***
Дэвид, как оказалось, был еще и вспыльчивым - не по отношению к ней, но по многим другим поводам. Как красная тряпка для быка, была для него «мать-одиночка» как социальное явление. Увидев сюжет в телевизионной программе на эту тему, или услышав чей-то рассказ, он сразу же откликался:
- Любая девчонка по глупости или, наоборот, по уму, может забеременеть, родить неизвестно от кого, с полным правом претендовать на социальную жилплощадь и пособие и жить, уже нимало не заботясь о будущем! А то, что для воспитания ребенка нужен отец, а не только деньги, это сейчас считается несущественным. Вся преступность от безотцовщины! Неумная политика. Хотели, как лучше...Не было бы пособий, девчонка сто раз подумала бы, как и что. Матери-одиночки, замужем за государством, то есть за мной, простым налогоплательщиком.
Он знал, о чем говорил, потому что всю жизнь проработал в социальной сфере.
Ему была ненавистна мысль, что его единственная дочь присоединилась к столь презираемой им части общества. Обвинить Крис в корыстных побуждениях было невозможно: еще до рождения Энни она купила и выплатила кредит за небольшой домик и никогда никакими льготами не пользовалась. Но ей пришлось, по словам Дэвида, долго оправдываться перед ним и клясться, что это вышло случайно - не намеренно.
- Знаешь, кем нужно здесь быть, чтобы жить припеваючи? (он говорил: «быть несгораемым») Нужно быть или лесбиянкой, или цветным, или одноногим, или беженцем… - то есть принадлежать к меньшинствам. В этой стране все - для меньшинств!
Гневливым он был. Политически -корректным не был.
Будь рядом с Мариной ее московские подружки – не лесбиянки, не цветные, не одноногие, но принадлежавшие к меньшинству, то есть «прослойке», которая по определению не могла быть большинством, - вот уж они бы посмеялись! Но подружек рядом не было, а рассказать Дэвиду о том, как неуютно было жить человеку там, где всегда и во всем декларировался приоритет большинства... Марина сомневалось, что ему это было бы интересно. Странно, но Дэвид совсем не интересовался реалиями советской и постсоветской жизни. Марина этому была даже рада, ибо равнодушной к подобным вопросам не была и «заводилась без оборота», как сама про себя говорила. Однако, по ее мнению, взаимоотношение со своей страной – личное дело каждого, и, если бы и довелось, ей было бы неловко «заводиться» на этот счет с Дэвидом. Их восхитительная близость имела свой предмет и территорию, дальше которой не распространялась. Это устраивало обоих.
*
Дэвид был патриотом родного Уэльса. Марина с изумлением слышала неподдельную боль в его голосе, когда он рассказывал, как англичане завоевали его родной Уэльс в 1284 году! (Ей что-ли начать ненавидеть турок за то, что в 1453 году они захватили Византию и превратили Святую Софию в мечеть?!)
- Но если ты такой патриот, почему уехал, почему не стал учить в школе свой трудный язык, а выбрал французский, почему в Англии постарался как можно быстрее избавиться от акцента?
-Тебе не понять.