Ровные столбы рыбьего жира и нечеловечески алой крови рассекают черную маску мира, изрезанную пунктиром резких холодных капель. Лужи, очаровательно улыбающиеся отражением встречных и соседних авто, бьют по глазам зеркальным двойником фар и разукрашивают серпантин родного асфальта осколками трёх призрачных цветов: жёлтый, чёрный и красный. От непривычного количества осадков, колёса стали похожими на вентили парохода и оставляют по себе две параллельных колеи. Мягкие касания рифлёной резины нежно разрывают тёмную водяную плёнку, бережно проталкивают вес автоматической колесницы вперед и двигают Ламборджини, сохраняя за ним его царственную итальянскую грацию. Лаская слух картавым рычанием, мотор не только не нарушает таинства путешествия по ночи, но и позволяет услышать шум разлетающихся брызг.
Ему уже недолго осталось.
Непростительно осторожно снизив скорость, а немного погодя вовсе остановив машину, он съехал к обочине и выключил дальний:
- Нет, - убедительно обратился к рулю, - так дальше не может продолжаться!
Закрыл электронные замки, затем, кое-как сгрудившись, впустил сон под свои сомкнувшиеся от усталости веки.
По-кошачьи незаметно наступило утро, съёжившись в уголках глаз странника. Бережные укусы теплом потока горящего небесного светила вцепились в реснички, подёргали их взад-вперёд, потом неторопливо потащили кверху: наступило утро, ломящее спину от неудобного положения.
В салоне явно пахло дымом. Водитель, продолжая пребывать в отдалённых местах, тяжко повернул голову налево…
- Не паникуй, дядя! – Попросили его.
- Кто Вы? – Казалось бы, стоит ли вдаваться в подобные подробности, находясь в тачке, до покрышек напичканной охранной техникой.
- Я? – Незнакомец повернул голову к хозяину. – Отшельник. На улице слишком сыро, чтобы я мог вернуться домой. Вот я решил попросить тебя подбросить меня, но ты спал, как сурок. Здесь вопрос воспитания: будить и получить желаемое или помереть от простуды-бронхита-плеврита.
- Третий путь, так сказать. – Быстро сообразил проснувшийся. - Забавно. – Причмокнул губами обескураженный «дядя». – А что ж ты накурился, как паук, в моей машине? Мне ж её ещё продавать!
Паренёк лет двадцати пяти безразлично посмотрел на возмущающегося, полез в карман и предложил сигарету. Закурили.
Зелёные стены старожилами торчали по обеим сторонам дороги. Оставалось только правильно ответить: что они защищали?
- Так куда тебя довезти? – Спросил обладатель Итальянки.
- Около пятидесяти километров по направлению к Питеру. Я тебе скажу. Ты ж туда?
Ничего не значившие фразы, последовавшие за разбором полётов, открыли попутчикам родственность душ, после чего беседа медленно перетекла на доверительный тон. Минут пятнадцать позже незнакомцы стали друг другу как братья.
Мальчик-взломщик оказался непростым. Он уже больше семи лет таскался по лесам, открестившись от цивилизации. Ему неугодна была политика с её цензурой, существование с его постоянными собачьими командами, что и как делать, а также старушка-мать, пилившая сына поиском работы и жены - история романтичного мальчишки, столкнувшегося с правдой жизни.
- А ты как обитаешь в миру? – Не закончил свою историю он.
- Пошатало меня, покривило… - Охотно было начал водитель, но вдруг осёкся. Спустя мгновение рассказ полился из него быстрее проточной воды. – Женился лет в семнадцать, через год загремел в тюрьму.
- За что? – Едва заметный страх послышался в голосе парня.
- Да ни за что, Фёдор! Как обычно бывает. – Обиженным голосом продолжил водитель. – Повесили на меня убийство пацана одного. А я ни слухом, ни духом! Жена как пить дать на развод подала… - Сильно сжав руль, сам не понимая зачем, продолжил:
- Ну, сейчас колешу по странам – средства передвижения приобретаю и перепродаю. Жуть, как надоело!
- Идти некуда – ты продолжаешь… - Закончил за него юноша.
- Так чем же ты в лесу занимаешься? Совсем без людей? – Решил перевести тему на молодого Фёдора.
- Себя познаю, так сказать. Научился руководить волновым потоком мозга, вызывая тем самым желаемые галлюцинации.
Водитель не прекращал удивляться, хотя виду предпочёл не показывать: мало ли что?
