Как только солнышко прогреет землю, и по юной травке разбегутся, словно цыплята, одуванчики, я прихожу на своё любимое место, расположенное над обрывом, у самого моря, вернее залива. Осторожно сажусь, и, свесив ноги, предаюсь неге… Справа и слева, выгнутые дугой берега, напоминающие стенки гигантского бокала, сделанного из зелёного стекла. Этот сосуд наполнен молодым вином из белых сортов винограда, ослепительным блеском солнца, и лёгкими всплесками волн. По его стенкам витиеватым рисунком, на сколько хватает глаз, просматриваются станицы и хутора.
Обрыв отвесный, высокий. Лёгкие волны, набегая на прибрежную кромку, пытаются коснуться его основания, но это им не это под силу. Не добежав до намеченной цели, они играючи захватывают, и тащат в глубины вод: мелкие камешки, остатки ракушек, песок, - словно подкоп делают. Одним словом подбираются к великану. Иногда, осознавая безуспешность своих попыток, подогреваемые ветром, начинают злиться. Клокоча и пенясь, с разбега бросаются на упрямца, который не желает добровольно уступить им кусочек суши. И тогда волны, начинают отщипывать кусочки от его тела. Не выдержав нападение этих злючек, под их радостные аплодисменты, великан делает шаг назад, сбросив к своему подножью увесистый кусок своей плоти. Всхлипывая от жадности, волны начинают пожирать её, как зверь свою добычу. Разница состоит лишь в том, что у зверя, во время еды, морда в крови, а у волн в глине. Съев подачку, и умывшись, они, как ни в чём не бывало, продолжают вести свою подлую игру, тихонько вынашивая в себе очередной план нападения. Главное, самой не оказаться, в тот миг, на краю обрыва, когда берег вновь захочет покормить волны. Меня уже не раз предупреждали об этом рыбаки.
- От чёртова баба, хоть говори, хоть плюнь, а она снова за своё. На прошлой неделе вон, какой кусок обломился, если б сидела, то давно уже по тебе поминки справили бы
Я оборачиваюсь. Держа в руках сеть, ко мне направляется старик, вернее не ко мне, а к кольям, вбитым недалеко от края обрыва. Сеть мокрая, с запутавшимися в её ячейках бурыми водорослями.
- Как улов? – интересуюсь я.
- Ты мне зубы не заговаривай. А ну, брысь от обрыва! Жить надоело?
Спорить не стоит. Молча перебираюсь к лавочке, одиноко стоящей среди изумрудной зелени. Прислоняюсь к ней спиной и молча гляжу вдаль, туда, где небо тонет в море, а может море уходит в небо. Поди, разберись…
Тем временем рыбак очистил сеть, и, закурив, присел на лавочку.
- Я давно за тобою наблюдаю, чего ты всё время на море пялишься? Связано с ним что-то?
- Да нет, просто люблю смотреть на него. А потом здесь дышится легче, чем в городе.
- Это верно. Чо город, одна суета, да пылища. У меня дочка в нём живёт, бывало, вернусь от неё, высморкаюсь в платочек, и, не ко времени сказано, сопляк чёрный. Бабка смеётся: - «Дед, ты чо, землю носом рыл, што ли?». Я вот всю жизнь около него прожил, и не представляю, как можно жить в другом месте, - старик вздохнул, - ты тут про улов спрашивала. Ну, что сказать, – по нынешним временам - неплохой, а по прежним – слёзы. Лет десять назад я таких краснюков ловил, - тебе и не снилось. А ноньче всего одного вытащил, да и то, мужик попался. Не удалось икрицей побаловаться, - старик вздохнул, загасил папироску о край лавочки, и спросил, - ты тут еще долго сидеть будешь?
- Пока уходить не собираюсь, если не прогоните.
- Ну, а чо мне тебя гнать, я же за тебя переживаю, глупенькая. Съедет земля под обрыв, и концов родные не найдут. Ну, раз не уходишь, то тогда у меня к тебе есть просьба. Посиди малость, посторожи сеть, а я тем временем схожу, пообедаю. С ранней зори во рту маковой росинки не было. Может тебе рыбки принести, посолонцуешь?
- Да нет, спасибо. Потом пить больно хотеться будет.
- Ну, как знаешь, я мигом.
Мужчина ушёл. Наслаждаясь покоем, я продолжала сидеть на траве и глядеть в горизонт, дорожка к которому была позолочена солнцем. У деда на обед, вероятно, был зажаренный бык, ибо, что можно так долго делать за столом?
Румяное солнышко стало тихонько идти в гости к ночи. Оно даже не заметило, как очутилось по другую сторону рыбацкой сети, создавая впечатление, что запуталось в ней. Свежий ветерок играл сетью, а мне казалось, что это трепыхается солнышко, пытаясь освободиться. Рядом с ним о тонкие нити билось пушистое, упитанное облачко. Оно было такое славненькое, с одной стороны румяное, что мне даже захотелось ущипнуть его за щёчку. Только вот в каком месте её искать….
Раздался скрип калитки.
- Господи, дочка, прости. Поел, прилёг на чуток, и как провалился. Ты уж не сердись на старика. Погоди, не уходи, я сейчас.
- Надолго, дедуля? – поинтересовалась я, - а то мои скоро из Ростова вернуться. – Последние слова были адресованы захлопнувшейся калитки.
Спустя пару минут, которые для меня показались вечностью, старик вышел с подворья, неся в руках увесистую матерчатую сумку, и объёмистый свёрток.
- Это тебе дочка за труды, сказал он, протягивая своё подношение.
- Ну, что вы, не надо, - пряча за спину руки, смущённо проговорила я.
- Бери, бери, для хорошего человека не жалко. А сумку, если принесёшь, то закинешь во двор.
Поблагодарив старика за рыбу, я пошла по узенькой тропинке на автобусную остановку. На повороте оглянулась. Старик уже снял сеть, и теперь, сидя на лавочке, курил, поглядывая в даль. Солнышко и облачко покоились на голубом просторе небес.
Милый, добрый старик, ты даже не подозреваешь, какой улов был сегодня в твоей сети! А может это и к лучшему?