило и второго пришлепнуть. Тут дед Ефим подоспел. Того второго тож застрелил. Странно, что они вдвоем приезжали. Деревня-то маленькая, пять домов всего, наверно думали и вдвоем справятся, а может мимо проезжали, - размышляла она, - Это ж у нас второй раз уже так, фашисты-то, - сказала она, - Да… Первый раз в сорок втором был, тогда тут еще мужиков поболе было, они-то нас и спасли, а сейчас-то видишь как…все на фронт ушли…
Старушка предлагала мне у них в деревне остаться, сказала:
- Ты мне как сын будешь, оставайся, милок.
Но я знал, что если не дойду до части, если не узнаю, что там и как, жить спокойно не смогу, потому старуха собрала мне рюкзак на дорогу, положила несколько кусков хлеба, да бутыль с молоком, и со слезами на глазах проводила, прощаясь навсегда…
Шел я долго, уже примерно с полгода в пути, каждую неделю останавливался в деревне. Правда, иногда попадало так, что и полторы недели шел, бывало, и две недели двигался. Ночевал прямо на земле, пил, ел, что придется. Иной день впроголодь, иной день и вовсе не евши. Но все-таки я был жив! Конечно, сейчас мои силы стали не теми, что раньше, ведь истощал я немного, от голода, но все же, я еще мог стоять на ногах и держать в руках автомат.
Над головой пролетело с полдесятка вражеских самолетов. Они сбрасывали бомбы совсем рядом. «Значит где-то близко находится временный штаб.» - подумал я. Одна из бомб летела прямо ко мне. Я спрыгнул в канаву и накрыл голову руками. Раздался взрыв… Я вспомнил всю свою жизнь… Словно кино мелькали кадры из моей судьбы перед глазами. Я перестал ориентироваться в окружающем пространстве, одежда стала тесна, перед глазами сначала все поплыло, а затем и вовсе потемнело… Последнее, что я видел это как на снег упало несколько капель крови… Кажется, пролетавшая мимо птица, погибла от мощной взрывной волны…
***
- Да просыпайтесь же! Вы у меня не один, - услышал я голос молодой женщины, которая больно била меня по щекам.
- Что с ним такое? – спросил другой голос, тоже женский.
-Пока незнаю, но вероятно черепно-мозговая травма, также сильно поврежден нос, имеются мелкие повреждения: ушибы, ссадины. В общем, жить будет, - отчиталась первая женщина.
Я открыл глаза. В глаза ударил яркий свет, судя по всему было утро. Перед глазами вновь все поплыло, но через полминуты все стало в норме. Очень болела голова, было трудно дышать, я чувствовал сильную жажду.
- Очнулся наконец-то! – произнесла медсестра, стоящая передо мной.
- Как самочувствие? – спросила вторая.
- Как у раздавленного червя… - произнес я
- Юмор – это хорошо. Значит все не так страшно.
- Можно воды? – попросил я, пытаясь встать, что получилось у меня с трудом.
Вторая медсестра подошла к окну и набрала из графина воды.
- Возьмите, - она протянула мне стакан.
- Сейчас сюда придет командир роты – капитан Майков, он будет допрашивать Вас. Говорить-то сможете?
- Да, разумеется.
- А как же его черепно-мозговая травма? – забеспокоилась первая медсестра.
- По-видимому, это не совсем черепно-мозговая травма. Конечно, возможно есть небольшое сотрясение мозга, но это не помешает ему отвечать на вопросы командира, - ответила вторая, - Сейчас я наложу Вам повязку, - обратилась она уже ко мне.
Все еще в сидячем положении я обратился к медсестрам:
- Когда мне можно будет выйти отсюда? Это ведь госпиталь?
- Нет, здесь живу я и Аня. Вас поместили сюда, так как все койки во временном госпитале заняты, а Вы тяжело ранены. Выйти отсюда Вы пока не сможете, так что придется потерпеть. Для начала командир установит Вашу личность, а затем после хотя бы частичного выздоровления Вы сможете выйти на улицу. Пока же, Вам нужно полежать здесь.
- А…понятно, - только и смог произнести я, - а где вы…откуда я здесь?
- На нашу «часть» напали фашисты. Они сбрасывали бомбы, мы держали оборону. После того, как все закончилось, командир приказал осмотреть поле боя и место примерно на пятьдесят метров вокруг, чтобы найти погибших и раненых. Мы нашли Вас случайно… Мы услышали какой-то шорох в канаве, которая находилась в десяти метрах от нас, и решили проверить. Вы лежали весь в крови. На Вашем теле сидел воробей. Именно ему Вы обязаны своим спасением, - ответила мне вторая медсестра, пока первая накладывала мне на голову повязку.
