Бабушка Агафья, та самая, которая на свою пенсию подкармливает бомжей у Савёловского вокзала, подошла ко мне в храме посреди воскресной службы и спросила:
- Ну как, надеешься туда попасть?
Она ещё при этом глазами так повела вверх и вправо. Я даже растерялась, говорю:
- Когда надеюсь, когда совсем не надеюсь…
- А мне отец Иероним обещал позвонить, когда поедет.
Она-то говорила со мной про храм Христа Спасителя, куда накануне доставлен был Пояс Пресвятой Богородицы, а я сразу о Царствии Небесном…
А что, я ведь знаю, Агафья просто так не подойдёт, стоит на литургии как свечечка, иногда только коврик под колени бросит – всё молится. Бывает, записку вручит с именами, попросит помолиться, или копеечку даст «на гостинчик деткам». Я, конечно, сразу копеечку эту – на свечи, а свечи – приютским (здесь у нас рядом интернат, некоторые прихожане берут детей на выходные, приводят на службу) – вот им, приютским детям, Агафьины свечи раздаю, чтобы ставили, кому хотят. Дети любят ставить свечи.
О себе Агафья никогда не рассказывает, известно только, что есть у неё сын-инвалид лет шестидесяти. Из дома он не выходит, не может, а руку на мать поднимать у него всегда хватает сил. Правда, Агафья ни разу на сына не пожаловалась, это бабки в храме шушукались, когда она в очередной раз вся в синяках пришла сына вымаливать.
А бабушка Вера, которая всю жизнь жила при Лавре, сказала мне недавно по секрету, что Агафья не только кормит, но и отпевает умерших бездомных. Не сама, конечно, договаривается с отцом Павлом из соседнего храма, он отпевает. Не брезгует.
А Зойка из мясной лавки недавно узнала, что Агафья бомжей подкармливает, захотела бабушке «дровишек подкинуть», «какая там её пенсия!». Но Агафья у неё денег не взяла, сказала:
- Не мешай мне спасаться!
В храм Христа Спасителя я, честно говоря, не собиралась. Мы только что переболели гриппом и стоять часами под ноябрьским дождём – нет у нас такой веры. И пригласительных в этот раз нам никто не предложил.
Ещё соседка эта, заполошная, прибежала и с порога:
- Ну, были у Пояса?
- Нет, не были.
- И не вздумайте идти! Я только что оттуда, всю ночь, пятнадцать часов на ногах, а мне ж на работу, так и не прошла. Не-ре-аль-но! Ужас и кОшмар! Обзвони всех своих, чтоб не ходили.
- Почему? – спрашиваю.
- Там Ходынка. На моих глазах женщине стало плохо, она упала, а в этот момент очередь двинула, так народ прямо по ней, представляешь?
- Ну вот, а мне только что Танька Иванова рассказывала, как там хорошо, как всё замечательно организовано.
Правда, у неё был пригласительный, ей матушка свой отдала. Татьяна, говорит, после тяжёлой операции с четырьмя детьми на руках не выстоит в общей очереди.
Я ещё подумала вслух, насколько по-разному благодать действует на людей, но, видимо, у соседки была своя правда, собственная, и про благодать она не услышала.
- Значит так: я вас предупредила! И своих всех обзвони, чтоб не ходили, поняла? – она важно развернулась и затарабанила в дверь слепой бабе Нюре, тоже, наверно, предупредить.
Не успела заполошная соседка скрыться, зазвонил телефон.
- Мам, я только что была в храме Христа Спасителя!
- Как же ты прошла, девочка моя?
- До сих пор не пойму! Сейчас приеду, расскажу.
- О нас-то хоть успела словечко замолвить?
- О вас-то помолилась, а вот о себе, как всегда, забыла!
А Зойка из мясной лавки, узнав из телевизора про Пояс Богородицы, решила: «Надо бы сходить, что-нибудь попросить у Святой Девы». Всю ночь проворочалась, выбирая, что бы такое загадать для себя.
Как всякую счастливую женщину Зойку распирало от желаний, они не давали ей сосредоточиться на чём-нибудь конкретном, вертели ею всю ночь, не давая заснуть, поэтому, как только открыли метро, Зойка, подгоняемая своими желаниями, встала и отправилась на Кропоткинскую.
