Конечно, возникает вполне законный вопрос: а на кой мне вообще понадобилось записываться в студию актёрского мастерства? Отвечу предельно честно.
Дело в том, что я пишу. Пишу рассказы, повести, иногда даже романы. И мечтаю, что в один очень прекрасный день по какой-нибудь моей работе… захотят снять фильм. Я, конечно, соглашусь, но с одним условием. Даже вместо гонорара! Попрошу маленькую роль. Малюсенькую такую ролюшку. А что? Одной мечтой больше, одной меньше.
А тут как раз в нашем городе и открылась эта студия. Я восприняла это как знак судьбы!
«Ну, – думаю, – неспроста это!»
И записалась.
Руководила студией самая настоящая актриса!
Она играла в кино. Роль, прямо скажем, небольшая, но со словами! Там она, типа, идёт по улице, а главный герой, такой симпатичный парень, её спрашивает: «Тётенька, не подскажете, где в вашем городе Дом культуры?» И она становится в позу памятника пролетарскому вождю, где он указывает путь в светлое будущее, и говорит: «Вот там!»
В кино она указывала главному герою путь к Дому культуры, а нам, своим ученикам, решила преподать уроки актёрского мастерства. Показать, так сказать, путь к высокому мастерству.
Естественно, за деньги. Как говорится, кто что может.
Мы, как положено, разыгрывали всякие сценки, а она смотрела и давала профессиональные советы.
Но вот со мной у неё не сложилось. Или у меня с ней?
Я стараюсь, просто душу на разрыв, а она: «Не верю!» – и всё! Кто-нибудь про Станиславского, кроме этого «не верю!», что-нибудь знает? Вот ему, наверно, икается!
Мой постоянный партнёр по сценкам и просто хороший парень Андрей уже возмущался. Правда, только мне.
– Ну чего она от тебя хочет? Нормально вроде!
Мы с ним играем сценку, его она хвалит, а мне: «Не верю!»
Я ещё долго терпела, учитывая мой темперамент. Но допекло!
«Всё! – думаю, – последний шанс этой стерве даю, а там пусть сама на себя пеняет!»
Как раз она дала нам с Андрейкой разучить сценку из «Ромео и Джульетты».
Мы старались. Андрейка даже сказал, что теперь режиссёрша точно меня похвалит.
Я тоже на это надеялась, но на всякий случай заготовила и «домашний вариант».
Вечером, собираясь в студию, я сюрпризик для этой Станиславской недоделанной в пакетик положила. На всякий пожарный.
Короче, разыгрываем мы с Андреем сценку. Стою на столе, типа, на балконе, Андрей мне в любви признаётся, а я ему отвечаю. Всё слово в слово. Нигде не спутала. Чувства дала.
Заканчиваем, я вся в ожидании, а эта мымра делает постное лицо и заявляет:
– Андрюша – молодец, а тебе, Алина, не верю!
Твою мать! В смысле, где ж такие нервы взять, чтоб это вытерпеть?
Спрыгиваю со стола и иду к двери. Режисёрша мне вслед, с надеждой так:
– Ой, Алиночка, ты решила от нас уйти?
«Ага! Сейчас! Уже! Размечталась! Щас ты всё сама увидишь!»
Подхожу к двери, закрываю замок, ключ кладу в карман.
– Нет, Татьяна Николаевна, – это руководительницу нашу так зовут. Я не ухожу и никто отсюда не выйдет, во всяком случае, живой не выйдет.
С этими весёлыми словами снимаю с вешалки у двери свой пакетик и достаю тот самый сюрприз. А точнее, туристический топорик. Делаю страшное лицо и говорю:
– Ну что, Станиславская долбаная! А вот то, что я тебя сейчас здесь замочу на хрен, веришь?
Она орёт:
– Кто-нибудь! Позвоните в милицию!
А я поворачиваюсь к присутствующим и предупреждаю:
– Вот мобилу у кого увижу в руках, с того и начну! Желающие уже есть?
Желающих не оказалось. Насчёт моего характера и физической подготовки все в курсе.
Только милый друг Андрейка бросается ко мне, наверно, надеясь на особое к себе отношение. Но я же вся на нервах! Сильно отталкиваю его, он, неловко отступив, спотыкается и летит в угол за составленные пирамидой столы.
– Дура! – орёт он оттуда. Стукнулся, наверно. – Совсем сбрендила!
А я – как взбесившаяся тигрица. И ещё с топориком этим.
– Ах так! – рычу. – Я тебе сейчас покажу «сбрендила»!
Прыгаю, ну прямо как зверюга, в тот угол, взмахиваю топориком и…
Андрей вскрикивает, потом крик переходит в стон, а стон – в предсмертный хрип…
Я поднимаюсь и, помахивая окровавленным топориком, иду к остолбеневшей в ужасе режиссёрше.
– Что, гадина! Мне теперь всё едино! Назад ходу нет! Молись, паскуда!
Все зрители в ужасе, но не рыпаются. Понимают, что я сейчас шуток не оценю.
– Помогите! – слабым голосом просит режиссёрша. Чтобы покричать, у неё, наверно, воздух кончился.
– Щас! Щас я тебе помогу! – обещаю зловеще. – Вскрытие, чтобы причину смерти установить, не понадобится.
В это время за столами слышится какая-то возня, и оттуда медленно, как зомби, выходит окровавленный Андрей.
– Ты меня убила! – завывает он и протягивает ко мне дрожащие руки. – Убииииилааааа!
– Ага! – говорю. – Пришлось. Извини, Андрюха.
С этими словами провожу пальцем по его окровавленному лицу, потом этот палец облизываю.
– Жмот ты, Андрюха! – делаю заключение. – Кетчуп, небось, самый дешёвый купил. Ни вкуса ни запаха!
– Гы-гы! – не спорит мой сообщник. – Да и этот сошёл за милую душу! Вона, все же поверили!
– Кстати! – поворачиваюсь к нашей руководительнице. – Татьяна Николаевна, сейчас-то вы поверили?
– Не верю! – шепчет та. Глазоньки у неё закатываются, ноженьки подламываются, и она грохается в вполне заслуженный обморок.
Вот ведь упрямая! Помереть готова, а то, что эту сценку я разыграла очень убедительно, так и не признала!
Там ещё у присутствующих было два небольших сердечных приступа, у троих истерический смех, ну и так, по мелочи.
В общем, читатель, если ты ещё мне не веришь, так я могу прийти и к тебе!
А что? С меня станется!