- Вот так нормально?
- Да-да, конечно…
- Вот и хорошо. Сейчас мы пойдем осматривать других раненых, а Вы пока приготовьтесь к разговору с командиром.
Они вышли, а я попытался встать с кровати. Сделать это, мне удалось лишь с четвертой попытки. Я подошел к зеркалу, висевшему слева от кровати, и заглянул в него. Все лицо было в царапинах, но настолько незначительных, что я даже не обратил на них особого внимания. Однако одними ссадинами и царапинами мое лицо не отделалось. Под правым глазом был большой синяк, но левый глаз выглядел целым и невредимым.
Я подошел к окну. За ним открывался чудесный вид на луг, и я опять залюбовался красотами окружающей местности.
Отвлек меня скрип двери и мужской голос. Я отвернулся от окна и увидел мужчину лет сорока-сорока пяти. Он был одет в военную форму. Его лицо не пощадили ссадины и царапины, однако вид у него был весьма мирный и дружелюбный. Я взглянул на погоны. Капитан…
- Здравствуй, боец.
- Здравствуйте, товарищ капитан!
- Как самочувствие?
- Не жалуюсь, товарищ капитан!
- Тогда хорошо. Ну-с…начнем. Кто такой?
- Смирнов Виталий Дмитриевич – рядовой советской армии. 1919 года рождения. В 1941 году вступил в ряды советской армии. В 1943 году захвачен в плен немецкими войсками. В том же году бежал. И вот, уже полгода шел я из Германии в поиске русского штаба.
- Да… Русский солдат всегда в Россию вернется. Верно, боец?
- Так точно, товарищ капитан!
- Ну что ж, теперь мы сделаем запрос в военком, и установим, имеется ли такой – Смирнов Виталий. А пока, поступай так, как велят медсестры.
- Слушаюсь, товарищ капитан!
Он вышел из комнаты, аккуратно, прикрыв за собой дверь. Я сел на кровать. В душе все горело от счастья. Наконец-то я добрался до штаба! Надо как можно скорее выбраться из «госпиталя». Как назло до самого вечера ни одна из медсестер не зашла ко мне.
Примерно в двадцать три часа открылась дверь, в нее вошла уставшая медсестра. Она подошла к окну и налила воды из графина. Моментально осушив стакан, медсестра села в кресло, Она выглядела настолько уставшей, что я боялся что-либо спросить у нее. Оказалось, что она и сама хотела поговорить с кем-нибудь.
- Пятьдесят раненых за день! Десять погибших! Что будет дальше? Убивают мужчин, женщин, детей, стариков! Ради чего? – кричала она.
- Успокойтесь, - сказал я, поглаживая ее по спине, - успокойтесь…
Вскоре, она уснула. Я решил никого не тревожить, и тоже лег в постель. Уснуть мне удалось нескоро, я еще долго слушал, как где-то далеко гремят взрывы, разрываются снаряды. Мне было тяжело, от осознания того, что я лежу в теплой, мягкой постели, сытый и свободный, а где-то, может быть совсем рядом, гибнут люди. Гибнут за честь России, гибнут за ее свободу…
Я проснулся от настойчивого лучика утреннего солнца. В комнате никого не было. Я не знал, который сейчас час, потому быстренько встал и оделся, с надеждою выйти сегодня на свежий воздух. На мое счастье, дверь оказалась не запертой, и я, легко раскрыв ее, вышел в маленький коридор. Здесь было три двери, ведущие неизвестно куда. Я решил пройти в первую дверь, которая находилась прямо напротив меня.
За этой дверью оказалось нечто, вроде склада или коморки. Я осмотрелся. На разных полках, столиках и т.п. стояли большие коробки, на которых было написано «ВШ №7». Интересно, что в них? Я аккуратно раскрыл одну из коробок и заглянул внутрь. Там было много банок. Я вытащил одну из них и внимательно осмотрел. Это были консервы. Я еще раз осмотрел банку, и решив, что она «чужого добра» мне не нужно, аккуратно засунул ее обратно в коробку и вышел из комнаты.
Снова оказавшись в коридоре, я решил зайти во вторую дверь, но, к сожалению, она была заперта. Тогда, уже совсем отчаявшись, я с силой дернул третью дверь. Она поддалась, и я наконец-таки оказался на улице, за пределами четырех стен. Я выбежал из здания и упал на траву. В нос бил свежий воздух, было приятно лежать на свежей, мягкой траве, чувствовать ее запах. Удивительно, но здесь практически не было снега.
Насладившись красотой и запахом травы, я встал и начал осматривать глазами территорию. Здесь было очень много места, но я, наверное, вышел с черного входа, так как ни позади меня, ни впереди не было ничего, кроме бесконечного луга, да окопов кое-где.