Оказавшись на красной ветке, она услышала предупреждение о том, что очередь формируется у станции «Спортивная» (чтоб люди зря не выходили из метро), но Зойка, как все, решила сначала попытать счастья, вдруг повезёт пройти так. Куда там! Все пути к храму были перекрыты. Тогда она, как все, вернулась в метро, доехала до Спортивной, нашла в Лужниках конец очереди, нехотя пристроилась и, постояв несколько минут, поняла, что после бессонной ночи да на километровых каблуках вряд ли её надолго хватит. Однако не ушла. «Если здесь собралось столько народу, - подумала Зойка, - значит и вправду желания исполняет!» Часа четыре промаялась бедняжка и поняла, что очередь движется еле-еле, что с такими темпами ей и до вечера не пройти, и на работе, наверное, без неё зашиваются. Зойка на цыпочках отошла в сторонку и, не оглядываясь, на своих километровых каблуках, как на ходулях, заспешила к метро: бум-бум-бум...
- Не могу же я на весь день уйти с работы! – будто оправдывалась Зойка, вернувшись за свой прилавок.
А вечером позвонили нашему папе и попросили помочь, подежурить в храме Христа Спасителя с семи утра до полудня. Папа приготовил белую рубашку, чёрные брюки, чёрные туфли и ни свет ни заря поехал на дежурство. Там ему выдали расшитый стихарь, поставили возле святыни. Так и простоял наш папа возле Пояса Пресвятой Богородицы всю неделю. Дежурил чуть ли не круглосуточно, приезжал домой на пару часов (перекусить, переодеться) и снова – в ночь до вечера, на онемевших ногах, без еды, без воды… Обзвонил всех болящих, скорбящих, немощных, всем помог пройти, приложиться.
За неделю у святыни так «освятился», чуть ли не «восхищен был до третьего неба», не хотел возвращаться.
Вместе с ватопедскими монахами поехал в аэропорт провожать Пояс. Если бы не виза, улетел бы, наверно, на Афон.
А вернулся домой, мы, конечно, сразу все дружненько переругались, на чём свет стоит, всё успели вспомнить, что было и чего не было, пока не зазвонил телефон.
Я сняла трубку, слышу: отец Александр. Я ему вместо здрасьте:
- Как вовремя, отец Александр. Помолитесь о нас поскорее, а то мы сейчас друг друга поубиваем!
И сразу ему всё как есть объяснила: и про «третье небо», и про «пришёл домой – там ты сидишь», и про удивительное воздействие на нашу семью благодати…
А он, посмеиваясь, мне отвечает:
- Вот и хорошо. Скандалами, знаете, как семья укрепляется!
- Вы ещё скажите, что каждый день таким образом укрепляете свою семью!
- Нет, не каждый день, но бывает так с женой сцепимся, что стены трясутся и двери с петель летят, - радуется о. Александр.
- Вы, наверно, не при детях?
- А куда их денешь, при детях.
- Да уж… скандалами семья укрепляется, страданиями душа совершенствуется, слезами – ублажается, не жизнь, а сплошное следование Евангелию, - это я говорю. А он видит, что с чувством юмора у нас в семье всё по-прежнему, что до благодати, что после, и смеётся.
Муж мой тоже повеселел, услышав этот разговор, забрал у меня трубку и сразу они с отцом переключились на «гондурас» (так я называю заботы вселенского масштаба).
Вот интересно, почему для мужчин мировые проблемы всегда важнее семейных?
Разумеется, мы тоже побывали у Пояса Пресвятой Богородицы. В первое же папино дежурство. Еле пробрались.
Пока ждали своей очереди, смотрим, какая-то бабка через заграждение пытается перелезть. Постовой милиционер кинулся к ней, кричит:
- Ты куда? Куда тя несёт, ётить?.. Как с ума посходили!
Ну, думаю, сейчас бабку палкой отходит…
А он подбежал, помог ей спуститься и говорит:
- И чё те дома на диване не сидится? По заборам, ётить, сигаешь. Сидела б в тепле, смотрела свои сериалы.
А бабка:
- Да на все сериалы у меня, сынок, глаз уже не хватает. Слепнуть стала. Вот, хотела здоровья попросить у Матери Божьей. Пропусти, а?
Ещё, ожидая своей очереди, видели, как к главному входу со стороны Кремля (буквально по встречке!) бесшумно подъехала длинная машина, окна зашторены. Из машины двухметровые мальчики повыскакивали, по сторонам зыркают, дверцу с поклоном открывают, а оттуда – ну о-очень ва-ажная персо-она. Ого-го, а не тётенька. Тоже, значит, решила поклониться святыне.
