В России нет ни одной семьи, где бы так или иначе война не оставила свой след. Все, от мала до велика, вносили свой вклад в приближение Победы, которой уже 66 лет. Печально, что уходит поколение, вынесшее на своих плечах 1418 дней и ночей самой кровопролитнейшей войны – Великой Отечественной.
Николай Фёдорович Мартынюк, ныне подполковник в отставке с первого трагического дня 41-го и до радостного победного 45-го провел на фронте. Его боевой путь – от Москвы до поверженного Берлина. Прожитые годы оставили глубокие отпечатки на его лице, но несмотря на солидный возраст – шутка ли, в феврале будет отмечать 90-й год рождения! – он седовлас, молодцеват и подтянут, у него отличная память на события почти 70-летней давности. Он из тех людей, общаться с которыми не только интересно, но и поучительно. Родина его – тихий и живописный украинский городок Коростышев, что на реке Тетерев в 28 километрах от Житомира и ста – от Киева. Когда был маленьким, жизнь казалась ярче, его окружали приветливые и дружелюбные люди, а проблем будто и вовсе не было. В памяти предвоенные годы. Он заканчивал восьмилетку, и нужно было думать, какую протаптывать тропинку в будущую жизнь.
Патриотический порыв у молодежи в то время был исключительно высок. В военных училищах был конкурс, принимали самых достойных. Николай Мартынюк не стал исключением и поступил в Киевское военное училище, куда его провожали родители, брат и сестра.
– 22 июня было солнечно, – вспоминает подполковник в отставке. – Почти миллионный Киев жил по-воскресному, хотя первые немецкие бомбы взорвались в городе ещё до восхода солнца. Но их взрывы горожан не напугали: все подумали, что на окраинах идут обычные армейские учения. Сообщение о начале войны прозвучало по радио в полдень, через 8 часов после начала боевых действий. Спустя некоторое время на всю страну стали известны слова песни: «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война». На следующий день мы, курсанты военного училища, получили приказ выдвинуться на защиту города, но никто всерьёз и не думал, что война затянется, никто даже предположить не мог, что город может быть оставлен. Немцы, захватив инициативу на земле и в воздухе, за три недели продвинулась вглубь нашей страны на 500 км. Через неделю в Киеве началась эвакуация. 325 тысяч киевлян отправились на Восток – в глубокий тыл. По приказу министра обороны в Сибирь, в город Ачинск, с фронта эвакуировали и наше военное училище, переименовав его позднее в военно-пехотное.
В Ачинске мне присвоили звание лейтенанта и направили в формирующуюся для защиты Москвы 42-ю отдельную стрелковую бригаду полковника М. Батракова. Пройдя боевую подготовку, бригада 13 декабря прибыла на станцию Люберцы и была включена в резерв войск Московской зоны обороны. В ночь на 22 декабря после марша мы заняли оборону с задачей не допустить прорыва противника на Москву и быть готовыми к наступательным действиям. Я был назначен командиром миномётного взвода.
Через неделю с обороняемого рубежа в составе 1-й Ударной армии бригада отбыла на Северо-Западный фронт и после Нового года участвовала в контрнаступлении на можайской линии обороны, продвинувшись на 120 км. Это была первая победа, а у немцев – первое поражение. Миномётчики сражались отчаянно. Мы практически валились с ног, перетаскивая на себе стволы и плиты своих 82-миллиметровок, а также боеприпасы туда, где создавалась угроза прорыва. Развернув позиции, оглушённые непрерывным грохотом и пьяные от порохового смрада, вели огонь по противнику. Огневой вал с нашей стороны был впечатляющим.
19 января при наступлении я получил пулевое ранение в грудь. Лечился полмесяца в госпитале. После излечения воевал в 20-й гвардейской стрелковой дивизии уже командиром миномётной роты, отвоевывая в тяжёлых и кровопролитных боях у противника свою территорию. В августе сорок второго меня вторично ранило в ногу: недалеко от меня разорвалась бомба. Кость, к счастью, не повредило. Пока шёл бой, я лежал в воронке, а потом меня подобрали санитары и отправили в госпиталь. А я врача слёзно умолял: «Выпишите меня на фронт, у меня семья в оккупации, кто их будет спасать?!».
Когда рана затянулась, попал уже в 70-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Полковник 205-го полка приказал мне принять миномётную роту, пояснив, что на Курской дуге предстоят тяжёлые бои, нужны проверенные бойцы и командиры, уже обстрелянные в боях. Надо сказать, что Гвардейский титул давали только элитным, особо отличившимся в боях подразделениям, поэтому этим званием все гордились.