Я решил обойти здание, которое оказалось очень маленьким. За ним находилось большое поле, на котором расположились окопы, пушки, танки и склады с боеприпасами. Туда-сюда сновал народ. Солдаты чистили автоматы, командиры рассматривали карты, медсестры обходили солдат, задавали им какие-то вопросы и осматривали некоторых из них. На меня никто не обращал внимания. Тут я заметил капитана Майкова и подошел к нему.
- А, это ты, боец. Что, не высидел в одиночестве? – спросил он у меня.
- Так точно, не выдержал! Что ж это, я там сижу, здоровый, невредимый, а вы тут бегаете…
- Здоровый и невредимый, значит? Это хорошо, нам бойцы нужны. Звонил я, значит в военком, есть такой – Смирнов Виталий Дмитриевич. С 1943 года считается безвести пропавшим. Родственники-то у тебя есть хоть?
- Да, мать и сестра дома, а брат на фронте, как и я. Отец погиб в сорок первом.
- Понятно все с тобой. Ну, ступай, к сержанту, - капитан указал на парня, который выдавал всем какие-то свертки, - Он тебе форму нормальную выдаст и покормит.
- Есть!
- Круго-ом! Шагом марш!
Я зашагал к сержанту. Он оказался уже осведомленным о моем прибытии, выдал мне форму и показал, где находится кухня.
После завтрака я спустился к реке, умылся, искупался и переоделся в чистую форму. Затем я немного прогулялся, привыкая к совершенно новой для меня территории. На «прогулке» я познакомился с двумя рядовыми Андреем и Александром. Они оказались братьями. «Весьма дружелюбные парни» - подумал я тогда. Парни эти, были моими ровесниками, они согласились провести мне небольшую экскурсию по территории, показали мне главные окопы, рассказали об их танках. Мы с ними сдружились, и теперь ходили везде втроем, что очень помогало мне, так как один бы я никогда не справился с большим потоком информации, которая свалилась на меня за весь день.
Меня поместили жить в казарму, кровать моя находилась рядом с кроватью братьев, и поэтому мы свободно смогли разговаривать. Я узнал, что примерно через неделю мы пойдем в наступление, которое должно решить судьбу близлежащих населенных пунктов. Я вспомнил о деревне, в которой останавливался в последний раз, вспомнил о старушке и сказал, что обязательно пойду с ними в наступление. Всю ночь я проворочался во сне, мне снилось наступление, затем взрыв и мертвая старушка. Все это было очень страшным, и я в первый раз испугался, но испугался не за свою жизнь, а за жизни близких и знакомых…
Прошло шесть дней, с момента моего пребывания в штабе. С каждым днем, я узнавал все больше и больше людей. Три дня назад мне выдали автомат. Голова уже не болела, а ссадины и царапины уже затягивались. Я был как никто другой готов к бою. Я ждал его, как никто не ждал. На завтра был назначен общий сбор на поле. Я боялся опоздать, поэтому везде ходил с новыми друзьями.
На следующий день, утром мы отправились на поле, где должен был состояться сбор всех офицеров, солдат и медсестер. Погода была чудесная и мы без труда добрались до места. Я и мои друзья пришли одними из самых первых, но вскоре подошли и остальные, и наш командир начал речь.
- Товарищи бойцы! Все вы знаете, где мы находимся, и какая опасность нас поджидает. Все вы еще молоды, и я думаю, погибнуть за честь Родины, - он стукнул кулаком по собственной ладони, - За ее свободу, - он перешел на крик, - За ее честь и процветание, умереть за Родину – не самая худшая смерть…
Он начал ходить взад-вперед, будто размышляя о чем-то, иногда он останавливался, поднимал глаза к небу и что-то бормотал себе под нос, затем снова начинал хождение по полю. Никто не осмеливался, никто даже не считал нужным отвлечь капитана. Все ждали, пока он озвучит свои мысли. Наконец командир остановился и подошел к одному, из сидящих сержантов.
- Дай-ка мне карту.
Сержант, имени которого я так и не знал, протянул ему бумажный сверток. Капитан подошел к столу, который поставили здесь, по случаю собрания и развернул карту.
- Вот смотрите, - все подошли к столу, - здесь тыл немецких войск, - он указал на точку, расположенную вблизи реки, - вот здесь, здесь и здесь, - он по очереди показывал на какие-то крестики, отмеченные им самим, - как удалось узнать нашим разведчикам, располагаются вражеские окопы. А вот здесь, - он указал на крестик побольше, - здесь находятся пушки, танки и боеприпасы.
