Так вот сидишь себе в тёмном углу – за окном: пустота и вечер. Сказать даже нечего себе по существу. Тёмные тени иногда проползают вдоль стены соседнего здания. В нём есть кабак с яркой вывеской, а ещё какое-то учреждение – целыми днями там сидят за столом люди, как я сейчас, и перебирают бумаги, по вечерам иногда они бухают, но всё культурно пока было, и я ничего неприличного ещё не замечал. А в баре – да; там бывает. Но всё лишнее; на столе моём – пустые листы для ухода по ним – это отступные пути с различными вариациями и схемами. Сейчас мне снова придётся выбирать и бежать, снова бежать: от себя, от мира, людей, тебя, но, в первую очередь, от себя. Да, так что там о Иван Иваныче… А вот и друзья-писатели вышвырнулись из кабака; напились, и куртки их треплет ветер, и дождь, и… и всё уже было, и дело даже не в том, что либидо моё не ищет объекта и остаётся дома одно, а просто… просто… Нах…
Так вот дело-то было когда! О ту пару правили в стране нашей двое аж президентов. Одного щупленького Менеджером звали все, второго головастого – Рецепшеном. Вот они, в общем, вместе и шурудили дай Бог ноги. Но дело собственно не в том, хотя и в том всенепременно, но есть ещё Иван Иванович такой, который во времена те на заводе работал, где и я был и собственными глазами оного видел да к тому же каждый день. Вот. Любил Иван Иваныч этот стращать всех: придёт на работу с утра, сядет на стульчик и давай басни травить: то ему не нравиться, то не по душе, а этот и подавно человек для него мерзкий. В общем, зануда был страшный: скажешь слово ему поперёк, как во всё горло заорёт: «Сталина на вас нет!! Расселись!» А потом ключ какой-нибудь – в карман, пару отвёрток и с понтом дела работать пошёл, быстренько так зашуровал в шуршащих своих штанах – это от грязи они шуршащие у него были, не стирал никогда. Ну ладно, к чему штаны-то тут, причём? Ясно, не к чему и не причём. И вот какие дела, значит, дальше-то пошли. Менеджер с Рецепшеном до того, понимаешь, разбушевались, такой попёрли беспредел, что сил никаких терпеть не было, и начал народ восстание вооружённое на собственное государство творить. А перед этим – дня за три – слушок прошёл уже и по заводу нашему, что Президенты-то прочухали всё и скоро сами крушить всех первыми и начнут и даже специальную комиссию по чрезвычайным ситуациям уже создали. И вот эта самая комиссия на завод-то к нам и наведалась, и директора из кабинета его вывели головой вниз, руками за спину – за то что, по наветам, намедни посмел в пьяном виде ругать обоих вышеназванных горе-правителей и всё это несмотря на то, что даже Ольга Петровна бессменная секретарша директора с пятидесятилетним стажем в ногах валялась у этих безусых юнцов с пистолетами. Ну вот. А Иваныч наш, дело это проведав, такие обосрушеньки учудил, что грех и рассказывать, хотя и придётся, а то и начинать совсем не стоило. Взял справку в медпункте, перед этим палец себе расплющив молотком и понёсся в магазин за водкой – накупил её, проклятую, как на свадьбу, и дома, собака, закрылся на два замка. И жену даже не пустил, сказал, чтоб к тёще на время уё… и чтоб «привет!» ей от всей души передавала, а она путь уходит и не стучится, потому как не прописана и вообще права никого не имеет, а то милицию вызовет и то да сё. Вот такой скот, правда ваша. Ну да так. Пьёт один Иван Иваныч день, пьёт второй, видит за окошком какие дела творятся: мужики с вилами бегут, а от них менты с дубинками и автоматами убегают. Всё нормально, думает, Иваныч, наша возьмёт. Пьёт три дня, пьёт четыре – за окошком попы, рясы задравши, бегут голенями белыми отсвечивают бесстыдно, жирок на икрах играет, лоснится от пота на бегу. Всё нормалёк, говорит себе Иваныч, наливает и за это дело даже стопочку опрокидывает. Прошло ещё дня два: за окном крестьяне, подранные, от танков бегут. Ох, дела-то какие, говорит себе Иваныч и со страху поллитра ещё уговаривает. Страсти Господни! Вот кончилась неделя, за окошком никого: собаки трупы обгладывают. Иваныч в жутком алкогольном отравлении лежит на диване – помирает. «Хоть телевизор включить, может вещать начали, – думает он последними мозгами. – И жену зря прогнал». Включает телевизор, а там и передают – репортаж без комментариев: Красная площадь, на двух фонарях висят повешенные президенты, оба голые и, видимо, хитро как-то высушенные. Даже так – по-другому и не скажешь. «Наша взяла, – говорит, – себе Иваныч. – Будет Сталин на вас на всех, будет! Порасселися, а вас бы взять порасселить по камерам прохладным да уюта предоставить! Всё будет, всё! И всем! Как товарищ Шариков завещал. Отныне и присно! Вот как!»
Хлопнул стаканчик и помер со спокойной душой наш Иван Иваныч, а президенты новые пришли, не хуже старых.