Милиция, увидев её, сразу под козырёк:
- Здесь не проедете. С машинами – с другой стороны.
И тётеньку так ручкой за локоток обратно к машине направляют, чтобы не создавать заторов на дороге.
А тётенька-то ка-ак локоточком двинет, да ножкой ка-ак топнет:
- Не смейте прикасаться ко мне своими руками!
Во как! К святыне, значит, руками можно, а к важным тётенькам – нельзя.
Видели её потом в храме. Прошла, как все, без тормозов и выкрутасов, как все получила бумажную иконку в память пребывания Пояса Богородицы в Москве, как все эту иконку поцеловала...
Вообще в храме люди тоже вели себя по-разному. Кто-то, простояв целый день, старался как можно скорее коснуться ковчега с Поясом, а кто-то, одёргивая дежурных, издалека начинал демонстрировать «истинное своё православие»: не надо меня торопить, я не такой, как все, я не в первый раз, я знаю, как надо и т.д. И поклоны начнёт выкладывать, и рукой коснётся ковчега, и губами, ещё и лбом приложится, полежит.
Одна дама в шляпке с охотничьим пером, выходя из храма и ощупывая свои перья, громко выговаривала своему спутнику:
- Да, я человек православный, прежде чем касаться святыни, надо сначала Акафист прочесть, потом только один – это очень важно! – один поклон. Меня так с детства батюшка научил.
- А о послушании тебе батюшка никогда ничего не рассказывал?
Но дама не отреагировала на вопрос, она старалась говорить как можно громче, чтобы как можно больше людей узнало, как надо себя вести у святыни:
- И после полагается два земных поклона, слышишь, не три, а два!
- А дети в это время пускай на улице мёрзнут и мокнут под дождём…
- Дети тоже должны прикладываться, как положено! – отрезала дама в перьях. – Русского человека одной рукой не окатоличишь!
Больше всех досталось кликушам.
Знаете, есть такие люди, которым бес не даёт приблизиться к святыне. Он рычит, кричит, исходит пеной или откидывает бедных беснующихся с такой силой, что очередь сама останавливалась. Тогда здоровенные дядьки, дежурившие в храме, скручивали бедных бесноватых и подводили к святыне, а афонские монахи ставили ковчег с Богородичным Поясом прямо на голову болящим и держали, пока человек не приходил в себя.
Миссионеры бегали вдоль очереди, раздавали свои листовки, зазывали на просветительские беседы:
- Вот вы пока тут стоите, лучше бы сходили на наши лекции, послушали умных людей, узнали что-то о вере и спасении.
Но народ не реагировал, крепко стоял на своём.
Я услышала, как возмущался один из молодых катехизаторов:
- Сколько тысяч было вчера возле храма, и хоть бы один человек пришёл к нам просветиться!
- Правильно, - ответил ему промокший мужичонка с покрасневшим носом, - народ лучше знает, где настоящий Свет!
А люди шли и шли к храму Христа Спасителя. Цыгане и попрошайки, настоящие нищие и ряженые, монастырские и беспризорные, неофитствующие и просвещённые, миссионеры и миллионеры, продающие и покупающие, болящие и скорбящие, молящиеся и любопытные, отчаявшиеся и бесконечно надеющиеся на милость Божию – день и ночь непрерывным потоком со всех сторон шли поклониться великой христианской святыне. И небо стало проясняться над Москвой, и солнце выглянуло и заиграло, как на Пасху, и благодать возблагодать разлилась по всей России…
Да, чуть не забыла, бабушка Агафья тоже побывала у Пояса, в тот же день, что и мы. Не стала ждать отца Иеронима, поехала сама. Идёт из метро, «Богородицу» читает. Милиция перекрыла выход к храму:
- Бабушка, ты куда?
А она не отвечает, идёт себе, молится. Десять раз «Богородице, Дево…», один раз «Отче наш».
- Бабушка! - смотрит на неё удивлённый милиционер, а она не оглядывается, молится, дальше идёт. Вот так под четвёртую «Отче наш» и вошла в храм, никто больше не окликнул.
Покидая храм Христа Спасителя, я увидела, как очередь с детьми растянулась по Остоженке к Зачатьевскому монастырю. Волхонка вся до Кремля была заполнена инвалидами и болящими. Народ рекой поднимался с набережной. С пригласительными шли с одной стороны, без билетов – с другой, випы – в свои двери, священнослужители – в свои. Вот так, наверно, и в Царствие Небесное – со всех сторон, но все войдут. Кто захочет.