Командир еще долго рассказывал нам о том, где и что у фашистов в лагере, после этого он подробно описал нам план действий. К вечеру мы вышли с поля уставшие, но довольные и уверенные в победе. Я и двое моих друзей разожгли небольшой костер, вскоре к нам присоединились остальные солдаты.
Кто-то вытащил гитару и начал петь, все остальные хором подпевали ему. Я смотрел на огонь. Его свет и танцующее пламя отражалось в глазах моих друзей и сослуживцев. Теплая дружеская атмосфера царила над костром сейчас. Все старались не думать о завтрашней битве, о возможных потерях и о боли, которую они принесут.
Солдат, чьего лица я не знал, привстал и сказал:
- Кто-нибудь интересные истории расскажите.
В кругу послышалось недовольное жужжание:
- Мишка! Тебе бы только истории!
- Ну а что? Интересно же! – отозвался Михаил, - Вон Виталик, например, - он указал на меня, - из плена только вышел, - тут все глаза обернулись на меня и уставились в одну точку, мне было неприятно такое большое внимание, - Пусть расскажет, что там было!
Все кто сидел перед костром с надеждой взглянули на меня. Я для чего-то взял горящую палку и начал вертеть ее в руках. Мои сослуживцы молчали, в ожидании рассказа. Я понял, что отвертеться не удастся, и принялся рассказывать:
- Было этот зимой, сорок третьего года. Меня и других, захваченных в плен, вели, не знаю, как у них это называется, в общем, на суд. Среди нас было пять детей, четыре женщины и трое мужчин. Все мы шли под прицелом немецких пушек по улицам Германии. Рядом с нашей колонной шли три немецких мальчугана. Видимо они что-то натворили, так как выглядели очень испуганными и худыми, было ощущение, что они три дня не ели, что для детского организма уже плохо. Одному мальчику было года три-четыре, и я удивился, в чем же мог он провиниться? Но немецкие солдаты были беспощадны даже к своим детям. Остальным двум мальчиком было лет десять, и в глазах у них стоял страх и отчаяние, разумеется, они лучше понимали, что с ними происходит. Впереди меня шли наши русские дети, с интересом поглядывающие на «чужих». Нашим всем уже было по тринадцать-пятнадцать лет, и они знали, куда попали, и что возможно, не выйдут отсюда живыми. При таких мыслях сердце у меня сжалось. Я вспомнил, что где-то в кармане у меня завалялся кусочек хлеба, должно быть давно уже черствого, но он все же был лучше, чем ничего. Я порылся в карманах. Перед тем как вести нас в город, солдаты обыскали нас и вытащили все, по их мнению, ненужные нам, предметы. Хлеб они оставили, наверное, подумали, что большого вреда он им не принесет. Я достал из кармана маленький кусок хлеба, при виде пищи, мой желудок предательски сжался. Я аккуратно, хоть и с большим трудом, разделили его на восемь равных частей, и оглянулся на немцев. Они гордо шагали по городу, совсем не обращая внимания на своих и наших детей. А так как я шел сзади них, то и на меня должного внимания не обращали. Я протянул первый кусочек хлеба русской девочке. Она с жадностью, но благодарностью в глазах схватила его, но к моему удивлению, не стала его глотать сразу, а ела по крошке. Остальные дети с завистью посмотрели на нее. Немецкие дети обернулись к нам и увидели, как я раздаю кусочки хлеба остальным нашим детям. Я сделал им знак: тише, мол. Они послушно кивнули, но отворачиваться не спешили. Я осторожно протянул четырехлетнему мальчику кусочек, он с благодарностью взял его у меня своей холодной ручонкой. Его товарищи посмотрели на него с завистью, и я протянул им последние кусочки хлеба. Они с огромной благодарностью посмотрели на меня. Тоска, лежавшая на сердце немного отхлынула, когда я понял, что хоть и немного, но все же накормил этих восьмерых ребят перед, ожидающим их голодом. Я посмотрел на них и улыбнулся. Немецкие дети все еще смотрели на меня с благодарностью. – закончив рассказ, я посмотрел на моих товарищей. Некоторые из них уже мирно спали на плече своих сослуживцев. Я не хотел нарушать их сон, встав с бревна, ушел к реке. Мою голову наполнили мысли о предстоящем бое.
Я был уверен в победе. В победе не только в завтрашнем бою, но и вообще в победе в войне. Русский народ не может не одержать победу. Мы должны победить! Не знаю, доживу ли я до этого дня, но даже если погибну, я буду верить в победу, в Великую победу Советского союза!
Я прилег на траву. Родная земля - вторая мать солдата. Мои веки стали тяжелыми, и постепенно, глаза закрывались. Завтра будет важный и трудный день. Завтра пойдем в наступление…