- Так вот, - продолжил попутчик, - я без люда не скучаю – сам себе их рисую.
- У нас это зовут шизофренией. – Покосился вдруг начавший приходить в себя мужчина. В машине с психом!
- Плевать! – Он разжёгся желанием объяснить свою правоту. – Остановись, я тебе покажу.
Путешественник решил повиноваться и заглушить двигатель.
Парень не унимался:
- Сожми указательный и большой пальцы на обеих руках, - попросил он, показывая, что и как необходимо сделать. – Теперь закрой зенки. Представь, чего ты хочешь увидеть. После разведи пальцы, затем растяни в воздухе как бы экран да смотри.
Мужчина подчинился, влекомый людским желанием уметь невозможное. Когда же он начертил пальцами прямоугольник, то увидел в создавшейся рамке свою жену и уже совсем выросшую дочь… Жизнь прошла, но как-то без него. Взгляд стал грустным, а радостный месяц на губах шустро перевернулся вверх-тормашками.
- Та не сопливь! – оборвал горькие вспоминания странный мальчонка. – Сейчас я увеличил силу твоего поля, однако потенциал в тебе тьмущий!
- Какой? – Не понял владелец Ламборджини.
- Ну, широкий… Большой, в смысле.
Наступило неприятное молчание. Мужчина завёл машину и тронулся дальше.
- Ром, на самом деле, эту чушь каждый стряпать может. Без труда. – Заверял попутчик. – Особенно, когда долго в одиночку.
Его неправильная речь становилась всё больше заметна, а глаза под монотонные убеждения в каком-то чуде сильнее смыкались, как под действием каких-то чар.
- То, что захочешь, можно им делать! Даже проходить сквозь стены…
… По-кошачьи незаметно наступило утро, съёжившись в уголках глаз странника. Бережные укусы теплом потока горящего небесного светила вцепились в реснички, подёргали их взад-вперёд, потом неторопливо потащили кверху: наступило утро, ломящее спину от неудобного положения.
Роман Яковлевич приоткрыл глаза, разыскивая ещё сонным взглядом мальчишку, которому он по глупости своей старческой рассказал ненужные вещи. Однако в салоне никого не было. Даже дыма от сигарет…
- Тьфу, чёрт побери! Неужто поле?.. Я ж невесть сколько еду, - скорее спрашивал себя, чем утверждал преступник. Озадаченно усмехнувшись, вставил ключ в зажигание:
– А был ли мальчик-то?
За окном снова зашумела вода в небольших и крупных неровностях дороги.
*
Потолок – казённый. Пол с пролысинами. На стенах – плитка, местами отбитая, лучше сказать: отталкивающая. Стульчики хлипенькие, твёрдые. Да всё здесь ненормально. Вдобавок рядом плохо пахнет старушка, а по коридору частенько катают накрытые носилки. Не пустые, разумеется. Больничная обстановочка угнетает - добивает оставшееся благоразумие, убеждающее мозг в отсутствии симптомов смертельных болезней. Роман Яковлевич хорошо помнил, как впервые попал на территорию бело-голубых оттенков и пластиковых плащиков на подошвах. Он давненько не был на приёме у врача, прекрасно понимая, чем ему подобное поведение грозит. Кашель вынимал лёгкие наружу, отдавал кровью во рту, затемнял глаза; после наступало недолгое спокойствие, пока грудина не затрясётся вновь.
Кашель Романа громыхал в коридоре городской клиники, оставляя окружающих безучастных к его проблеме. Кто когда-либо оглядывается, проходя мимо валяющегося на тротуаре человека, не говоря уже о протянутой руке помощи? Обернитесь! Ваш старый знакомый, оставленный далеко в юных годах, может оказаться тем самым проходимцем-жуликом-алкоголиком, или как Вы окрестите несчастного. Удивительно, в доме призрения нездоровых, едва ковыляющих. Роман Яковлевич задыхался кашлем, став на колени перед неизвестно кем. У мира чёрный рот с измазанными в крови бледнейшими руками.
- Что же Вы, сударь, плохо чувствуете себя? – Прозвучал голос сверху.
Рядом с обессилившим владельцем Ламборджини, которую пока не удалось доставить адресату, кто-то опустился на корточки, подтянув штаны к коленям.
- Нет, я в порядке. – Выдавил перегонщик краденных авто в свободную от судорог минутку.
- Я Вас не ожидал здесь найти. – Со скрытой радостью грустно проговорил сострадающий. – Это же Вы Роман Яковлевич Булкин, убийца парниши в тёмном переулке?