Летом 1943 г. наше командование, раскрыв вражеские планы наступления в районе Курской дуги, хорошо подготовило оборону, а затем мы перешли в контрнаступление. В ходе грандиозного танкового сражения (до 4000 тысяч танков с обеих сторон) враг был разбит, что предопределило окончательный крах наступательной стратегии германской военной машины. Правда, в боях за Днепр, я потерял половину роты. С боями мы сначала продвинулись до Днепра и получили приказ с ходу его форсировать. Каждая атака в бою для нас была как последней. Приказ мы выполнили. Проявив боевую смекалку и боевой азарт, на лодках и брёвнах переправились и завладели позицией. Очухавшиеся немцы начали оттеснять нас с завоёванного плацдарма, но за ночь наши возвели понтонные мосты и бросили технику, изрядно потеснив немцев.
После Курского сражения нашу дивизию повернули на Карпаты. В ходе проведения Восточно-Карпатской наступательной операции завязались ожесточенные бои. Фашисты защищались с остервенением. Чувствовали, вероятно, близкий конец. Они заблаговременно создали здесь прочную оборону, заминировали дороги, вдоль которых должны были двигаться наши войска, установили деревянные и каменные завалы, а мосты подготовили к взрыву. Бои пришлось вести в горно-лесистой местности. 14 сентября 1944 года наша дивизия попала в окружение, оказалась в «мешке». Под покровом ночи вместе с кавалерийским корпусом ей удалось прорваться, а моя рота не смогла, так как связи не было. Развернув карту, мы приняли решение идти по направлению к Чехословакии. Четыре месяца плутали в горах, боролись за жизнь, партизанили. Когда фронт в январе 1945 года перешёл в наступление, в Кракове сумели соединиться с частями нашей армии.
Всё это время роту считали пропавшей без вести. Домой отправили сообщение, что я «пропал без вести». На пересыльном пункте нас снова поставили на довольствие, сменили обтрёпанное обмундирование. Особисты дотошно выясняли обстоятельства нашего воскрешения. К счастью, всё обошлось. С этой частью мы дошли до Германии. В день Победы радости было много. Мы пели песню: «Будь смелым, будь храбрым в жестоком бою, с победой домой возвращайся!».
Войну я закончил в звании капитана. Я никогда не прятался за спины других, делал ратную работу всегда на совесть и без оглядки на опасность. Вот и ордена Отечественной войны и Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги» получил за мужество и отвагу, проявленные в боях. Если бы не попал в окружение, наград было бы гораздо больше.
Военные историки подсчитали, что командир миномётного взвода и роты, то есть средний командир, в бою жил четыре дня. Конечно, тогда я не знал, что вероятность выжить в войну у меня была так ничтожно мала. Теперь-то ясно: судьба милостиво обошлась со мной, хотя в войну мы повидали такое, что не жившим в тот век не понять нас до конца. Пережитое до сих пор ещё подкатывает комом к горлу.
После Победы я получил назначение на службу в Свердловск, в Уральский военный округ, которым командовал Георгий Жуков. Служил командиром строительной роты, потом два года - начальником штаба стрелкового батальона в городе Кунгуре, затем – в роте сопровождения воинских грузов в Перми и Кирове. А когда роту отправили в Туркестан, мы, офицеры, остались в Кирове. Дослуживать пришлось в Пинюге. В июле 1971 года в звании майора уволился из армии и вернулся в Киров, где жила семья: жена работала, а дочка училась в институте. Сидеть без дела не мог, и четверть века ещё работал помощником директора по хозяйству в училище связи.
Скрашивают моё одиночество две внучки, правнучка и два правнука. Очень тяжело пережил смерть жены, тоскую по своей половинке. Грустно, что впятером живём в двухкомнатной квартире – вот что я завоевал. В прошлом году ещё трудился в саду, но, наверное, больше не смогу: всё-таки прожитые годы и старые раны дают о себе знать, да и хвори одолели. Три года назад подвело зрение, почти не вижу...
...Слушая Николая Фёдоровича, я заметила, как нелегко ветерану давались эти воспоминания. Как непросто было снова обнажать своё сердце, возвращаться к пережитому и увиденному, ко всему тому, что выпало на его долю.
– Наше поколение всё сделало, чтобы страна была процветающей и авторитетной, – говорил он с горечью. – Советский Союз вышел из войны израненный, с большими человеческими жертвами и материальными утратами, но его военная мощь и авторитет в мире возросли тогда многократно. Я горжусь, что помню нашу страну молодой, великой и могучей, которую мы любили, могли гордиться ею и постоять за неё. Жаль, что новое руководство не по-хозяйски распорядилось достигнутым. Обидно, что горе-политики предали советский народ. К какому берегу мы пришли? Стали беспокойно жить, нет уверенности в завтрашнем дне, как не стало и цели, к которой стремились. Наши дети и внуки не защищены, не имеют работы...
На этой горькой ноте завершился рассказ Николая Фёдоровича о войне. Но их Победу нельзя оценить никакими словами, никакими деньгами. Жаль, что уходят из жизни солдаты Великой войны – уходят в легенды, воспоминания, песни, в гранит мемориалов. Жаль, что многие уносят в небытие живые свидетельства истории страны. Каждый час для них на вес золота. Лучшее, что мы можем для них сделать – услышать их и сохранить в наших сердцах память о великом подвиге, совершённом ими.