Кашель застрял в глотке, перекрыв дыхание – на глазах выступили слёзы. Он в висках услышал ритм сердца, обезумевшего от подкатившего ужаса. Пересиливая эмоции, мужчина поднял глаза на говорившего и замер в удивлении:
- Что же?.. – Лишь смог спросить он.
- Я получал каждое Ваше письмо. Привык даже к ним. Тот день, когда послание не пришло, я жутко огорчился и зарёкся найти Вас, мой «сердечный поклонник», как Вы изволили подписываться.
- Валентин!.. – Воздух снова наполнил побитые туберкулёзом лёгкие, по щекам покатились слёзы – мечта, наконец, исполнилась! – Вы разве не боитесь сидеть так близко ко мне? – Интересуется, садясь на холодный пол.
- Ромка, да ты ж мне ближе брата родного! Поедем в ресторан, поговорим, наконец, по душам! – Хлопнул его по плечу Гафт.
Роман Яковлевич на ватных ногах и перепачканным багрянцем лицом несмело опёрся на предложенную ему руку, неуверенно встал и медленно поплёлся, невежественно уставившись на советского актёра.
Тот вёл его по коридору. Минуя входящих и выходящих, параллельно отвечая на заданные в письмах вопросы. «Не человек – машина! – Мелькнуло в голове Булкина. – Помнит в хронологическом порядке!».
Беседа за приятным ужином по сценарию давней грёзы затмила тревогу за брошенного у поликлиники итальянского коня. Мужчины болтали ни о чём и обо всём, как будто знали друг друга не дистанционно, а по-настоящему. Делились впечатлениями от прочитанных книг, виденного зарубежного кино, походов в театр и на концерты.
- Брат, ты можешь быть уверен, я не откажусь от тебя. – Начал издалека Валентин. – Скажи мне? Убивал или не убивал?
Роман Яковлевич помолчал немного с замороженным взглядом, а потом уронил голову на ладони – заплакал:
- Я! – Выкрикнул он, залившись рыданиями. – Не знаю, какая муха меня укусила! Он шёл мимо, размахивая авоськой с продуктами. Я набросился на него, повалил, заткнув ему рот рукою. Утыкал ножом. Огляделся вокруг. Сбежал. Потом всё вспоминалось, как во сне. Я долго был уверен: не случалось ничего! – Изливал свой страшнейший грех душегубец, поверив словам самого близкого после бросившей его жены человека.
Гафт взял его за руку, начал успокаивать. Вскоре покой был возвращён, и все были довольны.
Мир медленно одевался в чёрное, небрежно запихивая белое в потаённый шкаф. Яичница солнца свернулась, оставив сковородку неба в глупом окружении – сальных точек звёзд. Петербург засыпал.
- Слушай, - обратился Валентин у выхода из кафе. – А поедем со мной. Ты ж всё равно одиночка, а мои тебя радушно примут! – Он был очень счастлив, предлагая новоиспеченному другу такое.
- Что ты, Валь! Я так не смогу. – Ответил, надеясь на большие уговоры.
- Брось ты сопливить! Едем! Решено! Машину твою больнице подарим. – Пресёк всякие зарождающиеся рассуждение гость, увлекая за собой убийцу.
Булкин прекрасно понимал – это его новая жизнь. Ему дают ещё один шанс. Широко улыбаясь, он сел в чёрный шевролет, где вскоре закашлялся.
- Чёртовы тюрьмы! Привели бы их в порядок, ты б не умирал сейчас от туберкулёза! – Прохрипел обозлённый Валентин почти в самое ухо, но с каждым словом слышно его было всё хуже.
Кашель вынимал лёгкие наружу, отдавал кровью во рту, затемнял глаза; после наступало недолгое спокойствие, пока грудина не затрясётся вновь.
Кашель Романа Яковлевича громыхал в коридоре городской клиники, оставляя окружающих безучастными к его проблеме. Кто когда-либо оглядывается, проходя мимо валяющегося на тротуаре человека, не говоря уже о протянутой руке помощи? Только врачи сразу подбежали, подхватили за плечи и забросили на холодные носилки, выхваченные у мимо прокатывающегося санитара. Повезли в палату по переполненным проходам. А он кашлял и видел того самого мальчонку, сидящего у ног. Причём из каждой его ранки без устали текла алая жидкость, рисуя на полу грубые указатели в комнату, откуда убиенный уйдёт ногами своего убивца – у него на руках.